Адвокатесса

      Прощание Ирочки с Варсонофием было донельзя трогательным.       — Варсонофий, как честная барышня, я рассказала родителям о вашем предложении, — начала Ирочка. — Папенька сразу же спросил, вы из мещан или дворян.       — Из духовенства, — ответил Варсонофий. — Но дворянского сословия нет.       — Поэтому мне велено сказать вам, что вы не должны тратить на меня свое время и внимание, направив его на поиски невесты, — вздохнула Ирочка. — Мне будет очень грустно без вас, но на все воля Божья…       — Быть может, мы еще когда-либо свидимся, — произнес Варсонофий.       Ирочка пришла домой грустная.       — Сказала? — спросила Анечка сестру.       — Сказала, — ответила Ирочка. — И Варсонофий… Он ведь даже не сказал мне, что мы сможем и дальше видеться!       — Потому что не хочет, — предположила Анечка. — Потому что жену ищет. Причем не столько по любви, сколько ради карьеры.       Ирочка вытерла слезы.       — Не грусти, — произнесла Анечка. — Если хочешь, я могу сводить тебя на курсы.       — Мне это не нужно, — ответила Ирочка. — Я против такого богохульства и тебе не советую.       — Да какое же там богохульство, обычные курсы, — удивилась Анечка и только потом вспомнила курение прямо в аудитории, нарушения этикета и прочие мелочи.       Анечка принарядилась — все-таки, это был ее первый выход «в люди» за последнее время, и отправилась на курсы. Поняв, что она пришла слишком рано, девушка присела на лавочку и вскоре увидела пришедшую Глашу.       — Куда пропала? — спросила Глаша подругу. — В гимназии тебя давно не видела.       — Исключили, — ответила Анечка.       Глаша практически не удивилась подобному известию и полюбопытствовала:       — И каково учиться самой?       — Неплохо, — сказала Анечка. — Немного скучно, но мне даже нравится, что учителя посвящают все время только мне, а не классу.       — Ей учителей наняли, — выругалась собеседница. — А бедная Глаша сама училась. И зарабатывать деньги никто не гонит?       — Женщине не положено зарабатывать деньги, разве что от нужды, — ответила Анечка.       — А в воспитательных целях? — не выдержала Глаша. — Мол, не смогла учиться — теперь иди и трудись, не покладая рук?       — Женщина не должна зарабатывать деньги, — повторила Анечка. — Если я когда-нибудь пойду служить, то явно не ради денег. А, например, чтобы не скучать дома.       — Служить, — усмехнулась Глаша. — Служить без образования — так не бывает. Без образования работают.       Анечку начал утомлять этот бесполезный разговор, однако Глаша сама сменила тему.       — Выучила хоть что-нибудь?       — Разумеется, иначе бы не пришла, — ответила Анечка. — Я подготовилась к одной теме, потом спрошу, что еще пропустила, потом буду и это учить. До конца года как-нибудь справлюсь. А еще я немного подумала и поняла, что зря ни разу не оставалась на занятия. А вдруг это мне поможет?       — Читают слишком быстро, — сказала Глаша. — Можно слушать, но никак не запоминать.       Одна контрольная была переписана на четверку, оставалось время и для второй, однако Анечка, со вздохом выйдя в коридор, сказала подруге:       — Вторую тему я не доучила.       — Аня, у меня до сих пор лежит твой рубль, — произнесла Глаша. — Если есть желание, могу в счет того рубля договориться и о тебе. Пусть добрый человек напишет.       Щеки Анечки вспыхнули.       — Не знаю никакого рубля, — ответила девушка.       — После того, что ты сотворила с начальницей, стыдиться мирного пения? — усмехнулась Глаша. — Смешно звучит.       — Глашенька, уж лучше тогда вот эту тему, — Анечка достала из кармана платья сложенный во много раз лист бумаги и ткнула куда-то пальцем. — Я ее вообще никак запомнить не могу… А когда пыталась списать, меня с таким позором выгнали, что я вряд ли еще раз смогу чем-то пользоваться во время контрольных.       — Хорошо, — ответила Глаша.       Вскоре Анечка сидела в аудитории и кое-как отвечала на вопросы. Там, где не получалось что-то вспомнить, девушка вписывала названия городов, рек или озер. Больше всего Анечка боялась, что преподаватель увидит, что именно она пишет и снова с позором выгонит ее из кабинета, однако все было более чем спокойно.       Какая-то барышня, сидящая левее Глаши, собралась сдавать работы. Анечка увидела, что Глаша отдает ей свой лист, и, поняв, что время пришло, передала и свою работу. Вскоре барышня передала листы еще кому-то и Анечка с ужасом прошептала подруге:       — Они же сдали мои каракули с озерами и реками!       — Успокойся, твои реки и озера уплыли не к преподавателю, — ответила Глаша.       Анечка вышла в коридор и сказала:       — Нет, это еще хуже, чем списывать. В следующий раз буду учить.       Занятие, на которое Глаша осталась только ради того, чтобы посмотреть реакцию подруги, не обрадовало Анечку.       — Нет, я не могу, он слишком быстро говорит — я ничего не успеваю, — прошептала девушка.       — Сейчас отвернется к доске и выйдем, — ответила Глаша. — Собирайся.       Анечка как можно незаметнее убрала закрытую тетрадь и почувствовала толчок подруги. Подняв глаза к доске, девушка увидела, что преподаватель отвернулся. Анечка выскользнула в коридор и, оглянувшись, увидела, что Глаша выскочила за ней.       — Ты меня только плохому учишь! — высказала Анечка, отойдя от кабинета.       — Я тебя учила начальницу с крыльца сбрасывать? — спросила Глаша. — Да у меня даже таких мыслей не было!       — Я ее не сбрасывала, она сама упала, — ответила Анечка.       — Какой типичный ответ, который мог бы прозвучать в суде! — воскликнула Глаша. — А Уложение говорит, что даже в таком случае это год-два тюрьмы. И пусть даже этот год-два позволили бы отбыть дома, сути это не меняет. Чистейшая уголовка, а уголовников никто не любит. Неудивительно, что тебя за это отчислили.       — Аглая, меня отчислили за то, что я начальницу случайно сбросила, — произнесла Анечка. — Была бы это не начальница, кто знает, стали бы отчислять или простили бы, как тебя.       — Сходи и попроси вернуть обратно, — ответила Глаша.       — Не пойду, — сказала Анечка. — Начальница не простит, а просто так ходить не вижу смысла.       Слухи о том, что чуть больше месяца назад из Геллеровской гимназии исключили Варнецкую, дошли и до министерской гимназии. Поэтому, случайно встретив Эльвиру Марковну, Елена Игнатьевна решила уточнить, что там произошло на самом деле.       — За что исключили Варнецкую? — переспросила Эльвира Марковна. — За дерзость по отношению к начальнице.       — Эльвира Марковна, — произнесла Елена Игнатьевна. — Вы же знаете, что если вы скажете, я никому ничего не скажу. Но знать-то хочется, за что Лыкова исключила Варнецкую.       — За то, что Варнецкая ее с крыльца суда столкнула, — ответила Эльвира Марковна.       — Какой кошмар! — воскликнула Елена Игнатьевна. — И как же такое могло произойти?       — Зоя окончательно решила погрузиться в адвокатскую карьеру, — сказала Эльвира Марковна. — А опыта-то мало…       Выслушав все, Елена Игнатьевна задумчиво произнесла:       — Нет, была бы Лыкова истовой монархисткой — я бы ее поняла. Но с учетом ее взглядов… Я не понимаю это решение.       — Это решение было завязано на мысли, что Владимир, который, по мнению Зои, является образцом истинного борца за счастье народа, так бы не поступил, а не истинных борцов, а волков в овечьей шкуре, не жалко, — ответила Эльвира Марковна. — Зоенька даже не подумала о том, что выдает своими словами некоторое количество других человек!       — Иногда мне кажется, что Зоенька вообще думать не умеет, — не выдержала Елена Игнатьевна. — Но она же умудрилась как-то открыть и гимназию, и мануфактуру.       — Открою вам страшный секрет: Зоенька их открывала, не слишком думая, — произнесла Эльвира Марковна. — Поэтому так легко и получилось. Нет, она все пыталась просчитывать, но иногда доходило до: «Ой, надо же еще нитки для станков закупить. Нет, это дорого, лучше купить станки, которые будут нитки делать». Потом вспоминала, что и прядильные станки не работают от воздуха, их надо чем-то загружать… Мне было жутко за этим наблюдать — а вдруг от денег ничего не останется? Но нет, все обошлось, даже прибыль есть.       — А как же она в защитники подалась? — удивилась Елена Игнатьевна. — Там же без размышлений никуда.       — Справляется, — ответила Эльвира Марковна. — Вернее, справлялась. Сейчас ее практически никто не зовет: до безумия идейных, вроде Владимира, нет, а те, у кого более-менее есть голова на плечах, предпочитают адвокатов с дипломом, которые не пренебрегают этическими принципами. Вроде, неделю назад какого-то разгильдяя за гроши защищала, но это больше для того, чтобы навыки не терять, ему платить было особо нечем. Да и дело какое-то пустяковое, вроде разбитого окна и оскорблений, выкрикнутых туда. Не понимаю, к чему браться за новое занятие, будучи беременной?       — Поздравляю, Эльвира Марковна, у вас будет еще один внук или внучка, — произнесла Елена Игнатьевна. — Что же, не хочет Лыкова сидеть дома — ничего не поделать.       Известие о том, что ее желают видеть в жандармерии, стало для Зои огромнейшим удивлением. По мнению молодой женщины, подзащитные и вправду могли не хотеть ее приглашать к себе, а роль провокатора была достойна только непристойной брани. Так и не придумав, как именно она будет отказываться от подобного предложения, чтобы это было и резко, и не могло быть квалифицировано как оскорбление, Зоя пришла в жандармерию.       — Зоя Михайловна, — начал жандарм. — Ведется производство по одному делу, которое, быть может, затронет ваши струны души. Статья 275 Уложения, государственная измена.       — Позвольте взять Уложение, наизусть плохо помню… — чуть растерялась Зоя.       Жандарм заботливо протянул молодой женщине документ и Зоя начала читать вслух:       — Предать страну или ее часть другому правителю, призывать к войне с нами, выдать государственную тайну, во время войны помогать врагу… Позвольте, я не понимаю! Даже если это грязный намек на то, что я якобы не люблю Государя, то вот в это влазить не желаю. Этому прощения нет, как вполне справедливо и говорится в конце указанной статьи. Суд земной поможет отправиться на суд Божий, где и будет решен этот вопрос уже на высшем уровне.       — Подозреваемый желает, чтобы его защищали именно вы, — ответил жандарм. — Помните Антона Прокопьевича?       Внутри Зои все оборвалось.       — Передайте Антону Прокопьевичу, что в качестве благотворительности я оплачу ему адвоката, — произнесла молодая женщина.       — Адвокаты тоже не горят желанием связываться с подобным делом, — сказал жандарм. — Шансов мало, обвинение аморально по своей сути. Еще хуже изнасилования, скажем прямо.       — А если я тоже не хочу? — Зоя почувствовала приближающийся ком к горлу. — Ожидая счастье материнства, я, быть может, хочу лежать дома на диване.       — Ваша воля, — ответил жандарм. — Так и передам Антону Прокопьевичу.       Зоя немного помолчала, а потом произнесла:       — Нет, я готова взяться за это дело. Изучить доказательства, поговорить с подозреваемым, узнать его позицию. Давайте же начнем.       — Хорошо, — согласился жандарм.