Адвокатесса

      Придя на службу, Николай первым делом вызвал к себе Виссариона.       — Доброе утро, Виссарион Афанасьевич, — произнес он. — Как прошла первая ночь за решеткой?       — Еще спросите: «Вас никто не обижал?» — не выдержал Виссарион.       — А что, вам есть, на что жаловаться? — изобразил удивление Николай.       — Такое чувство, что не жандармерию, а в лапы к испанской инквизиции попал, — ответил Виссарион.       — Верно, вам попался какой-то не настолько терпеливый служитель закона, — сказал Николай. — Но давайте не будем о грустном. Надумали облегчить душу признанием? Давайте копнем ситуацию чуть глубже, чем вам может показаться! Да, суд вынесет только один приговор — здесь я даже лгать вам не буду, но ведь вы ничего не успели сделать! Изложите это в прошении Государю, раскаетесь, он сможет изучить бумаги, что вы и на следствии каялись — неужели он не пойдет вам навстречу? Вспомните злодеяние тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года — из пятнадцати приговоренных помилование пришло десяти! И то я не припомню, чтобы те пять человек прямо каялись. А вы один, без соучастия — здесь все шансы есть!       — Не понимаю, почему вы так упорно пытаетесь меня обвинить именно в подобном злодеянии! — воскликнул Виссарион. — Я его не совершал!       Николай продопрашивал Виссариона несколько часов, пытался подловить на слове, когда подозреваемый засыпал, однако все это было бесполезно.       — Я честно шел вам навстречу, — произнес Николай. — Вы не сделали даже полшага вперед. Что же, хотите умереть в расцвете лет — не вправе вам это запрещать. С вашей позицией помилование не придет — будьте уверены.       Филатов пришел на службу ближе к обеду.       — Ты что именно вчера делал? — спросил Николай сослуживца.       — Сперва разговоры, потом чуть ли не вслух «Молот ведьм» читал, — ответил Дмитрий. — Рассказал, как и договаривались, про некого следователя и про то, что сейчас Захар придет. Потом хотел его иголкой в мякушку пальца тыкнуть — он мгновенно взял лист и чистосердечно признался в том, что его пугают и пытают. После чего я перешел к более проверенным методам.       — Ты дурак? — не выдержал Николай. — Зачем было пытаться тыкнуть иголкой? Новое звание хочется?       — Это ты, по-видимому, дурак, — выругался Филатов. — Я, по-твоему, совсем не знаю кто, который пошел бы дальше? Что такого в том, что я бы его за палец кольнул, если бы он дальше упорствовал? Сам же понимаешь, что сильно бить тоже нельзя — следы останутся!       — Если до вечера не расколется, то не вижу смысла дальше тратить на него время, — сказал Николай. — Надо было сначала признание от него получать, а потом эту Чернышеву звать! Пришла и испортила все!       — Он бы признался? — недоверчиво спросил Филатов.       — Надавить посильнее на наличие взглядов и недопустимость предательства погибших товарищей — и признался бы, — ответил Николай. — А Чернышева — я не понимаю, что у нее в голове. Вроде бы и со взглядами, а этого защищает не по взглядам, в отказ уводит, на тех идиотов донесла.       — При царском дворе всегда были шуты, — сказал Филатов. — Видать, прокурор захотел почувствовать себя на подобном месте и завел личного шута дома. А завести шута, который не только веселит, но и радует по ночам — вдвойне выгодное приобретение!       — Иногда я понимаю, почему ты до сих пор не женат, — произнес Николай. — Кто из женщин такие реплики потерпит? Я еще удивлен, что твоя невеста до сих пор не требует расторжения помолвки. Неужели венчаться согласна?       — Да кто ее знает? — махнул рукой Филатов. — И хочет, и боится, и против, и согласна. Не определилась, в общем. Но себе имеет цену, это несомненный плюс.       — Тогда убеждай и тащи в церковь, — ответил Николай. — Сам же ничего не делаешь.       — Против воли тоже не хочется неволить, — сказал Филатов. — Все жду, что согласится сама.       Отношения Филатова с Еленой Филипповной и вправду были слишком неопределенными. До сих пор являясь его невестой, женщина наносила визиты, ждала ответных, иногда разговаривала с женихом наедине на какие-то отвлеченные темы, но всякий раз уходила от прямого вопроса, когда будет венчание.       — Елена Филипповна, но ведь венчание за неделю не подготовить, — произнес мужчина. — Надо готовиться заранее.       — Простите, Николай Геннадьевич, но мы ведь совсем не знакомы друг с другом, — ответила Елена Филипповна. — Но раз разговор зашел о столь деликатной теме, что вы думаете о…       Дальнейшее обсуждение какой-либо темы было интересным, но не возвращало к вопросу о дате венчания.       Зоя пришла в жандармерию после обеда.       — Виссарион Афанасьевич, что с вами? — сразу же спросила молодая женщина, увидев, что ее подзащитный выглядит куда грустнее, нежели вчера.       — Если говорить прямо, то всю ночь выбивали показания, — ответил Виссарион. — Угрожали, пытались пытать, а потом просто били.       — Виссарион Афанасьевич! — Зоя возмутилась. — Вы что раскисаете? Значит, нужно пригласить врача, пусть он вас осмотрит, напишет свое заключение!       — Я уже смотрел — хоть бы синяк, хоть бы полсиняка было! — сказал мужчина. — Ничего нет.       — Хоть самой бей, чтобы синяк остался, — вздохнула Зоя. — Но ведь женскую руку по размеру будет видно.       — Постарайтесь так, чтобы было не определить, чем именно пришелся удар, — ответил Виссарион. — Эх, Зоя Михайловна, мы с вами сейчас спасаем мне жизнь и окончательно губим остатки чести…       — Вы хотите умереть во цвете лет как Владимир Герхардович? — спросила Зоя. — И, как я знаю и первых уст, перед смертью переживать, что никто вас даже не вспомнит, никто не вдохновится вашей жизнью, ваша смерть будет бессмысленна!       Молодая женщина вздохнула и сказала:       — Руку, скажу откровенно, жалко… Но ради вас буду терпеть.       Вдруг Зоя воскликнула:       — Виссарион Афанасьевич, я придумала! Я сейчас сниму пояс с талии и им вам синяков попробую наставить. И кто проверит, это вас ночью так или не ночью?       — Доказательства фальсифицируем… — вздохнул Виссарион. — Что же, раз вчера встал на путь бесчестья, сворачивать с него уже поздно… Если что, погибну не героем, а каким-то идиотом…       Через полчаса Зоя пошла к начальству жандармерии.       — Вот документ, что моего подзащитного сегодня ночью пытались пытать и избивали, выбивая признание, — произнесла Зоя. — Пытали больше словесно, рассказывая в красках о застенках испанской инквизиции, выбивали показания уже не словесно. Здесь все расписано. Исходя из вышеизложенного, я требую для своего подзащитного освидетельствования врачом.       Врач пришел еще через час. Больше всего Зоя боялась, что она только причинила страдания подзащитному, а следов этого не осталось, однако врач в своем заключении описал два слабовыраженных следа на спине и один более ярко выраженный синяк на передней поверхности туловища.       Сказав Николаю, что ей нужно снова переговорить с подзащитным, Зоя едва дождалась этой встречи.       — Простите меня, Виссарион Афанасьевич, простите, Христа ради… — прошептала Зоя. — По заключению непонятно, мои это следы на спине или не мои, а вот спереди уж точно жандармский… И его бы хватило, а я, получается, не пойми зачем вас избила, причинила неуместные страдания… Пришла адвокат на встречу с подзащитным и избила его…       — Забудьте, Зоя Михайловна, — ответил мужчина. — У меня на другое надежда: этой ночью мне хотя бы поспать удастся.       Зоя вернулась домой донельзя расстроенная.       — Саша, — произнесла молодая женщина. — А можешь мне ответить на один вопрос как прокурор? Статья 98, причины, по коим содеянное не должно быть вменяемо в вину… Сказать в бессознании о намерении убить царя — это намерение? В статье есть пункт о припадках болезни и беспамятстве. Документ о бессознательном состоянии от врача уже есть.       — Зоенька, это намек на то, что нужно искать допустимые доказательства, — ответил Александр Васильевич. — Поверь, их обязательно найдут. Не бывает такого, чтобы больше никаких зацепок не было, да и упускать такое дело — вряд ли жандармерия себе это простит. В конце концов, сделают так, что твой подзащитный признается.       — Этой ночью пытались — сегодня и врач приходил, и бумагу о побоях выдал, — сказала Зоя.       — Значит, еще что-то придумают, — произнес мужчина.       В состоянии полнейшего расстройства и отказавшись от ужина и ограничившись чаем, Зоя легла спать. Однако сон никак не шел. В голове было слишком много мыслей, которые сводились к одному: она повела себя недопустимо.       — Виссарион Афанасьевич, простите меня, Христа ради… — шептала молодая женщина сперва наяву, а потом уже и во сне.       Когда Александр Васильевич лег спать, то сразу заметил, что супруга постоянно что-то шепчет. Испугавшись за состояние здоровья Зои, мужчина прислушался:       — Виссарион Афанасьевич, простите меня, Христа ради…       Понять, за что именно Виссарион Афанасьевич должен был простить Зою Христа ради, хотелось, однако совершенно не представлялось возможным.       — Как же вам, бедненькому, больно-то было… — шептала Зоя. — Я дочь даже за сожженный журнал не стала бы бить по спине, а вас пришлось… Я же знаю, насколько это больно…       Странная мысль, что супруга выбивала какое-то признание из подзащитного, не отступала.       — Простите, Христа ради… — мужчина заметил, что по щеке Зои бежит слеза. — Простите, Христа ради… Да чтобы я еще хоть раз в жизни пыталась вот так зря доказательства создать!       Александр Васильевич опешил. Вдруг Зоя вскрикнула и проснулась.       — Что-то приснилось, Зоя? — спросил мужчина.       — Кошмар приснился, — ответила Зоя.       — Зоенька, ты во сне разговаривала, я все слышал, — сказал Александр Васильевич, кратко пересказывая все то, свидетелем чему только что стал. — Зоенька, да зачем ты до такого додумалась-то?       — А как еще можно было помочь ему, если они синяков не оставили? — Зоя все плакала. — А потом, когда я узнала, что оставили! Я же его по спине не раз и не два ударила! В одно и то же место, чтобы наверняка! А зачем? Жандармерия, как выяснилось, тоже синяки оставила… А я все только усугубила!       — Все ошибаются, Зоя, — произнес мужчина. — А ты так больше никогда не делай.       На какое-то время Зоя успокоилась, однако вскоре Александру Васильевичу стало понятно, что супруге снова снятся кошмары.       — Зоенька, милая, проснись! — мужчина потормошил ее за плечо.       Зоя повернулась к супругу и сказала:       — Прости… Не даю тебе выспаться. Если хочешь, на диван уйду.       — Не надо, — ответил Александр Васильевич. — Спать надо в кровати. Что снилось?       — Володя, который пришел уже мертвый и обвинял, что я его так не защищала, — Зоя была явно напугана. — Он подошел ко мне и пытался задушить…       — Зоя, это всего лишь сны, а тогда ты не могла ничего сделать, — произнес мужчина.       — Да, Володя бы на такое бесчестье не пошел, — вздохнула Зоя. — Я его дело читала, он на своем стоял до последнего…       Вдруг поняв, что она проговорилась, молодая женщина зачем-то добавила:       — Володенька не стал бы доказательства фальсифицировать.       — Или другое назначение нитроглицерину придумывать, — ответил Александр Васильевич.       Зоя промолчала. Через некоторое время молодая женщина сказала:       — Просто… Я же не видела Володю мертвым, он для меня вечно живой… Прости за вопрос, а ты Мари хоронил?       — Да, — вздохнул Александр Васильевич. — Хоронил.       — Мы с Геллер Володе тоже крест поставили, — произнесла Зоя. — И Анатолию Георгиевичу, слышал же о нем?       — Слышал, — ответил Александр Васильевич. — Зоенька, родная, спи… Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо! Не переживай, будет день и все наладится.       — Хорошо… — вздохнула Зоя.