Адвокатесса

      Немного взволнованная из-за недавней ситуации Анечка не стала тянуть и, буквально за день выучив тему, пошла на курсы сдавать ее.       — Как ваша фамилия? — спросил преподаватель.       — Варнецкая, пришла рассказывать тему, — чуть переживая, ответила Анечка.       Несколько удивившись такому раннему и добровольному приходу, преподаватель сказал:       — Рассказывайте.       Время от времени запинаясь, Анечка кое-как пересказала то, что учила.       — И даже без тетради и подглядываний, — уже больше удивился преподаватель.       — Это было бы нечестно, — ответила Анечка.       На самом деле девушка даже не планировала что-то записывать в тетрадь, полагая, что ей не позволят ей пользоваться.       — Вся такая честная и уходит в начале занятия, — произнес мужчина.       Вдруг в голове преподавателя неожиданно сопоставились слова «вся такая честная» и «Варнецкая».       — Прямо в папеньку, — желание проверить свою догадку было сильно, однако имя и отчество папеньки не вспоминались, а вопрос «дочь Варнецкого?» был бы весьма глупым, ведь у искомого Варнецкого мог быть брат, сын, отец и так далее.       — А как иначе? — ответила Анечка и чуть устыдилась своих контрольных с тетрадями или перечислении рек и озер в то время, как кто-то другой писал за нее эту работу.       — Пишите контрольную, — произнес мужчина.       Анечка взяла лист бумаги, с облегчением заметила, что еще не успела забыть то, о чем ее спрашивали, после чего практически без усилий ответила на четверку.       — И зачем вам фельдшерские курсы, если все равно не пойдете в больницу? — мужчина задал вопрос, вертевшийся на языке.       — Илья Николаевич полагает, что мне нужно не сидеть дома, а видеть разных людей, делать выводы, учиться жизни, — честно ответила Анечка.       — Вот бы так учились те, кто потом пойдет в больницу… — чуть задумался преподаватель.       К некоторому удивлению, более практикоориентированные предметы шли гораздо легче. Вскоре Анечка поняла, что теперь она может учить гораздо меньше, а получать как минимум тройки, а то и четверки. Несданными оставались только несколько тем из самого начала.       — Глаша, — чуть робко начала Анечка. — Помнишь мой рубль? Он еще цел?       — От твоего рубля осталось девяносто пять копеек, — ответила Глаша. — Пять копеек ушли на папиросы для одной барышни.       — Глашенька, а ты бы смогла договориться снова? — попросила Анечка. — Одну тему я выучу, а еще две — они никак не идут…       — А если бы я поверила твоему порыву и сбросила этот рубль в копилку для пожертвований? — спросила Глаша. — Нет, понимала же, что еще не раз вспомнишь, а еще раз на улицу пойти постесняешься.       — Глаша, не надо напоминать… — Анечка, казалось, вот-вот собиралась заплакать. — Сперва мне было стыдно на улице, потом дома.       — Можешь порадоваться тому, что рубль положила не в карман и отцу не отдала, — ответила Глаша. — Иначе бы сейчас сидела и учила все.       — Глашенька, пожалуйста, не надо снова говорить об этом, я не хочу еще раз вспоминать… — попросила Анечка.       Зоя пришла в жандармерию и вошла в кабинет Севастьяна.       — Чем обязан появлению сестры? — спросил мужчина.       — Севастьянка, я по делу Евдокии, — ответила Зоя.       — По какому именно делу Евдокии? — уточнил Севастьян. — Детоубийство или крамола? Детоубийством занимается полиция.       — А о каком именно можешь рассказать? — спросила Зоя.       — Предлагаю начать с детоубийства, — ответил Севастьян. — Потому что его ты не испортишь, кроме того, если испортишь, то это вопросы полиции, уголовного сыска, а не жандармерии. Ты же гражданской представительницей пришла?       — Да, именно так, — подтвердила Зоя.       — Значит, слушай, — произнес Севастьян. — Евдокия попадает в жандармерию и, попадая на не слишком обремененного нравственностью человека, беременнеет. Выходит на свободу и решает избавиться и от другой проблемы. Только, Зойка, не порть жизнь ни жандармерии, ни Евдокии: она забеременнела от неизвестного человека, имя которого назвать не желает по понятным причинам — стыдно. Так вот, она берет спицу и прокалывает себе плодный пузырь.       — Подожди, Севастьянка… — Зоя опешила. — Это же невозможно!       — Уголовный сыск тоже желал бы найти помощника или помощницу, но Евдокия утверждает, что сама проколола плодный пузырь, — сказал Севастьян. — Однако это не наша забота, Зойка. Так вот, плодный пузырь проколот, а мертвый ребенок все не рождается. Дождавшись горячки, Евдокия решает, что лучше жизнь в ссылке, чем смерть на свободе, и обращается в больницу, где ей и достают этого самого ребенка. А потом, как и положено, уведомляют обо всем полицию, которая передает информацию уголовному сыску.       — Что говорит Евдокия по этому поводу? — спросила Зоя.       — Шутит, переводит разговор на другие темы, но не отвечает, — ответил Севастьян.       — Что там по крамоле? — продолжила Зоя.       — Вместо того, чтобы остановиться после счастливой возможности откупа, но об этом тоже не прописано в документах, Евдокия продолжает предоставлять свою комнату для тайных сходок, — сказал Севастьян. — Статья 351. Ссылка два-три года, возможно, запрет выезда на восемь лет — ну это уже от судьи зависит.       — Евдокия в жандармерии или полиции? — спросила Зоя.       — Здесь, — ответил Севастьян. — Зойка, наслышан о твоей технике защиты. Не позорила бы себя да мужа такими методами.       — Какими еще такими? — удивилась молодая женщина.       — Ты же своему подзащитному синяков наставила, — сказал Севастьян. — Филатов так бы не прокололся, он знает, как избить, чтобы следов не осталось.       — Совсем с ума сошел? — возмутилась Зоя. — Чтобы я в переднюю часть туловища била? Не надо из меня какого-то изверга делать, ни к чему это!       — Значит, ты не отрицаешь остального? — рассмеялся Севастьян.       — Я не отрицаю, что Филатов в этот раз прокололся, — ответила Зоя.       Разговор с Дусечкой с самого начала не слишком заладился.       — Беременная баба вместо адвоката — так еще меня товарищи не поддерживали, — произнесла женщина, бегло оглядев Зою.       — И что же вы имеете против беременных баб, выражаясь вашими высказываниями? — спросила Зоя.       — Как минимум, одну из своих статей, — ответила Дусечка. — Как максимум — донос на подзащитных.       — На предателей, — уточнила Зоя. — Предателей не жаль.       — Вместе с предателями и другие пострадали, — сказала Дусечка. — Безвинные борцы за счастье людей. Дочь Машуньки в расчет не берем, она тоже больше дура, чем идейная. Варнецкая меня вообще не интересует.       — Не желаете — я ухожу, — ответила Зоя.       — А что, давайте пробовать, — произнесла Дусечка. — Хуже вы мне не сделаете, а если сделаете лучше — почему бы и нет?       — Итак, Евдокия, расскажите мне о своей версии развития событий, — сказала Зоя.       — Тогда уж не моей версии, а той, которую я буду заливать на суде, — ответила Дусечка. — Комнату освобождала для доброго человека, которой было некуда водить мужиков. Просто уходила гулять, чтобы она могла предаваться там блядству. Денег не брала, руководствовалась желанием просто помочь. Или подзаработать, если она брала с мужиков деньги. То, что в моей комнате проходили встречи крамольщиков, услышала впервые от жандармерии.       — По второму обвинению что скажете? — спросила Зоя.       — Проткнула пузырь, чтобы родился ребенок, который, разумеется, не выживет, — ответила Дусечка. Посмотрев на Зою, женщина усмехнулась. — Что так смотрите? Нет, я даже спорить не буду, с богатым мужем можно хоть десять детей родить, а одной? Машунька вон родила и сразу все дела оставила — оно и понятно, с детьми по тюрьмам да по ссылкам не поездишь. Уже не только на себя надо на жратву зарабатывать, но и на второго. Так Машунька, если хотела бы, могла сплавить ребенка родителям, а я куда сплавлю — в приют подброшу? Так какая разница, он там сдохнет через месяц или год, или просто не родится? А за подкинутых детей, кстати, тоже до трех лет тюрьмы дают — какая разница? А так, вроде как, вечная ссылка.       — Мануфактура для таких случаев придумана, — ответила Зоя.       — Прикажете мне с мануфактурой жандармерию посещать? — съязвила Дусечка. — Откуда я знаю, когда и как что понадобится? Проще и дешевле один раз к бабке сходить. Но к бабке я не ходила — еще донесете, сама спицей ткнула.       — Это невозможно чисто физически, — сказала Зоя.       — Возможно, — ответила Дусечка. — Но по понятным причинам показывать еще раз не буду.       — Вот за каким чертом сказала, что сама спицей ткнула? — спросила Зоя. — Не тыкала никуда, сам он умер внутри. Доходилась до горячки, а потом пришла в больницу, чтобы там достали. Или поездки в ссылку обязательны для вдохновления революционными идеями?       — Уже поздно, — Дусечка в момент погрустнела.       — А если так? — предложила Зоя. — Чувствовала, что что-то не так, слышала от других, что когда дети умирают, их достают в больнице. Идти куда-то не хотелось — а вдруг врач начал обвинять в распущенности, поэтому решила ткнуть спицей, чтобы спровоцировать выкидыш мертвого плода. Не получилось. Походила какое-то время, решила, что иного выхода нет, пришла в больницу.       — Можно и так, — согласилась Дусечка. — Откуда такие познания?       — Из книжек и своего печального опыта, — ответила Зоя.       На следующий день в гимназии Зоя с некоторой грустью сказала Асе:       — Евдокию, конечно, жалко, но она практически созналась в детоубийстве. Сошлют — даже не сомневаюсь.       — Не в детоубийстве, а в изгнании плода — разные статьи, — ответила Ася.       — Да какая разница… — отмахнулась Зоя. — Все равно и Евдокии не помочь, и сама только буду переживать, а приговор все равно будет обвинительный…       — Посмотрим, вдруг что получится, — попробовала поддержать подругу Ася.       — Хотелось бы верить, — вздохнула Зоя.