Адвокатесса

      Зоя сидела в кабинете, листала Уложение и периодически вздыхала.       — Что вздыхаем, Зойка? — спросила пришедшая Ася.       — Да плохо все у Евдокии, — ответила Зоя. — Она, как и Виссарион Афанасьевич, расчирикалась слишком много, когда можно было и промолчать. Она как сказала? Ткнула спицей, чтобы… Ну ты понимаешь.       — Она под протокол сказала? — уточнила Ася.       — Нет, не под протокол, — сказала Зоя. — Под протокол она уходила от ответа.       — Значит, пусть доказывают, — ответила Ася.       — Я чувствую себя виноватой перед Виссарионом Афанасьевичем, — вздохнула Зоя. — Ведь можно было просто сидеть, молчать и не говорить ничего. Хотя… Тоже бы, верно, доказали намерение…       — Думай насчет Дусечки, — сказала Ася.       — Аська, у меня два вопроса, — начала Зоя. — Первый: кто за все это платит?       — Товарищи Дусечки, — ответила Ася. — Кто именно — не знаю. Сама понимаешь, что меня в такие дела не посвящают, потому что я замужем за Севастьяном и отошла от дел, а тебя, Зойка, тоже не захотят посвящать. Я даже не знаю, кто там у них остался… Машуньку помню, Дусечку помню, Игорек еще есть… Хахаль Машунькин есть, я его имя забыла. Еще парни были какие-то… Вот только Игорек, Машунька, хахаль и остальные — это прошлый состав, так сказать. Новых я не знаю, среди них только Дусечка и осталась…       — А почему именно меня? — удивилась Зоя.       — У тебя разумные расценки, но главное другое — ты считаешься идейной, — сказала Ася. — Со странностями, но идейнее среднестатистического адвоката.       — Теперь второй вопрос, — продолжила Зоя. — Дусечка откуда? Из какой среды? Почему-то же она говорила, что Машунька могла, если бы захотела, подкинуть дочь родителям, а она этого сделать не может.       — Не знаю, никогда не спрашивала, — ответила Ася. — Может, из другого города, может, с родителями вусмерть разругалась в свое время. Может, из рабочих и не хочет подкидывать родителям лишних нахлебников…       — Насколько мне известно, Машунька тоже с родителями не поддерживает отношения, — произнесла Зоя.       — Машунька не поддерживает отношения, но знает, что если бы она отдала им Глашку, то просто никогда бы не получила ее обратно, — сказала Ася. — А Дусечка… Может, если бы она подкинула ребенка родителям, его бы ей вернули. Или в полицию заявили, мол, по-видимому дочь подкинула по-видимому внука — а возбудите-ка уголовное дело и выясните, правда это или нет. Или просто с топором пришли, чтобы покарать за распутство — это я, конечно, дурью сейчас маюсь, но всякое в жизни бывает…       — Аська, я не понимаю… — задумалась Зоя. — А почему за подкинутых детей судят? Всякое же в жизни бывает. Да, этот поступок аморален и достоин осуждения, но осуждения уровня «вот бессовестная какая пошла», а не трех лет тюрьмы.       — Потому что, Зойка, детей нужно отдавать лично в руки воспитательнице, — ответила Ася. — Ведь мало ли, а вдруг этот ребенок полдня пролежит на жаре и помрет. Или пролежит на морозе и помрет. Но лично в руки практически никто не отдает — как же это так, стыдно же, все знать будут!       — Попросить передать через какого-нибудь паренька, заплатив гривенник, — сказала Зоя.       — Зойка, кто вот так детей раздает, обычно не имеет лишних гривенников, чтобы отдать пареньку, — произнесла Ася.       Зоя задумалась:       — Неправильно все это… Хотя, что говорить, сама грешна и сама, было дело, о таком думала… Когда не замужем была…       К облегчению Зои, в этот раз на суде государственное обвинение поддерживал не Александр Васильевич.       — Моя доверительница не производила никаких действий, запрещенных Уложением и нормами морали в принципе, — произнесла Зоя, высказывая отношение стороны защиты к предъявленному обвинению. — Она обратилась в больницу, так как поняла, что будущий ребенок умер. Что же касается второй части обвинения — Евдокия Ивановна действительно предоставляла свою комнату Анне, но полагала, что это происходит для других целей — личных, несколько противоречащих нормам нравственности, поэтому и уходила в это время на прогулку, чтобы не видеть ничего. Поэтому считаю необходимым переквалифицировать обвинение со статьи 351 на ее второй абзац, предусматривающий от трех дней до трех месяцев ареста.       Дусечка чуть усмехнулась, а Зоя вспомнила фразу, не так давно услышанную от подзащитной:       — Арест — да пусть даже три месяца, это все ерунда, решаемо! По Уложению, если ходить на работы, день идет за два. А если оказывать иные услуги, день тоже идет за два. Вот только работать не весь день, а полчаса — не больше. А если знать, кому оказывать иные услуги, то можно вообще сначала полчаса отработать, а потом до вечера идти на все четыре стороны. Под честное слово вернуться к ночи, разумеется. Не сахар, но и не вечная ссылка.       Допрос свидетелей, допрос врача…       — Вы говорите, что моя подзащитная проколола себе плодный пузырь спицей, — произнесла Зоя. — А есть ли какое-либо доказательство этому, кроме ее слов? Моя подзащитная утверждает, что сказала это специально, для того, чтобы ей скорее помогли, а если бы сказала, что просто считает, что ребенок уже умер, вряд ли бы на нее обратили внимание столь быстро.       — Нужно быть совсем дурой, чтобы так сказать, — ответил врач.       — Давайте попробуем обойтись без оценочных суждений, — сказала Зоя. — Быть может, было видно, что Евдокия Ивановна проколола себе плодный пузырь?       — Адвокатесса, давайте без наводящих вопросов! — воскликнула Дусечка.       — Подсудимая, успокойтесь, — произнес Варнецкий. — Зоя Михайловна, воздержитесь от наводящих вопросов. Этот вопрос снимается.       — Простите, — коротко ответила Зоя. — Было ли видно во время осмотра, что Евдокия Ивановна проколола себе плодный пузырь?       — Я не вправе утверждать, что плодный пузырь был проколот, — сказал врач. — Однако он уже не был целостным. И Евдокия Ивановна сама сказала, что проколола его.       — Это невозможно чисто технически, — произнесла Зоя. — Кроме того, обращаю внимание суда, что в медицине описаны случаи, когда плодный пузырь прорывается сам. Еще я обращаю внимание суда, что моей доверительнице нет смысла скрывать факт обращения к кому-то, если она все равно попала под следствие. Если бы, условно говоря, за самостоятельные действия приговаривали к штрафу, а за действия у врача, бабки или кого-то еще к ссылке, подсудимой был бы смысл врать. Здесь же — какая разница, одной ехать в ссылку или вместе с врачом, бабкой или еще кем-то. Наоборот, желание отомстить за неудачный аборт вполне бы вынудило мою подзащитную сдать своего подельника или подельницу.       — Госпожа Чернышева, вы отклоняетесь от темы, — произнес Варнецкий. — Есть ли вопросы к свидетелю по существу?       — Не имею, — ответила Зоя.       Прения сторон по мнению Зои начались достаточно удачно. Прокурор отказался от обвинения в намеренном изгнании плода, однако настаивал на предоставлении подсудимой своего жилья на нужды тайного общества и, с учетом непризнания вины, наказания в виде трех лет ссылки.       Зоя как могла опровергала доказательства стороны обвинения, догадываясь, что положительный исход маловероятен, а потом, когда суд удалился для вынесения приговора, услышала слова Дусечки:       — Да не переживайте так, будто ее судят! Вечной не будет, а не вечная — это ерунда, мелочи жизни. Значит, в Тобольске или Томске кружок открою. За взгляды и в ссылку ехать нестрашно, это же не надуманное обвинение в желании жить одной! Я уж грешным делом думала, что желание жить одной адвокатесса опровергать не станет — все было в эту пользу.       — Не поддерживаю, но понимаю — проклятые условности света, проклятое сословное деление и ребенок податного сословия, — ответила Зоя.       — Дело не в ребенке податного сословия, если мать тоже из мещан, — усмехнулась Дусечка. — Дело в том, что с ребенком единственное, что можно сделать, так это повторить судьбу Машуньки Гусельниковой. А мне этого не нужно. Рано еще, да и на одну себя стирать надоело. И вообще, я не настолько хорошо языки знаю, чтобы преподавать, можно сказать, не знаю. А на всяком шитье и переписывании текстов вдвоем можно сдохнуть с голодухи.       — А родители-то кто? — спросила Зоя.       — Мещане, — ответила Дусечка. — Мать померла от какой-то заразы, батя спился и тоже помер. Вот и все.       — Из рабочих? — полюбопытствовала Зоя.       — Из торгашни, — сказала Дусечка. — Когда батя спился, лавка тоже была готова сдохнуть. Брательник забрал себе и теперь сам там торгует. Не один, с жинкой.       Зоя, опешив, недоуменно смотрела на Дусечку.       — Что смотрите так, адвокатесса новоявленная? — усмехнулась Дусечка. — Удивляетесь? Так в жизни и не такое бывает…       — Удивляюсь, что с учетом вашего образа жизни у вас в сумочке не лежит постоянно пачка мануфактуры, — ответила Зоя. — В тюрьму, если приговорят к тюрьме, не забудьте прикупить, а то снова придется оправдываться в суде.       — Какая святая женщина! — не выдержала Дусечка. — Вот не удивлюсь, если между Владимиром и новым мужем больше ни одного мужика не было, а прокурор до венчания только за руку держал и щечку целовал.       — Не ваше дело, — произнесла Зоя.       Приговор оглашался вскоре.       — …признать виновной… — Зоя совершенно не удивилась этой фразе, — …к трем месяца ареста…       «А почему к трем? — подумала молодая женщина. — Вину же признала, если можно так выразиться, почему тогда три месяца, а не два с половиной или меньше?»       — Что сказать, благодарю вас, Зоя, — произнесла Дусечка после оглашения приговора. — Очень неожиданно.       — Как говорится, не забудьте посоветовать защитника, если кто спросит, — ответила Зоя.       Уже уходя домой, в коридоре Зоя случайно столкнулась с Варнецким.       — Осужденная поняла логику приговора, а защитница, похоже, нет, — произнес он. — И как же вы умудряетесь трудиться на этом поле?       — Прекрасно со всем справляюсь, — ответила Зоя.       — На обвинительный приговор в предоставлении жилья кружковцам не хватило доказательств, поэтому остается только обвинительный в предоставлении жилья без знания цели, — сказал Варнецкий. — Но признание вины чисто формальное, в словесном выражении полная противоположность, поэтому три месяца. По второй статье больше взыграли сомнения прокурора, который, как нетрудно догадаться, не настолько разбирается в медицине, а статья, скажем так, в народе заслуживающая сочувствия.       Зоя вышла на улицу.       — Да, Зойка, недооценил я твои старания, — произнес Севастьян. — Если в уголовке я еще сомневался, то в этом деле думал, что все ясно. В следующий раз буду лучше стараться.       — Что с Виссарионом Афанасьевичем? — спросила Зоя.       — Хочешь еще раз его защитить? — рассмеялся Севастьян.       — Нет, просто переживаю, как он и где сейчас, — ответила Зоя.       — Этого, Зойка, даже жандармерия не знает, — честно сказал Севастьян.       — Значит, у него все хорошо, — обрадованно улыбнулась Зоя.