Адвокатесса

      На следующий день донельзя довольный Филатов — сестра не убежала из гимназии после первого рабочего дня — решил похвастаться Николаю:       — Софи хоть и наивна, но готова помочь любимому брату. В гимназию пошла, несмотря на то, что в первый день все пошло не по плану. Представляешь, она одной воспитаннице хорошенько по лицу врезала, а начальница возмутилась. Не понимает, что то, что дозволено матери, не дозволено классной даме. А жаль, конечно…       — А ты что? — спросил Николай.       — Я ей намекнул, мол, твой любимый господин учитель хоть раз врезал тебе по лицу? — спросил Филатов. — А она отвечает: «Я не допускала подобного, чтобы он мог себе такое позволить». Пришлось объяснять, что в любом случае так делать не положено, даже если очень хочется.       Филатов умолчал о второй части диалога:       — Димушка, но ведь и в жандармерии никого бить нельзя, а ты ту самую мадемуазель однажды ударил, — произнесла Софи.       — Софи, милая сестра, если ты забыла, я за это побывал на гауптвахте, — Филатов все еще надеялся, что сможет убедить сестру в легенде.       — Димушка, братик, на гауптвахте ты был за другое, за недопустимые побои, — ответила Софи.       — Тогда скажу тебе откровенно, — Филатов приврал. — Я по лицу мадемуазель и не бил. Мне тот самый случай любят припоминать.       Надеясь, что Софи никогда не узнает, что именно он себе позволял во время службы, Филатов поспешил успокоить себя тем, что многое можно списать на сплетни и злые языки, после чего сказал Николаю:       — Вот только я боюсь, что она не узнает ничего. Будет доносить на всякую ерунду, вроде учителя, который отпустил с урока на десять минут раньше, или гимназисток, которые пришли в неподобающих платьях. Может, у тебя есть кто-то на примете? Убедим Софи уйти, а начальница с радостью примет другого человека. Не понимая, что лучше бы Софи у нее была.       — Никого не припомню, — ответил Николай. Мужчина задумался, а потом сказал. — Слушай, а давай агента создадим? Есть там барышня с какой-нибудь легкой статьей? А лучше с нелегкой, чтобы держать ее у ноги.       — Может, из уголовных? — предложил Филатов. — Чтобы политический барабанил на политического — это сказка, мне кажется.       — Барышня лет двадцати из уголовных с такой статьей, чтобы согласилась доносить — это еще бо́льшая сказка, — сказал Николай.       — Убийство, — сказал Филатов. — Убийство среднеблагородной барышней в блядстве зачатого ребенка. Такого имущественного положения, чтобы не было возможности просидеть полгода дома, чтобы никто ничего не заметил, однако такого, чтобы на ее грех окружающие тыкали пальцем. То есть, не крестьянки и не мещанки, там полгода блядью поназывают, ворота дегтем измажут, а потом и забудут.       — И где я тебе такую найду? — спросил Николай. — Надо ведь успеть найти до того, как город покинет. Можно и полгода ждать.       — Ничего страшного, уголовка — далеко не редкость, подождем кого-нибудь, — ответил Филатов.       Недолго думая, Дмитрий направился в полицию. Сразу честно объявив, что ищет будущего барабана [1], однако особенно не надеясь на лучшее, он услышал, что есть одна барышня, которая, возможно, подходит под пожелания.       — Зинаида Павловна, — произнес Филатов, придя в помещение для свиданий. — Вы понимаете, что натворили?       — Господин следователь, я уже тысячу раз говорила! — Зинаида захлебывалась в слезах. — Я прокляла этот день, когда решилась на подобное! Я бы все на этом свете отдала, чтобы вернуть все обратно!       — Зинаида Павловна, убийство, хоть и после того, как с вами нехорошо поступили — это каторга, — ответил Филатов. — Статья 1926, десять-двенадцать лет каторги, а то и больше — муж же, как-никак. Лишение всех прав состояния, плетьми на каторге так отделают, что ходить не сможете… Неужели себя не жалко? То, что мужа не жалко, я уже понял.       — Господин следователь, он меня оскорблял, называл… Упрекал в изменах! — Зинаида вытирала слезы. — За волосы схватил! Сказал, что выгонит Шарика из будки и меня на цепь посадит, чтобы никуда из дома не уходила! Сказал, что Шарик будет жить в моей комнате и есть мясо, а я буду обсасывать кости из миски Шарика!       — Ну это уже серьезно! — Филатов был готов рассмеяться, услышав подобное.       — Вот вы смеетесь, господин следователь, а он бы и вправду Шарика выгнал из дома, а меня на цепь возле его будки посадил! — воскликнула Зинаида.       — Если хорошенько разжалобите судью, то, быть может, одиннадцать лет каторги, — сказал Филатов. — Вы ведь, получается, даже не защищались?       — Не защищалась, я первая нож в руки взяла, — ответила Зинаида. — Мне соседки по камере сказали, что это было сильное душевное волнение.       — Не докажете, — соврал Филатов. — Вот если бы муж увидел вас с любовником в собственной постели и убил, у него было бы больше шансов. А так… Одиннадцать лет каторги. Или двенадцать.       — Я не изменяла ему! — Зинаида плакала. — Улыбки и разговоры — это не измена!       — Но вы его убили, — сказал Филатов. — Не понимаю, как можно было о себе не подумать! Вы хоть представляете, что на каторге будет? Да вас конвой по кругу пустит!       Зинаида разрыдалась в голос — то, что к уголовницам обязательно будут приставать, ей уже говорили, после чего вдруг уловила какие-то намекающие нотки в голосе Филатова и спросила:       — Господин следователь, может быть, еще не поздно что-то сделать? Быть может, дело в деньгах? Или… Или необязательно ждать Сибири, чтобы по кругу пустили?       — Первый раз пустят, едва отойдете десяток верст от города, — Филатов врал, не раздумывая. — Найдутся любители и противоестественных грехов, а вы же не проститутка! Приличная женщина. Ну были ей раньше, я имею в виду.       — Сколько нужно денег? — голос Зинаиды стал куда более уверенным. — Или дело не в деньгах?       — Дело не в деньгах, — Филатов заметил, что Зинаида сразу же погрустнела. — Дело в том, чтобы своим искренним трудом на службу Империи загладить свой грех. Это можно сделать и в городе.       — Что для этого нужно? — спросила Зинаида.       — Для начала рассказать о себе, — ответил Филатов. — Образование, чем занимались до замужества, что делали в замужестве?       — Проучилась три года в гимназии, потом начала учиться дома, — начала Зинаида.       — Причина? — спросил Филатов.       — Отец посчитал, что обучение в гимназии стоит неоправданно дорого, — ответила Зинаида. — Поэтому дальше я училась самостоятельно, по книгам.       — Документа об образовании, разумеется, нет, — сказал Филатов.       — Нет, — подтвердила Зинаида. — Отец сказал, что мне не придется служить, так как вскоре ожидает замужество. Он не соврал, в семнадцать лет меня сосватали, в восемнадцать выдали замуж.       — А в двадцать два вы убили человека, — произнес Филатов. Видя, что собеседница начала успокаиваться, мужчина добавил. — И пустили свою жизнь под откос, с каторги не возвращаются. Сначала каторга, потом поселение, потом замуж за какого-нибудь уголовника выйдете… Хотя это я уже отвлекся. Чем занимались в замужестве, быть может, есть дети?       — Детей нет, — ответила Зинаида. — Я не любила своего мужа, не хотела детей, поэтому пила настой. Однажды он увидел, что я что-то пью, избил меня и вылил настой за окно. Удалось соврать, что это настой от простуды — я была немного нездорова. Однако сразу после этого он начал подозревать меня в изменах.       — А потом, увидев улыбки и разговоры, убедился в своих подозрениях, — сказал Филатов.       — Да, он сразу же раскричался, что поэтому я пью, что попало, — произнесла Зинаида. — Но я не изменяла ему!       — Суду это будет малоинтересно, — ответил Филатов. — Так вот, Зинаида Павловна, я продумаю вам легенду. Вы, я забыл, какого сословия?       — Дворянское, — сказала Зинаида.       — И никогда в жизни не служили… — задумался Филатов. — Ничего страшного, начнете. Если на каторгу не желаете. В общем, Зинаида Павловна, у вас есть выбор. Вас могут отправить на каторгу, как это и положено по законодательству, а можно просто выполнять все то, что вам скажут. Вкратце обрисую: вас освободят, вы пойдете и сдадите экзамен на право быть учительницей. Думаю, на тройку сдадите и без подготовки, а не тройка вам и не нужна. После чего пойдете в гимназию, как говорят в народе, имени Владимира Геллера, и скажете начальнице, что ищете место классной дамой. Она, кстати, объявления развесила по всему городу, спросит, откуда узнали, скажете, что где-то видели, а где — уже не вспомните. Вас возьмут на службу, определят жалование. Будете честно служить, выполнять все обязанности, а если услышите то, о чем до́лжно доносить, явитесь в жандармерию, спросите Дмитрия Филатова, расскажете все в точности. Вы согласны?       — Получается, чтобы искупить грехи иначе, мне достаточно просто устроиться служить классной дамой в некую гимназию? — не поверила своим ушам Зинаида.       — Не совсем, — уточнил Филатов. — Вы будете все, абсолютно все мне рассказывать! Слово в слово! Разумеется, не то, как учитель отпустил гимназисток на двадцать минут раньше положенного, а крамолу. Кто что сказал о Государе, о Французской революции, что там еще может быть? И помните, что посмеете меня обмануть — в жандармерии найдется нераскрытое дело, по которому найдутся доказательства и по вам. Пойдете с политической статьей в уголовный барак — ой, что там будет! Сокамерницы вам жизни не дадут, моменты, когда конвой будет пускать по кругу, раем покажутся!       — Я точности выполню все ваши указания, — сказала Зинаида.       — Тогда с вас прошение о том, что вы хотите нам помогать, — произнес Филатов. — Ваши признательные показания и прочие документы по делу об убийстве супруга останутся в вашем личном деле в жандармерии.       — Да, конечно, спасибо вам! — обрадовалась Зинаида.       Через некоторое время Зинаида, не веря своему счастью, забрала вещи и вернулась домой. Легенда о том, что она якобы была в состоянии сумасшествия, казалась вполне логичной, однако слова одной из сокамерниц до сих пор стояли в ушах:       «И она говорит, что мужу не изменяла? Подала себя каждому следователю — вот домой и идет. Нет, шалав за версту видно, что бы кто ни говорил!» [1] агент, стукач, доносчик, информатор, осведомитель