Адвокатесса

      В каком-то непонятном состоянии Зинаида пришла в безлюдную комнату, опустилась на кровать. Радовало только одно: родители от нее не отреклись, были готовы принять обратно, однако, услышав от дочери, что она сняла себе комнату в меблирашках, только обрадовались и подкинули денег на оплату жилья и просто на первое время.       «Если будет что-то нужно или если захочешь вернуться домой, возвращайся», — без особой радости сказал отец.       Вопрос о возвращении домой Зинаида решила отложить до лучших времен. Комната с одноразовым горячим питанием от хозяйки за первый месяц была оплачена Филатовым из средств жандармерии, однако мысль о том, как жить на десять рублей, если пятнадцать нужно было отдавать за комнату, не радовала. В целом, родители обещали оплачивать ей комнату — пусть лучше припозорившая фамилию дочь живет отдельно, однако хотелось какой-то более уверенной независимости.       Жизнь с мужем виделась золотой клеткой, однако по этой золотой клетке Зинаида даже чуть скучала. Не было нужды думать, что будет на завтрак или обед, не нужно было греть чай или мыть посуду. С другой стороны, появились более реальные шансы устроить свою личную жизнь, не надеясь на призрачный развод по причине как будто бесплодия.       Зинаида закрыла глаза и вспомнила того самого поручика. Он явно не стал бы ждать годами развода своей пассии, однако теперь, быть может, предложил ей руку и сердце. Завтра ожидался первый день в гимназии. Что делать, Зинаида более-менее представляла, однако радости от этого не было никакой.       Первый день в гимназии прошел достаточно спокойно. Ее представили классу, кратко объяснили правила и основные обязанности. Однако перед глазами до сих пор стоял не класс, а наспех собранные и до сих пор лежащие в свертках и сундуках вещи.       — Как прошел первый день, Зинаида Павловна? — спросила Зоя.       — Все хорошо, — ответила Зинаида.       — Зинаида Павловна, простите, что вмешиваюсь не в свои дела, но если вам нужно, я отпущу вас в день поминок, — сказала Зоя.       — Меня туда не пустят, — произнесла Зинаида и вдруг опомнилась — она почти что проговорилась. Однако практически сразу перед глазами встал Филатов с еще одним напутствием.       — Зинаида Павловна, когда проработаете недельку, как-нибудь к слову скажите, что вы сами убили мужа. Повторите ту самую официальную версию. Видя откровенность, о которой не принято говорить, начальница проникнется к вам бо́льшим доверием.       Зоя удивленно посмотрела на собеседницу:       — Вы поругались с родителями мужа?       — Я его убила во время ссоры, — сказала Зинаида и начала рассказ про измены, побои, будку и цепь. — Ко мне приглашали врача, который подтвердил состояние временного сумасшествия.       — Позвольте… — Зоя задумалась. — Но ведь сумасшествие — это другое! Вы ведь желали его убить, хоть и не заранее приняли это решение. Это от десяти до двенадцати лет каторги. А с учетом того, что близкий родственник, то, быть может, и больше.       Зинаида разрыдалась. В том, что Зоя ее уволит, молодая женщина не сомневалась, а каторга и приставания конвоя встали перед глазами снова.       — А что полиция думает на эту тему? — спросила Зоя. — Уголовный сыск, например.       — Меня арестовали сразу же, — начала Зинаида. — Мы с Алексеем разругались, произошло то, что произошло. Я его убила, это было в родительском доме. Его мать сразу же велела прислуге запереть меня в чулане до приезда полиции. Приехал врач, констатировал смерть, приехала полиция, забрала меня. Сперва, как вы и говорили, обещали десять-двенадцать лет каторги, я стояла на том, что ничего не помню. Вызвали врача, он подтвердил мои слова. Сперва это не убедило уголовный сыск, но чуть позже они приняли мою версию.       — Какой им был смысл закрывать дело, в котором подозреваемая даже не отпиралась? — недоуменно спросила Зоя.       — Думаю, они не стали отправлять на каторгу не совсем виновную, — ответила Зинаида.       — Да ваша судьба и здесь незавидна, — сказала Зоя. — От родителей ушли, потому что вышли замуж, вдовой остались без копейки — какое вам наследство? С трудом представляю, как будете существовать на двадцать пять рублей.       — Родители были готовы принять меня обратно, однако узнав, что я решила снимать комнату, только обрадовались и сказали, что проплатят мне и проживание, и питание, — произнесла Зинаида. — Восемьдесят рублей. Не слишком много, но должно хватить.       — А кто-то на восемьдесят рублей семью содержит… У меня все больше вопросов и все меньше ответов, — задумалась Зоя. — Чья идея была снимать комнату? Кто посоветовал вам пойти в гимназию?       — Мне не хотелось возвращаться в родительский дом, так как я опозорила своих родителей, — Зинаида говорила заранее заготовленные фразы. — Поэтому встал вопрос о том, чтобы заработать деньги. Я ходила, смотрела объявления, глаз зацепился за ваше. Почему именно за него? Кто возьмет в приличную семью гувернантку, которая убила мужа? С другой стороны, почему я, бывшая благородная барышня, должна идти куда-то гувернанткой? А шить рубашки — я не швея. Я благородная барышня.       — Не мое дело, но покинули вы уголовный сыск иначе, — произнесла Зоя. — Путем честного труда на благо…       У Зинаиды потемнело в глазах. Настолько быстрого раскрытия она не ожидала.       — …радости следователя, а то и не одного, — окончила Зоя. — Зинаида Павловна, что с вами?       Зинаида только сейчас поняла, что Зоя имела в виду то же самое, что и сокамерницы. Будучи уверенной в том, что ее сейчас уволят за несоответствие моральному облику классной дамы, молодая женщина вдруг сказала:       — Зоя Михайловна, прошу вас войти в мое положение… Мне же есть будет нечего!       — Зинаида Павловна, вам родители отвалили восемьдесят целковых и, как я поняла, будут выдавать столько же каждый месяц, лишь бы вы жили не с ними и не позорили их своим присутствием, — ответила Зоя. — Слова отца про неоправданно дорогую гимназию — это предлог, лишь бы не платить за дочь, которой это образование никогда не пригодится, он просто учить вас не хотел. Правильно я говорю?       — Да, правильно, — вздохнула молодая женщина.       — А теперь вопрос: зачем вам гимназия? — спросила Зоя. — Только для того, чтобы развеяться, сменить обстановку. Вам эти двадцать пять рублей не нужны, вы, когда устраивались, у меня даже размер жалования не спросили!       Зинаида ничего не ответила.       — Ваше счастье, что я ни девочек за аморалку не ругаю, ни тех, кто пришел на службу, — сказала Зоя. — Будете трудиться как положено — слова не скажу на тему убитого мужа! Кстати, вы ведь без адвоката судились? То есть, под следствием были.       — Да, без адвоката, — произнесла Зинаида.       — Если будет нужно, мой адресочек запишите, — ответила Зоя. — Потому что мало ли, как жизнь сложится, кто-нибудь из старших по званию посмотрит, подозреваемого с какой доказательной базой упустили — сразу же взгреет жалостливого и похотливого дурачка. У вас только на присяжных надежда, что оправдают. Здесь даже статью 1935 с побоями, которые привели к смерти, не попытаешься притянуть — вы же сами нож взяли! Явно доказано или будет доказано, что рана была смертельной, а не вы просто ножом его зацепили, чтобы он вас отпустил. Вы не думайте, я не пойду доносить, что вас зря выпустили, но мало ли, что на эту тему могут подумать родители вашего мужа.       В состоянии полного опустошения Зинаида пришла в назначенное место для того, чтобы встретиться с Филатовым и доложить ему, как прошел первый рабочий день.       Филатов пришел вовремя. Мужчина внимательно выслушал слова об отсутствии молитвы и гимна, о том, что нигде не висят портреты царя, а потом сказал:       — Это все и без вас известно, трудитесь дальше. Теперь к вам такой вопрос: а что вас так расстроило?       — Ничего, — ответила Зинаида.       — Зинаида Павловна, не смейте врать своему благодетелю, — произнес Филатов. — Отвечайте как есть.       — Я огорчена тем, что осталась без наследства и без гроша за душой, — сказала Зинаида.       — Двумя днями ранее вы в слезах говорили, что ни копейки не хотите от той семьи и готовы оставить им в качестве компенсации за все свое приданое, — напомнил Филатов. — Зинаида Павловна, я трачу на вас свое время. Или говорите здесь, или вас заберут в жандармерию и поговорим мы только тогда, когда у меня появятся излишки времени. Совсем забыл сказать: неарестованных кормить не положено, будете сидеть голодной. Постельное белье с подушкой и матрасом неарестованным тоже не положено, придется мерзнуть на железной кровати.       Губы Зинаиды задрожали.       — У вас осталось десять минут, — уточнил Филатов. — Потом я пойду домой, а вас заберут в жандармерию.       — Начальница меня почти раскрыла, — ответила молодая женщина. — Она подумала, что я освободилась методом доставления радости следователям.       — Теперь подробнее, — произнес Филатов. — Как она дошла до этой идеи?       Внимательно выслушав собеседницу, мужчина сказал:       — Значит, в следующий раз будете осторожнее. Еще раз напоминаю: начальница вас увольняет — дело сразу же отправляется в уголовный сыск. Десять-двенадцать лет каторги, пятно на всю жизнь. А еще на каторге нужно будет самой себе еду готовить. Вы когда-нибудь пробовали это делать?       — Хозяйка мне показывала, как греть чайник… — прошептала Зинаида.       — А представьте, что вам придется не только чайник себе греть, — уточнил Филатов. — В кандалах, еле двигающаяся после того, как до полусмерти выпороли за невыполненную норму намытого золота.       Зинаиде стало плохо, в глазах потемнело. Мысли, что Филатов преувеличивает, не было, наоборот, что-то подобное представлялось и до его рассказов.       — Ведите себя как ни в чем не бывало, — произнес Филатов. — До дома дойдете? Я бы вас проводил, но после этого уж точно не отмоетесь от сплетен, почему вас выпустили на свободу.       — Благодарствую, я сама дойду, — ответила Зинаида.