Адвокатесса

      На следующий день Зоя не удивилась бы, если бы Зинаида не явилась в гимназию. Однако, к удивлению молодой женщины, классная дама пришла даже раньше начала учебного дня и сразу же подошла к начальнице:       — Зоя Михайловна, хотела бы узнать, вы меня увольняете?       — Зинаида Павловна, я Варнецкую не отчислила за судимость, так почему же должна уволить вас за оправдательный приговор? — ответила Зоя. Молодая женщина задумалась и продолжила. — Сейчас начнутся уроки и заходите ко мне в кабинет, переговорить нужно.       — Хорошо, — ответила Зинаида.       Зоя была более чем довольна оплатой, которую получила от родителей Зинаиды. В более чем кратком разговоре сложился достаточно цельный образ: как показалось Зое, это были люди, по-своему желающие только добра дочери: не стали мучить учебой, которая не очень давалась, выдали замуж в надежде, что семейная жизнь сложится хорошо.       — Алексей был старше ее лет на десять — прекрасная разница в возрасте, имел хорошее жалование, — произнес отец. — Нет, чтобы как-то строить жизнь… Надо было черт знает что пить, чтобы детей не было, глазки направо и налево строить.       И пусть Зоя прекрасно понимала, что и адвоката для дочери оплачивают в надежде, что будет доказана более мягкая статья и честь и фамилии не будет настолько попрана, и меблирашки оплачиваются потому, что иначе дочь просто придет домой и будет жить дома, молодая женщина прекрасно понимала, что можно было просто откреститься от непутевой дочери и не тратить деньги зря.       — Ее же теперь никто замуж не возьмет, — вздохнула мать.       — Да не скажите, — ответила Зоя. — В девятнадцать лет я была вдовой цареубийцы, а сейчас супруга прокурора.       — Судя по тем ужасным словам, что вы сказали, вдовой вы стали не по своей воле, — произнесла мать. — Вы явно не желали вдовой становиться.       — Разумеется, не желала! — подтвердила Зоя. — Но в том, что я больше никогда не выйду замуж, некоторые не сомневались. Вышла ведь! Нашлись люди, которым было неинтересно прошлое.       — Вы своего мужа ножиком не тыкали, — сказал отец.       — По мнению некоторых, не развестись с государственным преступником — примерно то же самое, что и мужа ножичком тыкнуть, а то и еще хуже, — ответила Зоя.       Когда Зинаида пришла в кабинет начальницы, Зоя сказала:       — Зинаида Павловна, нам нужно обсудить вашу позицию на обжаловании приговора. Но все же я очень хочу знать: что побудило вас, скажем так, сменить позицию, от «я его убила и одна во всем виновата» перейти к тому, что вы говорили.       Зинаида растерялась. Откровенничать на подобные темы не хотелось, а воспоминания сами невольно пришли в голову.       Николай смотрел на Зинаиду и с явным укором произнес:       — Зинаида Павловна, вот как вы могли нас так подвести? У меня в голове не укладывается, как можно быть такой дурой?       — Ее хорошенькая головка не приспособлена к размышлениям, — ответил Филатов. — Эту хорошенькую головку готовили к замужеству, но она даже к замужеству оказалась неспособна. На то, чтобы пить настои, ума хватило, а на что-то более серьезное — уже нет.       — И как же мы на вас надеялись! — воскликнул Николай. — Вам дали очень ответственное задание. А что теперь? Как их искать? Где их искать? И по чьей милости?       Зинаида молчала. После того, как она явилась на явку, увидела не слишком дружелюбно настроенных к ней людей и невольно ответила, что пришла от Филатова, ей было велено выйти вон. Зинаида вернулась домой, а на следующий день приняла решение пойти с повинной в жандармерию, где уже, как выяснилось, все знали о ее провале.       — Вы, Зинаида Павловна, потратили слишком много и моего времени, и времени моего сослуживца, — произнес Филатов. — Я даже сейчас не говорю о деньгах, которые жандармерия заплатила за вашу комнату.       — Я верну деньги, — сказала Зинаида.       — Деньги государственные, поэтому, будем надеяться, Государь простит вам эту растрату, — ответил Филатов. — Но время-то не Государя, время-то вы у меня украли! Я должен за это получить сатисфакцию. Вы хоть знаете, что это такое?       — Некое удовлетворение за оскорбление? — предположила Зинаида.       — Можно и так сказать, — подтвердил Филатов. — За потраченное на вас время и силы. Конечно, я мог бы сделать вас основной подозреваемой по какому-нибудь политическому делу. Создать доказательства, да даже дело мог бы создать, было бы желание! Но это подлог, я к такому не готов.       — И что вы хотите? — спросила Зинаида.       — Иного удовлетворения, — произнес Филатов. — Прямо здесь, сейчас, в этом кабинете.       — Прошу прощения… — опешила Зинаида.       — Я сейчас уберу бумаги со стола и вам будет, где разместиться, — сказал Филатов. — Думаю, и другие люди, чье время вы потратили, тоже захотят получить некое удовлетворение.       — После чего я отправлюсь домой? — спросила Зинаида.       — Зинаида Павловна, право, вы как ребенок, — ответил Филатов. — После чего вас этапируют в здание уголовного сыска и история с жандармерией забудется. Вы не оправдали доверие — вы больше не нужны жандармерии. А за потраченное время рассчитаетесь.       — Что будет, если я не рассчитаюсь за потраченное время? — выдохнула Зинаида.       — Станете фигуранткой одного из висяков, — сказал Филатов. — Либо, если не хотите страдать за чужие грехи, исключительно по вашей просьбе — я же обещал молчать о том, что было в меблирашках — заявлю о том, что произошло. К вашему сроку на каторге добавится еще лет десять-пятнадцать, — увидев удивление Зинаиды, мужчина продолжил. — А мне, раз вам так интересно, в самом худшем случае будет выговор от начальства, что не сдержался и позволил себе лишнее — я о рукоприкладстве. А, может, и не будет — не каждый день ножичек к горлу приставляют, тут хоть у кого нервы не выдержат.       — Я могу быть уверенной в том, что если я рассчитаюсь сейчас, больше эта история нигде не всплывет? — спросила Зинаида. — Я сейчас о своей неудачной попытке быть агентом.       — Промолчите — не всплывет, — ответил Филатов.       На столе было твердо и неудобно, в комнате отдыха для дежурных чуть лучше, однако через какое-то время Филатова оттуда выгнали и пришлось снова возвращаться в кабинет.       «Может, пронесет, — подумала Зинаида. — Настой ведь не выпила… И этот без своей, как ее там, фактуры или чего еще…»       К облегчению Зинаиды, расплачиваться пришлось только перед Филатовым, что не могло не радовать. Однако то, что ей придется провести чуть ли не целый рабочий день в жандармерии, удивляло.       «Зато не избили, ребра целые… — думала Зинаида. — А что делать, на каторге еще хуже будет…»       — На какой-то момент, Зоя Михайловна, я представила жизнь, нет, не жизнь, существование на каторге… — произнесла Зинаида. — Как ко мне будут постоянно приставать… Как придется или соглашаться на уступки, или терпеть вечные придирки и побои. Смогу ли я намывать каждый день норму золота, чтобы ко мне никто не придирался? А если не смогу, что лучше: постоянно получать на орехи или перейти, по сути, в ранг проститутки? Нельзя приставать к политическим, а я ведь буду уголовницей…       «Нельзя приставать к политическим — а что тогда было в жандармерии? — подумала Зинаида. — Бартер? Сделка? Или это только на конвой распространяется?»       Зоя вполне удовлетворилась этим ответом. Мысль о том, что она если и была бы каторжанкой, то привилегированной, невольно проскочила в голове молодой женщины, однако Зоя не стала останавливаться на этом в своих размышлениях и сказала:       — Ваш приговор будет обжалован матерью погибшего. Я, честное слово, не представляю позицию прокурора, но что-то мне подсказывает, что судья отменит тот приговор и вынесет новый. Давайте продумаем линию защиты. Быть может, у вас есть какие-то свидетели? Которые бы могли вам помочь.       — Зоя Михайловна, про шею я не придумала, а просто вспомнила другой случай… — расплакалась Зинаида. — Он был достаточно давно, поэтому не сразу пришел на ум. Понимаете… Это было в самом начале нашей семейной жизни. В дом в гости пришел старший брат с женой, младшая сестра с мужем, брат того самого мужа сестры. И, как показалось Алексею, я была излишне вежлива с братом мужа сестры. Нет, я не допускала ничего лишнего, просто вела себя как обычно: вежливо, с улыбочкой, поддерживала беседу. Может, замужней даме стоило держать чуть бо́льшую дистанцию, чем я привыкла, но не столь важно. Когда мы остались одни, Алексей как будто в шутку сказал, что нехорошо так себя вести, а если я повторю что-то подобное, он меня придушит. И аккуратно взял рукой за горло и чуть прислонил к стенке. Сестра мужа случайно увидела это и возмущенно сказала, что подобные шутки неуместны. Алексей снова отшутился, казалось, все об этом забыли. Но тогда, перед судом, я вспомнила этот случай…       — Убеждайте сестру мужа дать показания в качестве свидетеля, — произнесла опешившая Зоя. — Это свидетель со стороны погибшего, ему будет куда больше веры, нежели какому-нибудь вашему знакомому или знакомой. Она сможет еще что-нибудь подобное рассказать?       — Нет, это был первый и последний случай, — сказала Зинаида. — Она пару раз видела, как Алексей меня бьет по лицу за, по его мнению, развратное поведение, заступалась за меня, возмущалась, однако Алексей всякий раз отвечал сестре, что она просто не знает предысторию, поэтому поверхностно судит по тому, что только что увидела.       — Пусть и это скажет, — ответила Зоя. — Надо было, конечно, Зинаида Павловна, сразу обо всем мне говорить — а вдруг бы тех доказательств для присяжных было бы маловато?       На обжаловании приговора судьей был Варнецкий. Как уже успела убедиться Зоя, этот судья руководствовался исключительно нормами закона, поэтому молодая женщина чуть переживала за свою подзащитную.       Потерпевшая настаивала на том, что вердикт присяжных и, следовательно, приговор был несправедливым:       — …какая угроза жизни? Да Алексей ни одной курицы в своей жизни не зарубил! Он курицу бы не смог зарубить, а вы о человеческой жизни говорите!       — Позвольте, — не выдержала Зоя. — Вы много знаете обеспеченных людей дворянского сословия, которые лично, своими руками, рубят кур? Кроме того, все было во время ссоры, а во время ссоры эмоции могут встать поверх разума.       — Госпожа Чернышева, сейчас не прения сторон, — произнес Варнецкий.       — Прошу прощения, — ответила Зоя. — Тогда у меня вопрос к потерпевшей. Бил ли погибший подсудимую? Хоть тогда, хоть в другие разы?       — Нет! — воскликнула женщина. — Ни разу! Он ни разу не поднимал на нее руку! А она заслуживала, чтобы он взял вожжи и отхлестал ее хорошенько — да много за что стоило! За отлучки из дома, когда он не велел ей выходить, за хиханьки да хаханьки с офицерами! А за то, что она пила настой, чтобы не было детей, вообще не знаю, что он был вправе сделать!       — Погибший хоть раз в жизни ударял подсудимую по лицу? — спросила Зоя. — Или не по лицу, просто ударял? Хватал ли за волосы?       — Я не следила за ними, — ответила потерпевшая. — Может, и ударял единожды. Не знаю, не интересовалась.       — Быть может, он ее отталкивал, — продолжила Зоя.       — Когда он был сердит на нее, не хотел видеть, а она являлась к нему, будто надоедливая кошка, то да, отталкивал, — раздалось в ответ. — А что еще делать, раз она слов не понимает? Не велено подходить — не подходи!       Еле дождавшись перерыва, Зоя спросила у Зинаиды то, что интересовало ее больше всего на свете:       — И почему же вы, видя такое отношение к себе, через месяц не ушли в меблирашки?       — Так мы же первое время неплохо жили… — удивилась Зинаида.       — А почему вы тогда, когда началось все это, не взяли и не ушли в меблирашки? — не выдержала Зоя.       — На какие деньги? — опешила Зинаида.       — На родительские, — сказала Зоя. — Пришли бы к родителям, сказали бы для красного словца, что видите два выхода: или в петлю, или в меблирашки. И неужели бы они вам не дали эти самые восемьдесят рублей?       — А если бы не дали? — спросила Зинаида.       — Зинаида Павловна, я немного разговаривала с вашими родителями — они бы дали, — произнесла Зоя. — Они бы и на меблирашки дали, и домой бы забрали. Дуэлью, конечно, ваш отец не стал бы грозить, а вот денег на более спокойную жизнь вряд ли бы стал жалеть.       — А если бы велели идти обратно и слушаться мужа? — продолжила Зинаида.       — Тогда пошли бы в ближайший монастырь и сказали бы, что желаете трудиться во славу Божью, — ответила Зоя. — Месяц, полгода, год — вас бы никто из монастыря не выгнал. А там что-нибудь придумали бы. В любом случае, уж лучше так, чем с гордостью ехать на каторгу.       — Зоя Михайловна, неужели без каторги не обойдется? — Зинаида расплакалась.       — А откуда мне знать? — спросила Зоя. — Судья будет руководствоваться строго законом, а что, по его мнению, строго по закону, я даже предположить не могу.       Та самая сестра мужа, которую так ждали, говорила достаточно осторожно, после каждого слова добавляя «как мне показалось», однако сказала и о пощечинах, и о неудачной шутке:       — …сомневаюсь, что Алексей мог бы убить жену, но, когда тебя вот так пытаются душить, хоть что может прийти в голову.       — То есть, вы подтверждаете, что погибший в шутку душил подсудимую? — спросила Зоя.       — Да, если я правильно поняла его намерения, все именно так и было, — раздалось в ответ. — Он взял ее за шею, чуть прислонил к стене и, как мне показалось, чуть-чуть сжал пальцы. Разумеется, в шутку, но это очень дурная шутка.       «Надо будет сказать в прениях сторон, что сегодня душит в шутку, завтра будет душить вправду», — подумала Зоя.       Во время прений сторон Зоя внимательно слушала речь прокурора. Как отметила про себя молодая женщина, Александр Васильевич исходил строго из того, что слышал в этом судебном заседании, закрыв глаза на беседы без протокола.       — …прошу суд признать подсудимую виновной по статье 1938, то есть в превышении необходимой обороны, и назначить наказание в виде одиннадцати месяцев тюремного заключения.       «Одиннадцать-то месяцев за что? — подумала Зоя. — Почти год, не год только потому, что призналась…»       Памятуя о том, что адвокату не положено называть конкретные сроки заключения, Зоя, плюнув на все возможные условности, решила завершить свою речь иначе:       — …именно поэтому, потому что подсудимая не желала смерти погибшему, я настаиваю, что возможен куда более мягкий вариант наказания, в том числе и строгому выговору в присутствии суда.       — …признать виновной по статье 1936, то есть в убийстве без намерения, совершенном во время драки, и приговорить к полутора годам тюрьмы с лишением некоторых особенных прав и преимуществ… — произнес Варнецкий.       Зоя почувствовала, что ей становится плохо. Молодая женщина взялась двумя руками за край стола, чтобы не упасть, а когда судебное заседание завершилось, сказала:       — Зинаида Павловна, с лишением некоторых прав — это ерунда. Вам не служить, а через два с половиной года все вернут. Я не понимаю, почему тюрьма-то… Почему эта статья? Я обязательно что-нибудь придумаю, найду в Уложении, как можно помочь вам…       — Зоя Михайловна, спасибо вам, — ответила Зинаида. — Хотя бы не десять лет и не каторга. Из тюрьмы возвращаются к обычной жизни, в тюрьме не положено приставать к осужденным, — молодая женщина перешла на едва слышный шепот. — Да и все равно же я его убила, пусть и невольно. А так даже без лишения дворянского сословия… Что поделать, Зоя Михайловна, это жизнь…       Зоя вышла в коридор и без сил села на скамейку. Тем временем Варнецкий сказал прокурору:       — Александр Васильевич, вы бы запретили своей супруге в таком положении заниматься полуадвокатской деятельностью. Она же не только своим здоровьем рискует, но и жизнью будущего ребенка. Видели, насколько ей было плохо? Я уже подумывал о том, чтобы прекращать оглашение приговора и вызывать врача.       — Не послушается же, — ответил мужчина. — А указывать я не вправе. Я обещал ей, что не буду против ее карьеры.       — Значит, убеждайте, — произнес Варнецкий. — Неужели вам ее не жалко. Впрочем, не буду тратить ваше время, проводите ее хотя бы домой.       Александр Васильевич вышел в коридор.       — Зоенька, — сказал мужчина. — Это же последнее твое дело перед родами?       — Не хочу загадывать, — ответила Зоя.       — Я же видел, как было тебе плохо, — продолжил Александр Васильевич. — Зачем так истязать себя? Нашли бы родители этой Зинаиде другого адвоката.       — Я не понимаю… — вздохнула Зоя. — Полтора года-то за что?       — Варнецкий не поверил в самооборону, — ответил мужчина. — Это я был в сложном положении, так как много чего наслушался и под протокол, и без протокола, пытался отделить доказательства от просто впечатления, что твоя Зинаида ой как виновна!       — А почему присяжные тогда оправдали? — спросила Зоя.       — А присяжные, Зоя, зачастую руководствуются эмоциями, а не разумом, — произнес Александр Васильевич. — Кроме того, засомневались, было ли это и вправду умышленное убийство.       — Александр, а можно ли как-то помочь Зинаиде? — вздохнула Зоя. — Домашний арест, сутки за двое, если в тюрьме работать, что там еще бывает?       — Зоенька, пойдем домой, — ответил мужчина. — Ты такая бледная, что уж сегодня точно нужно отдохнуть. А завтра со свежими силами и попробуешь подумать и что-нибудь сделать.       — Хорошо, — вздохнула Зоя.