Никто

      Изо стоял, прислонившись спиной к стене. Кто мог спать, тот спал. Изо не мог. Из головы не выходило, что он сделал не так. Марко в каюте не было. Изо не сомневался, что он на палубе, это если пытается оттенить боль гневом и нарваться на тяжелую руку Бекмана или Рыжего. Или в лазарете, если пытается оттенить боль заботой о близких. У Марко было много выходов. У Изо их не было. Можно было стоять вот так, прижавшись спиной к стене, смотреть на то, как непокалеченный народ имеет силы спать.              Юнги здесь только не было. Брита. Увязался за ними в Маринфорд, а из бочки его вытащили, когда Моби Дик уже погрузился. Отец его чуть лично не прихлопнул. Только вот нет больше Отца.              Изо оглядывает подвешенные беспорядочно гамаки: пацана не видать. Выходит из каюты. Выкурит табака на палубе, заодно найдет мальчишку. Может быть, тогда и у него получится прикрыться от боли чем-то вроде долга или ответственности.              На палубе Марко не обнаруживается. Значит, в лазарете. Тем лучше. Бог знает, кто внушил ему здравый смысл, но этому кому-то нужно сказать спасибо. Изо набивает трубку табаком. Поджигает, курит долго. Набивает снова. Куда вот мальчишка делся — вопрос.              Заходит на камбуз. Там команда Красноволосого, правда, без самого Красноволосого, играет в карты.              — Не видели пацана нашего? Юнги. Брит, — спрашивает Изо от дверей.              Качает головой задумчиво гигант-музыкант, Лаймджус предлагает:              — Может, с нашими мелкими? Те в такелажной кладовой часто шхерятся.              — Не видал. Только днем его полоскало после обеда, — припоминает врач. Изо опускает трубку. Молчит.              — Кто выигрывает? — кивает он на стопку карт.              — Да никто теперь не выигрывает, — отвечает Хонго. Бросает карты на стол. — Не играется нихера.              Изо оставляет их. В такелажной кладовой никого не оказалось. В темных углах не сидело. Мартышка Бонка отчаянно крутила головой, когда Изо спросил, нет ли мальчишек в вороньем гнезде.              Безрезультатные с точки зрения находок поиски, которые выполняли цель вторичную — убить время, занять голову, привели его в лазарет. Изо остановился перед дверью. Слышал там голоса. Марко. Еще один. Женский.              Открыл двери. Марко поднял на него взгляд. Он сидел за столом. Женщина, что была с Красноволосым, когда они поднялись на Ред Форс, сидела на одной из заправленных постелей. Брит лежал, опустив голову ей на бедро. Лежал тревожный, бледный, тоже не спавший толком.              — Изо-сан, — махнул он слабо рукой.              — Вот ты где, — сказал Изо. Марко кивнул ему на свободный стул. Изо хотел было уйти, но в итоге опустился на стул, прикрыв за собой двери. Закурил снова. Марко сидел над бумагами — черт знает какими, видать, тоже только для того, чтобы цифры и буквы вытеснили из головы морок.              — Так вот, — сказала девица, когда все уселись. Брит поднял на нее взгляд. — Океан там не похож на этот. Он простирается на тысячи километров, и островов там нет. Просто гиблое место. Навигация по нему — сущий ад, и когда отправлялись корабли в первые кросс-атлантические плавания из тридцати двух кораблей вернулось знаешь сколько?              — Половина?              — Один.              — Ты шутишь.              — Нет, серьезно тебе говорю.       — А прочитай еще раз?       — На португальском?       — Нет, чтобы понятно было.              — О море, бьется соль веков       У португальских берегов.       Не соль, а слезы матерей       И обреченных сыновей       И плач невест на вдовье горе,       Пока ты стало нашим, море.              Брит поворачивается боком. Сжимается весь. Изо поднимает взгляд на Марко. Тот смотрит в бумаги, хотя, кажется, не разбирает, что там написано. Видать, девица тут давно стихи читает. Давно заговаривает зубы Бриту. Марко тоже, в общем-то. Только Марко, в отличие от пацана, давно потерял наивную способность к удивлению, вот и сверлит стол взглядом. Но ловит каждое слово.              — И зачем оно так? Марко, а ты знаешь, зачем? — спрашивает Брит.              — Не спеши, там есть продолжение, — говорит она Бриту.              — А зачем оно, продолжение, если такой ценой...              — Такой ценой? — ахает девица, не дав ему договорить. Изо сам вздрагивает от того, как в ее голосе отдалось звенящей болью. Актриса. Что ей на самом деле известно о цене? Но она продолжила: — А что цена?       Не будь душа твоя бедна,       Не бурю прячет Богадор,       Но мир и к миру коридор.       Безумно море день за днем —       Все ж небо отразилось в нем.              Марко пилит взглядом дальний угол. Брит вдыхает глубоко. Она перебирает ему волосы. Изо вспоминает, что он закурил, но табак уже истлел в чаше.              — Не мучайтесь слишком долго вопросами, на которые мир уже давно дал ответ, — подытоживает она.              Потом Брит просит рассказать еще — почему великую эру пиратов она называет, исковеркав, Эпохой великих открытий, почему моряки плыли не за золотом, а за специями, и как по ее мнению можно жить на материках величиною с целое море.              Она болтает еще что-то о чудных мореходах, которых Изо знать не знал, пока Брит не отрубается у нее в руках. Когда она замолкает, они переглядываются с Марко. Она показывает кольцо пальцами, мол, все по плану. Марко даже улыбается. Криво, но улыбается.                     Дело было поздней ночью. В кают-компании оставалось с дюжину человек, Красноволосых и Белоусов вперемешку. Что Марко за эти два дня так и не спровоцировал Бекмана или Рыжего на драку можно было считать успехом. Девица, что качалась на стуле с яблоком, которое ела с ножа, насчет гнева оказалась права. Отошел на задний план, уступил место каким-то иллюзорным сделкам с совестью: если пережить через это с достоинством, глядишь, станет проще. Боль отступит. Что-то даже наладится.              В такое время, в общем, в кают-компании оставался клуб не спящих — тех, кого во сне кошмары мучили — как Харуту, например, либо сон просто не приходил, как Марко. Из клики Красноволосого сидел Рокстар — Марко его помнил еще с Моби дика: парень достойно, конечно, из ситуации вышел. Они с Марко даже руки пожали вечером. Лаймджус играл в карты с Вистой. Играли они без всего, на интерес, как дети. К слову о последних: был тут их юнга. Марко у него спрашивал, чего он не спит; тот признался: глаза закрывает, ему мерещится запах жаренного, и он бежит к борту, прочищать протестующий желудок. Марко долго думал, какого хера вообще детей надо было в Маринфорд тащить. Чувство вины подъедало здорово. Сказала бы эта женщина, покончившая с яблоком и влезшая на бар с ногами, когда она пройдет. В итоге прошлой ночью Брит уснул, только потому что она позволила спать у нее на коленях и заболтала его до отруба какой-то глубокомысленной небывальщиной. За ней самой наблюдать было вообще странно. Она знала их, как облупленных, а Красноволосые заняли очень закрытую позицию. Она толком не знала, что произошло накануне; последствия войны ее догоняли только косвенно, через рукопожатие, и ее отстраненность нервировала и отрезвляла одновременно. Был еще Лакки Ру — около полуночи притащил какие-то закуски, чем безмерно поднял дух запертых без сна и в трезвости пиратов.              Тихие ночи в кают-компании под тяжестью запретной темы в двух строго разделенных группах, сидящих вперемешку, делали только хуже, но никакого выхода из этого не было. Можно было торчать на улице, если компании не хотелось, но там дождь колотил так, хозяин собаки не выпустит.              Марко услышал шаги на палубе и поднял взгляд на двери за секунду до того, как они распахнулись. В дверях стоял Рыжий. За ним — старший помощник, да при ружье. Народ обернулся на скрип двери. Дальше по большей части не на скрип, а на дурное предчувствие.              — В чем дело, Рыжий? Мы тихо сидим, давай без скандалов про отбой, — сразу вступился за клуб бессонечников Марко.              Шанкс на него не посмотрел. Нашел взглядом Лакки Ру, бросил ему в руки какой-то коробок. Марко разглядел — колода карт. Потом посмотрел на девицу, что сидела на баре позади сидящего на барном стуле юнги Брита и массировала ему кожу головы, чтобы он отвлекся от тревог. Рыжий мерил ее взглядом в воцарившейся на камбузе тишине, пока она не поняла, кому эта напряженная тишина адресована.              Подняла голову.              — Сыграешь со мной, — Шанкс кивает ей на стол. Она медленно качает головой отрицательно.              — С самосвала ебнулся? Какие игры? — негромко спрашивает она, но Шанкс, похоже, не в себе. Голос его возражений не допускал и ей бы стоило просто сделать что велят. А так она нарвалась. Воздух тяжелеет ощутимо. Шанксу приходится объяснить ей мотивацию более доступно:              — У тебя нет выбора. Ко дну пойдешь иначе.              Марко видит. Красноволосые по большей части глядят на ее реакцию. Брит перед нею чувствует себя как меж двух огнями, боится с Рыжего глаза опустить. Странная женщина. Черт знает, чем она Рыжего из себя вывела, но доверие к ней подорвано, и ей йонко пророчит болезненную смерть, а она глядит озабоченно, но не напряженно. Как будто ей нервы не щекочет чужой волей, как будто густота воздуха не мешает ей дышать.              — Шанкс, может вы потом это порешаете, йой? Мы крови насмотрелись на войне, — говорит Марко.              — Можешь выйти, Феникс, а чужакам на могиле героев делать нечего, — голос Шанкса звенит в ушах с характерным отзвуком хаки. Ой разойдется он сейчас, Брит точно сознание потеряет. Вон уже встрепенулся от рук девицы. Одно для него утешение, иногда потеря сознания — это неплохой способ сна без снов.              Она слезает с бара, наконец, подходит к столу.              — У тебя одна попытка, — говорит Шанкс. Не нужно владеть волей наблюдения, чтобы знать исход этой попытки. Это просто легитимизация убийства.              — Умно, — говорит Рокстар.              К чему это они — что за тест на удачу. Как подтверждать чью-то невиновность рулеткой. Когда заряжены все патроны. И заведомо исправен механизм. Надежда только на случай, что пулю собьет другой шальной выстрел. Шесть раз подряд.              — Шанкс, — останавливает она разгоняющийся в кают-компании маховик тревожного напряжения. Взгляд Шанкса на нее с высоты его роста не приколачивает ее к полу. Стоит, расправив плечи, поглядывает на Лакки, тасующего колоду. — Я сыграю. Два условия. Попридержи свои королевские фокусы, — она кивает на мальчика. Марко переводит на него взгляд: да, его от Шанксовой воли колбасит здорово. Забавно, что самой ей все равно. — И объясни, за кого ты меня принимаешь и почему. Твои люди как рыбы молчат, вон я два дня с этой пламенной курицей прорабатываю стадии принятия неизбежного, вместо того чтобы тебе шею мылить.              Дерзости у нее просто вагон. Даже целый морепоезд. Шанкс посмеивается. Лаймджус уступает ему место за столом.              — Объясню, — отвечает он, усаживаясь за стол. — Той, за кого ты себя выдаешь, больше нет. Она мертва. Ее тело сожгли в море, и остатки шлюпки ушли ко дну в одном из самых недостижимых углов Рая, — сказал он.              Марко оглядел членов команды Рыжего. Сказанное капитаном их ничуть не удивляло. Похоже, все были тому свидетелями. Она вдыхает глубоко, убирает с лица волосы, глядит на Шакнса болезненно. Сочувствующе болезненно.              — Боги.              — Не люблю нарушать своих слов, и еще больше не люблю, когда мне о них напоминает кто-то, кроме тех, кому я задолжал обещания. Очень подло так играть. Убил бы на месте, да правая рука не дала, — кивнул он на Бекмана. Так это его затея? — Поэтому не будем затягивать. Проиграешь, и закончим с этим делом до рассвета.              Нехорошо это все для нее оборачивается. Хотя возможно справедливо, если только это не коллективное помешательство и девица не умирала. Собственно, на взгляд Марко это было достаточное основание приступать к протоколам безопасности, и к чему игры эти — непонятно. Почему она вообще соглашается? Впору начать торговаться за свою жизнь. Но вот в Сайфер пол, например, вполне себе фанатики работают.              Шанкс кивает ей на место, откуда поднимается Виста, собрав их колоду с Лаймджусом. Лакки встает перед столом, тасует карты из свежей партии. Она забирается на диван, садится напротив Шанкса, обхватив колени.              — Ладно. Сдавай. Это хороший способ все проверить, но одно но. Не отговариваю тебя. Только предупреждаю.              Марко смотрит на то, как она обводит взглядом Красноволосых, глядит на карты в руках у Лакки, и в глазах у нее собирается серьезность, что-то близкое к убежденности, что-то, что в тусклом свете желтой лампы отливает холодом того проливного ливня, что колотит на улице. Шанкс не единственный, кто умеет затевать драматичное молчание, в комнате.              — Ну?              — Допусти на минуту, что я ошибусь в одной цифре и проиграю тебе по ошибке.              Шанкс отмахнулся.              — Она не проигрывала мне ни разу. Кроме случаев, когда сама того хотела.              — Допусти на минуту, что убьешь меня дважды, — продолжила она так, будто Шанкс не перебил ее на полуслове. К этому моменту карты уже сдали, и она сразу подняла их, чтобы посмотреть номинал. Шанкса ее слова похоже выбили из колеи. Она прижала карты к груди, облокотилась о стол и заглянула Шанксу в лицо. Понизила голос. — Теперь молись, чтобы я не ошиблась в счете и не обрекла тебя на вечное чувство вины, от которого у тебя не будет спасения, потому что таких тривиальных и обманчивых вещей как здравый смысл или логика недостаточно, чтобы объяснять этот мир.              Молчание подвисает. Долго качается на волнах.              — Ходи, я без козырей, — говорит она немного погодя. Тишина обваливается толстыми трещинами. Шанкс мерит ее взглядом.              — Лжешь, — отвечает он. Она усмехается.              — Проверяю, что ты в себе.              Провоцирует его и не скрывает. Марко начинает думать, что у нее совсем мозги набекрень. Играть мышцами перед йонко — и ради забавы. Если она чужая, то не понимает, что умрет очень болезненно. А второго варианта как будто и не было, и команда Рыжего это знала, свято в это верила и не могла понять, откуда у подсадной утки столько предсмертной смелости.              Игра начинается. Шанкса не тревожит, что в кают-компании посторонние, пусть будут свидетелями суда. Бекман задымил сигаретой у входа в каюту. На улице продолжало греметь дождем по палубе.              Марко, чтобы наблюдать за игрой, даже встал с кресла. Больше всех напрягся Харута — он падок на игры. Девица сидела все время с задумчивым лицом, но ходы свои не задерживала, не тянула. Что Рыжий ее насквозь видит, ни у кого сомнений не оставалось. Как они играли друг с другом, не говоря при этом ни слова, хотя вся игра в карты строится на блефе и лжи, решительно непонятно.              Сколько карт они просто разменяли друг с другом — не счесть. Почему она карты сливала по расчету ферзя на пешку, неясно. Почему Шанкс позволял ей водить его кругами по колоде — загадка. Он читал ее ходы, она затягивала игру. Сколько это длиться могло — непонятно.              Когда она забрала еще одну карту, ахнул Харута. Она бросила на него взгляд. Глаза ее сузились. Марко был готов поклясться, что она улыбнулась. Дело шло к исходу. Шанкс крутил меж пальцев монету.              — Что там у тебя? — Она выдохнула глубоко, еще раз заглянула под рубашки, как будто чтобы убедиться, что помнит номиналы. Подняла взгляд на него.              — Рыжий, ты помнишь, какими картами я выиграла тебя тогда. В первый раз? Бекман точно знает, — она кивнула на старпома, но Шанкс и сам знал. Он покачал головой. Она выдохнула. Бросила на кучу сыгранных карт даму крести и туз пик, поднялась из-за стола и перещелкала пальцы по порядку. — В тот раз ты додумался до ничьей.              Бекман закурил. Лаймджус присвистнул. Харута просиял, что понял ее расчеты правильно. Шанкс глядел на нее поверх своих карт.              — Она специально эти карты искала! — сказал громким шепотом Марко Харута. Доказательство тому, что Шанкс взял ее карты в руки, долго вглядывался в масти.              — Твои игры чуть без сердечка меня не оставили, черт, — шипела она. Похоже, теряла самообладание.              — Это невозможно, — сказал он. Она ударила руками по столу так, что покачнулась лампа на углу, и ее рукой поймал впечатленный игрой Харута. Она тем временем ногами босыми прошла по дивану прямо к кухне.              — Ебаный в рот, Рыжий, показать тебе, что невозможно? Тебе показать, что невозможно? — она взялась за кухонный нож для масла. Подкинула его в руке и метнула — довольно изящно, хотя слабенько, в Марко. Он мог бы уклониться, поймать этот нож пальцами и даже поднапрячь волю, но не стал ломать чужих демонстраций.              Она указала рукой на голубое пламя на его груди, вспыхнувшее от того, что посторонний предмет прошел сквозь и воткнулся в кожаную спинку на той стороне комнаты.              — Вот это невозможно. Дракон говорящий — невозможно. В одной широте два острова — один зимний, другой летний — невозможно. Гигант — невозможно. Я по невозможному, Шанкс, знаю побольше тебя. Где там Хонго держит эти таблетки блядские, а то меня от панички стошнит щас нахер от ваших: «ко дну пойдешь», «закончим к рассвету». Пизда. Еще Бекман блять с волыной своей. Сука. Хоть стой, хоть падай.              Она ругалась, кажется, без конца, открывая ящики по одному. Трясло ее и правда здорово. Наконец, нашла склянку.              — Тебе много будет, йой, — предупреждает Марко.              — А ты вообще помалкивай, пассажир. — Она высыпала несколько таблеток на стол, нагнулась под бар, достала бутылку, пробку скрутила одним движением. — Эта дрянь первосортная — из каких-то там пчел дохуя — тоже невозможных нихуя — видите ли, химикат они распыляют, от которого спать нельзя. Зато снотворные — отборнейшие, рубит — на втором шагу, а в морды ваши кирпичные я не могу больше смотреть, — она толчет таблетки в чашке в муку, но потом ее как прошибает осознанием: — Блять, ставить жизнь на игру карточную, чтоб я сдохла!              Шанкс оборачивается к ней. Она ударила об стол, ахнула, от своих слов сама опустилась на стол бессильно, закрывшись руками.              — Объясни мне, как.              Она не отвечает, в тишине стоит, опустив голову на руки на баре. Поднимается, волосы падают на лицо. За столом она сидела с безропотным видом, считала карты с безупречной сосредоточенностью, а теперь — вид ее абсолютно жалкий, беспомощный, волосы закрывают лицо рваными локонами, разбитыми на пряди, и светлых глаз не видно в тени. Где там ее блеф? Напугана до онемения ставкой сыгранной и зла на Шанкса за то, что он ее на это развел. Ей нет дела до того, что он йонко, что она обругивает его матом — ее одолевает гнев и страх, и, наверное, поделом.              — Жопой об косяк, головой об стенку, Рыжий, я знать не знаю.              Она поднимается, втирает измельченную в ступе муку в десны. Видать, удержалась от слез усилием воли. Запивает ромом несколько глотков, морщится вся до мурашек, связавших ее голые плечи, ставит бутылку на стол, и собирается, видимо, решительно выйти в дверь, но, как сама точно отметила, второй шаг — ее последний сознательный, на третьем ее ощутимо тащит в сторону и она успевает только схватиться за спинку стула и, напряженно развернув его к себе, оседлать его грудью к спинке и спрятать лицо в ладонях снова.              На камбузе стоит тяжелая тишина от того, как Рыжий смотрит на нее, забрав рукой с лица волосы, от того, как Бекман вместо того, чтобы докуривать сигарету, стоит молча и сигарета тлеет бесхозно, от того, как она сама трет брови в попытке бороться с медикаментами Хонго — вполне приличного врача и сильнейшего фармацевта, насколько Марко было известно, как Красноволосые не верили тому, что увидели, и как Белоусы не знали, что делать с тем, что они стали этому свидетелем.       Только бы это молчание ебаное прекратилось.              — Вот об этом ты завтра пожалеешь, йой, — произносит Марко. Врачебные инстинкты спасают. Он убирает ее руки от лица, оттягивает веко: зрачки, как у кота на охоте, лицо бледное и она едва-едва фокусирует на нем взгляд. К ней сразу и Брит подскочил. Неудивительно: он ее чуть не за мать принимает.              — Откровенно говоря, все равно, Феникс, — шепчет она на исходе сознания, растворяющегося в концентрате снотворного, превращающего кашу в ее голове в вязкое болотистое месиво.              — Лучше так, чем пойти рыбам на корм, — замечает Виста. Она, щелкнув пальцами, указывает на него в подтверждение его слов.              — В спальное место бы ее. А есть кто из сестриц наших? — спрашивает он Висту. Тот кивает головой, они уходят в каюты будить кого-то из медсанбата, чтобы присмотрели за ней утром, когда она словит последствия передозировки.              В кают-компании Шанкс со старшим помощником остаются стоять над ней с видом, будто уже похоронили.              — Бекман, я же убил бы ее, — отзывается Шанкс, как будто только понял. Смотрит на Бекмана тяжело. На карты. Собирает их в руку. Старший помощник хлопает по плечу. — Дважды, — повторяет Шанкс за ней ее же предостережение. Забирает ее ром недопитый.              — Ничего, кэп. Ошибаемся иногда.              — Без тебя я бы ошибался чаще и безвозвратнее, Бекман, — произносит Шанкс серьезно, за раз дает залпом несколько глотков. — Спасибо.              Постепенно свидетели этой сцены разбрелись по гамакам, свалились в каюты, уснули тяжелым сном в неспокойную ночь, проливающую дождь за день до того, как Эйс и Белоус будут похоронены.                     — Что ты говорила наступает после торга?              Ей, чтобы ответить, нужно долго собираться с мыслями — бороться с последствиями бардака в голове и онемевшим небом после той медикаментозной встряски, которую она устроила своему сознанию накануне ночью.              — Бля, — отвечает она, наконец.              — Ничего, спутанность пройдет. Дня через четыре, йой.              Сказать бы этому Марко, что он хороший человек, и что сестрицы его ее утром вытащили из такого ада, что она вспомнила, почему она никогда с таблетками не усердствовала. Только вот слова не складывались.              — Депрессия, — наконец, собравшись, сказала она. Марко покачал головой. Схема, которую она описала ему еще на Ред Форсе, имела определенный смысл. Ее неспособность сейчас выливать ругательства ведрами и неспособность связывать слова в предложения позволяли задуматься над ее словами, наконец, а не бороться с собой, чтобы за борт ее выкинуть. Или возможно дело было не в ней, а в том, что сил на гнев никаких не осталось.              Две могилы стоят на холме, их видать отсюда — отсюда, где полсотни кораблей пиратов всех мастей и красок стоят мирно в общей бухте. На похоронах ее не было. Рыжий задерживаться не собирался, а вот Марко дал команде шанс на поминки. Недолгие: очень быстро придется сорваться в море: гибель отца не должна означать распад мира тех островов, где их флаг означал гарантию покоя. Была надежда смутная, что у него не будет времени на депрессию.              Ред Форс уже снаряжали. И она до последнего оставалась на причале, чтобы насладиться стоящей ровно почвой. Марко так и не разобрался вполне, кто она такая, а она в итоге так и не назвалась. Стоит здесь с жутким отходняком от препарата, которым Марко бы только отборных психов кормил, в рубахе мужской, заправленной в юбку с высокой талией. Ремень застегнут на последнюю дырочку. Разрез открывает бедро. Волосы собраны в разбитый ком — на взгляд Марко, просто узел или гнездо, но она может одним движением распустить его, и волосы распадутся ровненько ей на плечи. Странная женщина. Не от мира сего.              Едва не стать свидетелем расправы над ней — отрезвляющее для Марко происшествие. Пока они оплакивают Отца и братьев, жизнь продолжается. Вон у Рыжего хватает сил разбираться с войной, похоронами и предателями на борту одновременно, он может закрыть глаза на историчность момента, на чужое горе, на свой гнев. Она бы проиграла — он бы ни секунды не сомневался, насадил бы ее на Грифон. Люди умирают каждый день, и события на это дело плевать хотели, идут своим чередом. Владельцы воли способны идти с ними в шаг при любых обстоятельствах. Хладнокровие это пугало, но поэтому Шанкс капитан и поэтому же он Йонко.              — Не боишься Рыжего после всего? — спросил он. Она, чтобы слов не собирать в кучу, качает головой отрицательно. Смотрит в сторону могил, следит взглядом за фигурой их капитана, что спускается к порту. Чего его бояться? Он похоже сам напуган, что чуть не грохнул ее сгоряча.              Война еще только грядет. Передел мира. Рыжий спешит в нем поучаствовать. Скоро появляется, спускаясь от могил. На лице его обеспокоенность — глаза в тени, серьезный взгляд игнорирует стоящих со всех сторон людей, выстроившихся в коридор для человека, который прекратил ту мясорубку, в которую они угодили. Бросает взгляд на нее, кивает ей на борт.              — Отплываем, — велит он команде. Она переглядывается с Марко.              — Береги себя, — говорит она и поднимается на корабль вперед Шанкса. Команда его поднимается вслед. Ред Форс изящно выходит из бухты меж других кораблей и быстро превращается в точку на горизонте.