Никто

      Она прихватила хорошего вина шесть бутылок. Шесть бутылок вина — это хорошая привычка. Всегда иметь в баре шесть бутылок вина означало в любой момент быть готовой к гостям. К неожиданным огорчениям. И еще дополняло обеды и ужины. И еще было лучше, чем ром. Рокстар спрашивал — нахера она тащит с собой шесть бутылок. Вот для этого. Для того, чтобы на второй день после того, как Кида чуть не шлепнули у нее на глазах, она могла, закрываясь бокалом, спокойно напиваться с изысканным вкусом, солоноватым подтоном персикового букета белого сухого.              Рыжий на нее поглядывает через камбуз. Она глядит на него поверх бокала. Бесит чувствовать его взгляд. Очень тупая смесь растворялась в винном опьянении: злость на Шанкса за его кровожадные выходки, недоумение, почему ее там не вывернуло на разу при виде последних спазмов отрубленной руки, беспомощность перед всем, что будет, что бы там Рыжий ни затевал на самом деле.              Только бы глаз не отвести.              Только бы Рыжий не придумал с ней сейчас говорить. Хорошо, когда есть гнев — тогда можно крыть всех этих идиотов матом, тыкать в них пальцем, смотреть свысока. Гнева не было. Было тошно и страшно, и если Рыжий скажет ей объяснить, чего она вино в одно лицо глушит, она будет как плачущий котик из мема. Надо выдержать взгляд, чтобы он думал, что она в порядке. Просто пристрастилась к вину. А еще можно будет у Бекмана стрельнуть сигарету. Не курила она давненько.              Давай, Рыжий, посмотри в сторону. Вон там юнги сцепились — на них Рыжему все равно, он сам был юнгой на пиратском корабле, он знает, что они по-другому не могут. Ясопп передал газету с новостями — ее Рыжий берет, кладет на стол перед собой, но не смотрит заголовки. И еще дверь на камбуз открывается. Рыжий не сводит взгляда, пока на камбузе не наступает тишина, и ему, поскольку он тут считается капитаном, не приходится все-таки посмотреть, кто там такой пожаловал.              Она тоже переводит взгляд: гостя узнает. Виделись в тот раз — с ним Шанкс дрался на безымянном острове на Гранд лайн. Мухожук. Откуда он здесь взялся?              Ладно, по-хорошему без разницы, главное, что Шанкс перестал пялить в душу. Она мотнула вино в бокале, вдохнула сливочный аромат, раскрывающийся в бокал, допила несколько глотков.              — С каких пор у тебя вино есть на борту, Рыжий? — спрашивает Михок. Проходит в центр камбуза. Шанкс кивает на нее.              — С ее легкой руки.              — Я думал, ты ее убьешь.              — Так и вышло.              Михок посмотрел на Рыжего с недоверием. Потом как-то стало ясно, что у них разговор приватный, и она тикнула с камбуза, прихватив бокал и бутылку. На улице стояло спокойное предзакатное море, и на палубе начинался какой-то вялотекущий вечер стихов и песен, правда, без стихов, под бряцанье гитары Бонка. От вина наконец закручивает в водовороте голову, и она, сидя на бочке, чувствует, что опирается о кого-то спиной. Не испытывает по этому поводу чрезмерного неудовлетворения.              В сладком опьянении от белого сухого проходит мутный вечер, пока не обостряется в четкости картинки: Рыжий показался на юте. Михок вышел с ним вместе. Видимо, не собирался задерживаться, как в тот раз, когда они напились. Рыжий указывает на нее рукой. Подзывает двумя пальцами, чтобы она поднялась к ним на ют. Неприятный жест. Но что поделать. Она слезает с бочки, подходит к ним ровно.              Михок разглядывает бутылку у нее в руках.              — Что пьешь?              — Белое сухое. Напоминает мне ЮАР и лучшие из моих винных четвергов.              — Сегодня вторник.              — Именно.              Она могла бы докопаться, о чем они там секретничали, потому что было острое ощущение, что ее это касалось, иначе Рыжий бы не вызывал ее сюда стоять перед ним и еще одним мужиком в обнимку с бутылкой, прекрасно зная, что она не в состоянии. Можно было бы докопаться, но Михок не выглядел как разговорчивый типаж. А еще он был из тех, кто легко разочаровывается в людях.              Михок смотрит на Шанкса, видимо, возвращаясь к теме, которую они с два часа обсуждали вдвоем.              Отчего-то снимает с шеи крест, обнажает нож. Тревожно, когда такие люди хватаются за оружие. Пусть длинной с палец.              Она отшатывается назад, но не отступает, покачнувшись на пятках. Хочется спросить, что Рыжий с дружочком-пирожочком придумали, но она чувствует — язык заплетется. Поэтому молчит. Михок кончиком ножа подцепляет цепочку у нее на шее, выбившуюся из-под высокого ворота рубахи, не коснувшись кожи. С цепочки катится вниз крест. Михок не склонен быстро верить глазам, но такие аксессуары носили вполне определенные люди.              — Никогда не обращал внимания, — сказал Шанкс.              — Ей здесь делать нечего, Рыжий, — сказал Михок. Отпустил ножом цепочку. — И я тебе сразу это сказал.              — Это почему нечего? Ты сам носишь крест, — сказала она. Михок покачал головой.              — Именно, — сказал он. Они переглянулись с Шанксом, и он направился к борту. Не попрощавшись, спрыгнул на свой парусник. Они с Шанксом проводили его взглядами. Она поставила бокал на релинг, долила остатки бутылки. Шанкс дождался, пока она глотнет снова.              — Как вино?              — Такое, чтобы смаковать золотыми вилочками гребешки, Рыжий, а не вот это все. Чертовски хорошо, в общем.              — Гребешки и золотые вилочки могу устроить.              — Да? Только без грабежа и разбоя.              — Без грабежа и разбоя, — как поклялся Шанкс.                     Гран Тесоро был безупречен, полон помпезной позолоты, свиста и восторга. В казино сыпались фишки. В гонках ревели моторы. Гремели фанфары. В ресторанах лилась выпивка. Женщина за той стороной стола сидела нога на ногу, медленно просматривала меню. Он глядел на то, как цветные пятна подсветки бегают по ее голым расправленным плечам. На Гранд Тесоро все мужчины и женщины были одеты безупречно, и все же чей-то вид привлекал нездорово.              Баккарат показалась в зале ресторана, прошла, на удивление не стуча каблуками, наклонилась над его ухом, сказала всего одно слово:              — Красноволосый.              Гилдо повернулся к ней медленно, чтобы не спугнуть ту изящную особу с хорошим вкусом, с которой сидел за одним столом. Она, надо отдать должное, не придала внимания тому, что его отвлекли, высмотрела в зале сомелье. Не стала махать рукой, как любят выскочки из морей, дождалась, пока взглядами не встретятся, и углубилась в винную карту. Гилдо вытер руки салфеткой.              — Давно? — спросил он тихо, почти в ухо наклонившейся к нему ассистентки.              — Должно быть, два дня, — ответила едва слышно Баккарат. Потом многозначительно поглядела на его спутницу, что обернулась на сомелье обсуждать танины вина, которых не обнаружила в своем бокале достаточно.              — Гилдо-сан, — обратился к нему сомелье. Он поднял на него взгляд. — Я могу предложить для вашей гостьи что-то из нашего резерва?              — Естественно, — сказал он. — Дай мне две минуты, — сказал он девушке. Она качнула головой с выражением улыбчивого уважения к его делам, и тогда они с Баккарат отошли в сторону.              Ассистентка подожгла ему сигарету. Гилдо, выдыхая дым, смотрел за тем, как она откидывается на спинку стула, запрокидывает голову, медленно разминает шею, что мягкой волной поднимаются ее ключицы, видные из-под черного платья. Вдохнула глубоко запах роскоши и богатства, со спокойным наслаждением, свойственным людям, привыкшим баловать себя не слишком часто, но так изысканно, что в их лицах навсегда остается стремление получать от жизни сладость.              Гилдо отвлекся. Баккарат дождалась, пока выдохи дыма приведут его в деловое русло.              — Ну?              — Она из команды Рыжего, — сказала ассистентка, показала листовку.              Гилдо покачал головой. В те их визиты женщин с ними не было. Кроме тех, что прыгали им в койки на месте. А эта женщина даже его обводит вокруг пальца, отчетливо игнорируя его флирт. Но вот флиртовать с сомелье, пока он открывает редчайшее белое из тех, что Гилдо приходилось видеть, — это пожалуйста. По неведомой Гилдо причине его забавляло быть с ней за одним столом. Забавляло самым невинным образом. Таким, чтобы когда она соберется отплывать, с кем бы ее ни привело сюда море, он только подарит ей цветов с небольшой самосвал. Или может с большой. Потому что он может. Потому что она примет.              Было в этом что-то. Забавное, иначе не скажешь.              — Надолго Рыжий здесь? — спросил он.              — Неизвестно, — отрезала Баккарат.              — Развлеки их как следует. — Он посмотрел на сигарету: истлела только наполовину. Неприлично возвращаться к женщине за стол с окурком. Они стоят у бара с Баккарат, не уходящей, пока он прямо не велит ей. Баккарат безупречна во многих отношениях. Исполнительна, умна.              Сомелье за столом наливает вино на дегустацию — она начинает свои ритуалы: раскрутить, вдохнуть над бокалом, только коснуться кончиком носа букета, набраться воздуха, потом прикоснуться снова, глубже. Потом — сделать глоток. Они с сомелье перекидываются какими-то фразами: она, в отличие от Гилдо, не называет случайные запахи наугад. Говорит что-то, что сомелье оживленно качает головой. Наливает ей снова — теперь по скат бокала, оставляет бутылку. Она улыбается ему ослепительно, он уходит. Потом приходит и официант, подает гребешки, приборы. Надо вернуться за стол, или горячее остынет. Она не начинает без него. Распоряжается, куда поставить закуски, куда — горячее.              — И не тревожь меня по пустякам. Я занят, — сказал Гилдо, наконец потушил сигарету в хрустальную пепельницу. Баккарат вышла из ресторана. Гилдо оправил пиджак, вернулся к столу.              Вечер медленно накрывал Гран Тесоро. Она официанту прочитала такую тираду в похвалу шефу, что шеф пришел сам. Они долго разговаривали о еде. Вино заканчивалось в бутылке. Он предложил еще, она согласилась. Они вышли из ресторана за полночь. Нагрянули в казино. Она не взяла карты в руки — также, как и прошлой ночью. Наблюдала. Сломала каблук на лестнице, попав под шумную компанию. Ходила босая с видом, будто это ее не трогает. В пятом часу Гилдо оставил ее в холле отеля, где сам же велел предоставить ей номер. Спросил, когда она отплывает. Она сказала, через три дня. Они разошлись.              Проснулась от мерного стука в дверь. Мерного, тяжелого, такого, который она уже узнает из тысячи.              — Это Бекман. — Он мог бы не говорить. Она вылезает с постели, стаскивая за собой одеяло настолько огромное, что оно волочится по полу. Открывает дверь, Бекман входит в номер. — Хорошо выглядишь, — говорит он, пока она уходит в спальню.              — Я самый счастливый человек на земле, я провела две отличные ночи с приличным человеком, которому до меня не было дела. Это превозносит.              — С Тесоро?              — Ага. — Она бросила одеяло.              — Он же подонок.              — Не знаю. Зато гребешки были — полный восторг. Надеюсь, вы отрываетесь также, как я. Бекман, я расцелую Рыжего за то, что он нас сюда притащил.              — Только ему об этом не скажи, он тебя в постель затащит.              — Или это ты придумал? Хочешь, тебя расцелую?              — Не надо, — посмеивается Бекман.              — Как скажешь. Активное согласие, ненасилие… — она скрылась в дверях ванной. Потом появилась из-за косяка. — Угощайся фруктами — небольшой комплемент от администрации. — Она кивнула на стол с корзинкой фруктов и потом снова исчезла за дверью. Бекман стоял посреди спальни.                     — Ебни каре?              — Зачем?              — Не задавай глупых вопросов. Ебни каре.              Баккарат смешивает карты, пока с отточенным автоматизмом тасует колоду, может наблюдать за этой женщиной с листовки, что провела с Тесоро двое суток, не отлипая. А она ему говорила — она из Красноволосых. И что Гилдо? Не обратил внимания? Не поверил? Повелся на ее вырез на бедре? На ее слова лживые?              Вот Лаймджус приподнимает очки, чтобы посмотреть на эту женщину навеселе.              — Ебни каре, — тогда говорит Ясопп. Заливается смехом. Лаймджус не очень приятно проиграл против крупье. Играла с ними для порядка отдать уважение за посещение, но выигрывала беспощадно. Поразительно везучая. Желания загадывала единственная из них, кто мог бы, возможно, что-то ей противопоставить, но она не брала карты в руки.              — И ты туда же, — говорит Лаймджус. Тогда чувствует на плечах позади прикосновение женских рук.              — Если тебе нужна причина помимо того, что ты проиграл, то вот: у тебя лицо вытянутое. Каре сделает форму лица более гармоничным. — Она сняла с него очки, повернула его голову, чтобы он посмотрел на себя в зеркальное от черноты ночи окно, вытянула пряди вдоль лица, и когда ее руки остановились возле подбородка, Лаймджус в отражении разглядел себя с каре. С той стороны стола отозвался Хонго:              — А тебе, пожалуй, будет хорошо.              Народ ржал, Баккарат улыбалась сдержано.              Она не просто плавает с Рыжим. Она часть офицерского состава. Кто-то бы решил, что она спит с кем-то за этим столом, но Баккарат видит, эротизма в их забавах нет. Развлекаются. Проигрывают безумно, но развлекаются.              — Сама-то что не играешь? — спросил Лаймджус, уводя ее руку. Запрокинул голову, чтобы посмотреть на нее снизу. Очками его она забрала себе волосы.              — Бекман строго-настрого запретил срывать серьезные куши. — Баккарат повела бровью насмешливо. Что она о себе думает? Даже рыжий ей проигрывает. Против удачи и ее отсутствия ничего не сделать. Ни Волей наблюдения. Ни величиной награды.              — С каких пор ты кого-то слушаешь?              — Бекман — очень ясно соображающий мужик, если он сказал мне не играть, я не буду. Наверное, на то есть причины. — Она села в кресло за игровой стол. Баккарат подняла глаза, когда почувствовала на себе ее взгляд. Она задержала на ней взгляд всего на несколько мгновений, разглядев, видимо, это выражение ее лица, но быстро отвлеклась на пиратов снова.              — Ебнешь мне каре, — говорит Лаймджус. За проигрыши надо отвечать. Хонго со смеху чуть на пол не валится, хлопая по колену. Из-под стола ржущий снайпер орет «красавчик». Она, сделав глубокий вдох над кромкой бокала, пьет вино.              — Хоть сейчас, — она ставит на стол бокал.              — Давай сейчас.              Красноволосые начинают какую-то суету, не заморачиваясь с правилами приличия, устраивают салон стрижки прямо на месте, пока Баккарат размазывает по стенке Ясоппа. Эта женщина, что со лживо-изысканным вкусом сосала вино стоимостью с половину ее головы вчера ночью, сейчас валится со смеху с ног, догоняясь ромом и одновременно пытаясь выровнять две пряди в руках.              Видел бы Гилдо, как он заблуждался на ее счет.              Красноволосые, увидев Лаймджуса в новом обличье, завопили пуще прежнего, их врач, обхватив его лицо руками, принялся целовать его. Они опрокинули кресло. Люди оборачивались на вопли, в которых команда изошла уже в чем-то близком к психозу. Тогда Баккарат поняла, что не одна стоит в стороне. Эта стояла с ней рядом в стороне от команды, готовой свалиться в кучу. Баккарат хмыкнула. Прикоснулась к ее плечу.              — Как ты их выносишь?              — Интереснее, как они меня выносят, — сказала она, улыбнувшись. Повернулась к Баккарат лицом. Глаза подведены остро уголком к носу. Вид она от этого принимает злодейский. С Гилдо она была накрашена по-другому. Так, чтобы Гилдо считал, что она вообще не накрашена.              — Сыграешь?              — Нет, — улыбается она. Лаймджус кривляется перед зеркалом.              — Да сыграй, — раздается голос из прохода меж столами. Баккарат поднимает взгляд. Рыжий, не скрывая, что предыдущие несколько часов провел в чьей-то постели, появился позади собственной команды. Шел с видом решительным, но остановил взгляд на Лаймджусе с прядями, спадающими к подбородку в четкой линии среза рокового каре, и покатился со смеху. Девица дождалась, пока команда переживет второй раунд хохота на этот раз во главе со своим капитаном. Когда он, вытирая глаза, указывает на нее рукой вопросительно, ее ли это рук дело, она покачивает головой медленно. Но возвращает его в реальность:              — На сколько?              — На сколько хочешь?              — На все, что есть.              — Ну значит, на все, — улыбается Шанкс. — Ни в чем себе не отказывай.              — Ну раз Рыжий велит, то играем, — улыбается она. У Рыжего на лице отразилось плохо скрытое поражение.              — Может, тогда уже начнешь звать меня капитаном, — отзывается он, оглядывается в поисках, чем можно смочить горло после визжащего смеха.              — Если ты будешь звать меня президентом, Рыжий.              Они обмениваются еще каким-то флиртом, Баккарат сдает карты. Такой легкой наживы она давно не видала. Такой сладкой на вкус победы тоже. Она не просто притащит ее Гилдо на блюдечке, она еще и докажет, что была права. Пусть они потом с Рыжим как хотят, так и рассчитываются.              — С гребешками удалось? — спрашивает Рыжий, когда она получает карты. Она оборачивается к нему, посмотрев сдачу. Ей не повезет в этой игре. В картах ничего, кроме везения, не играет роли.              — Да. Восхитительно, — отвечает она Рыжему. Команда, собирающаяся от истерического смеха, начинает собираться вокруг стола.              — И золотые вилочки?              — Были такие, — она наконец смотрит на Баккарат. — Играем?              Шанкс отвлекается, даже не смотрит, как она начинает спускать его деньги. Зацепляется языком с официанткой, чтобы притащила команде рома, да побольше. Команда начинает мерно поглядывать за игрой, гомон утихает, наконец. Не кричат ей под руку, как друг другу. Рыжий тянет ром. В зале маячит Бекман. Скоро подходит, встает у нее за спиной, нехорошо морщится, глядя на ее карты.              — Мы банкроты? — спрашивает Рыжий.              — Есть такая вероятность, — говорит Бекман.              Баккарат улыбается. Лживо, но неважно. Гилдо велел развлечь их всех. Она развлечет. В тремя картами на столе у нее выходит каре. Что бы там ни было в оставшихся двух, которые оставалось вскрыть, ей не выиграть.              И она с таким раскладом ставит все перед тем, как Баккарат сложит карты в открытую. Баккарат на такой дешевый блеф не ведется. Отвечает. Пираты притихают. Рыжий покачивается с носок на пятки.              — Покер — не игра в карты, мальчики, покер — игра в людей, — судьбоносно произносит она. По мнению Баккарат, поменьше бы пафоса, тогда она смогла бы не ударить в грязь лицом, когда она ее обдерет. — Ты знаешь, Рыжий, что шанс получить флеш-рояль математически ниже, чем получить прямой разряд молнии?              — Удача — вредная дамочка.              — Ладно, по дамочкам — это к Рыжему, — говорит она, поглядев на часы. Отдает карты Шанксу. Тот смотрит на ее мелочь, глазами хлопая.              — А ты ничего не перепутала?              — Я пообещала поужинать с Тесоро, он хотел меня кому-то представить. Предупредите, когда будете отплывать.              Она, прежде чем уйти, еще стоит перед Бекманом. Старший помощник мерит ее взглядом. Потом они с Рыжим видно оба различают что-то в ее лице, что не видно Баккарат, и она уходит из-за стола.              Баккарат выкладывает карты. Карты — это только удача. Она улыбается Шанксу. Он поверх ее двух карт смотрит на стол.              Она после раскрывает свои карты: что можно сделать против каре тузов? Ничего. Из них два были на руке у Баккарат. Только вот команда Рыжего стоит с таким видом, будто собираются кошмарить адмиралов на войне. Баккарат поднимает тонкие брови.              — Что там у вас?              Шанкс качает головой. Баккарат видит, что он лыбится. Лыбится довольно, настолько, что оборачивается проследить, не видно ли ее еще в толпе. Кладет на стол девятку и десятку. Десятка встает во флеш рояль. Баккарат приоткрывает рот. Это невозможно. Невозможно.              — Чтоб мы — да с Гран Тесоро ушли с деньгами. Что-то новенькое, — улыбнулся Рыжий. Бекман закуривает.              — Когда кажется, что она блефует по-глупому, она не блефует, — негромко замечает старший помощник.              — Приходилось наблюдать?              — Один раз.                     Перед отплытием команда стояла в порту Гран Тесоро. Это место притягивало по-своему, конечно, размягчало, предлагало позабыть о свободе и безграничности моря, променять его на золотые высокие своды, светлые номера, стерильные постели. И все-таки даже самая балованная из них в сопровождении Гилдо шла по длинному причалу очевидно после бессонной ночи. Туфли держала в руках. Шанкс пихнул Бекмана в бок, кивнув на нее.              — Говорю, казино — ее место, — сказал Шанкс. Баккарат, стоявшая с ними, чтобы распорядиться об открытии шлюза, следила за тем, как ее господин и начальник довел ее соперницу позапрошлого вечера до трапа.              — Добрейшее утречко, — сказала она, улыбаясь.              — Ты спала? — спрашивает Бекман, она качает головой.              Перед Шанксом стоят две женщины. Одна с надменным видом секретаря человека, которого считает могущественным. И другая, блаженно измученная роскошью, преисполненная покоя и богемного безразличия к несчастьям судьбы, что имела вид его любовницы. Баккарат, очевидно, предпочла бы, чтобы Гилдо распял ее на золотом кресте за проигрыш безумной суммы денег, которой она взялась крутить в карточной игре на пьяную голову. Ей саму довольно беззубое презрение Баккарат не трогало. Предпочла бы поспать часок другой, и ей не было дела до того, где: в шикарном номере с видом на закат или в протертом гамаке общей каюты.              — Уже отплываете, значит? — спрашивает Гилдо, обращаясь к Шанксу. Она качает головой. Они с Бекманом закуривают сигарету. Гилдо предлагает ей стельнуть, Бекман подает ей зажигалку. Надо узнать, спали ли они. Любопытно до щекотки в животе.              — Вроде того. Есть дела. Спасибо, что присмотрел за, — он кивнул на уже поднявшуюся на корабль виновницу их полных карманов денег. Гилдо покачал головой.              — Так ты знал, Гилдо? — спросила Баккарат у Тесоро. В голосе послышалось то женское обиженное недоумение за то, когда держишь ее за дурочку. Шанкс до такого был охотник.              — Естественно, — сказал Тесоро. Унял недовольство ее взглядом: против начальства не попрешь. Шанкс проследил за лицом Баккарат. На корабле видеть, как женщина удерживает язык за зубами, не приходилось. Но Шанкс и не стремился. Ни тогда, ни сейчас. Тесоро докуривал сигарету, давая Шанксу налюбоваться, чем бы он там не соблазнился в его помощнице. — Я предлагал ей остаться.              — Отказалась?              — Ну.              — Что сказала?              — Не объяснила. — Шанкс даже огорчился. Как-то неприятно, довольно безрадостно огорчился. Они стояли, смотрели с Гилдо друг на друга. — Рыжий, можно один вопрос?              — Валяй.              — Ты с ней спал?              — Нет. — Ну раз пошла такая пляска: — А ты с ней спал?              — Нет.              Шанкс тогда оборачивается к Бекману, но тот заранее качает головой.              Шанкс дожидается, когда Бекман докурит, они поднимаются на борт, Баккарат распорядилась, чтобы их выпустили в море. Когда корабль проходит над прощальными арками, на палубу валятся цветы. Та, кому они предназначены, стоит, подперев борт. Шанкс смотрит на нее через палубу. Она взгляд его не различает, не чувствует, наслаждается отголоском шика, в котором нежилась несколько дней к ряду. В котором могла бы остаться, в сущности.                     — Почему ты отказалась? — спросил Шанкс.              Они вышли в море. Город развлечений растворился на горизонте. Цветы с палубы собрали юнги, и теперь она обрезала их кухонным ножом и заполняла всевозможные емкости на корабле. Шанкс наблюдал за ней с дивана.              — Какой ответ ты хочешь услышать? — спрашивает она, не оборачиваясь.              — Есть несколько ответов, которые я очень не хочу услышать, — говорит он. — Остальные меня устроят.              Еще раз скажет, что боится пойти против его слова или гипотетических мотивов, Шанкс ее придушит нахер.              — Я отказалась, потому что я хочу домой, Шанкс.              — Еще веришь моим обещаниям, значит?              — Верю. А ты сам веришь? — ставить под сомнение его слова только ей могло прийти в голову.              Ее забавляют те разговоры, которые Шанкс начинает с серьезными намереньями. А его забавляет, когда у нее хорошее настроение. Это обращает любой разговор в неприкрытый флирт. Надо не разогнать эти игры до невозврата — зайдет далеко, и пусть эти обещания горят синим пламенем.              — На Гран Тесоро тебе неплохо.              — Ну да, змеиная пасть секретарши Гилдо и сама его бандитская мордашка. Сплю и вижу.              Юнга, подслушивающий их разговор в ожидании, когда ему отдадут вазу с цветами, хихикает.              А риски были велики. Он проторчал все это время на противоположном от нее углу Гран Тесоро на карантине, и лучше не стало.              Нужно было закончить этот разговор, усидев на месте. Не дать себе пойти и получить от этой женщины то, что он хочет получить и что он всегда получает. Нужно было усидеть на месте, потому что было тупое ощущение, что это не тот случай, когда разовая терапия поможет: это просто войдет в привычку.              — Баккарат о тебе такого же мнения.              Надо сказать Хонго, что он ходит на грани какой-то неизученной зависимости. Пусть он сделает что-нибудь.              — Такого же? Ты мне льстишь. Она меня ненавидит, — хохотнула она.              — Посмотри на меня.              Она замирает с ножом, занесенным над столом. Опускает его на доску. Поворачивается на каблуке. Шанкс переводит взгляд на юнгу, тот, многозначительно оглядев потолок, выходит.              Шанкс не станет своими руками лишать себя взглядов, слов и забав этой женщины. Даже если он должен будет держаться от нее на расстоянии в полкухни, лучше он оставит ее здесь так долго, сколько будет возможно. Плевать на обещания, откровенно говоря.              — А драмы-то нагнал. Ну что? Услышал что-то не то?              — Да нет. Хочу предложить тебе одну затею.              — Что угодно, только не беременеть.              — Я спрашиваю, почему ты не осталась, потому что есть способ использовать Волю, чтобы тебя не полоскало. Я разобрался.              — С первого раза. Я впечатлилась.              — Ты можешь просто остаться, где тебе угодно. — Она качает головой неопределенно, задумчиво оглядывает углы камбуза. Если бы Шанкс не знал, что для нее эта опция не существует в природе, счел бы, что она задумалась над его предложением всерьез. Но он должен был это предложить, прежде чем втягивать ее во все остальное.              — Не хочу. Это вопрос решенный, — подводит она черту.              — Но между мирами тебя мотает по другой причине и нужно разбираться по какой.              — Сможешь разобраться?              — Вряд ли тебе понравится, каким путем.              — Экспериментальным?              — Да.              Она уставляется в пол.              — Что, с кем собрался биться насмерть тогда? Надеюсь, не с таким же малолеткой, как этот Кид, — сказала она. Зубоскальность ее слов как всегда прибавляла градус, когда она приближалась к тревоге. Шанкс улыбнулся.              — Это после. Сделаем по уму. Сначала разберемся вдвоем. Потом поговорим с одним умным человеком. А потом наведаемся к Кайдо на пьянку. Как на это смотришь?              — Как на суицид.              — Ты в деле?              — Да.