Никто

      — Ноги откусит.              — Да, Шанкс уже предупреждал.              — С борта слезь, говорю.              С Бекманом не поспоришь, конечно. Рассветает медленно, и они через Калмбелт возвращаются в Рай — что было нелепо так называть, но против пиратского жаргона не попрешь — и Бекман велит не соваться в пасть морским королям. Она бы и не совалась, но вышеуказанные чудовища показывались из воды в сотнях метрах от судна: резали гладь воды плавниками, но боялись сунуться ближе.              Старший помощник сделал замечание на ходу, пока спускался от бака к главной палубе, вошел в двери навигаторской рубки, откуда через несколько минут они вышли со Снейком и пошли все дружно стоять у руля с видом, будто стоят в сцене перед титрами.                     Хлой — островок сомнительный, воровской, во многом потому что течение до него кишело пиратами. В порту стояла возня, две пиратские команды вывалили в порт и собачились, а жалкие остатки третьей, казалось, вот-вот падут жертвой перепалки и прекратят свое существование. Собственно, они уже прекратили — их капитан был убит одним из Йонко на подходе к острову, но попробуй объясни это тем, кто пиратов дороже сотни не видал. Пираты Мыса надежды капитана похоронили в море, как будто не не был готов сдать их в последнюю минуту, а на Хлой собрались во главе с тем, который перед Шанксом устоял на своих двоих и умом после произошедшего не двинулся. Смог удержать команду от смерти в море, заставив дойти до земли. Звали его теперь капитаном.              — Что вас побили — это беда ваша, а Йонко в Раю делать нечего. Проваливайте с порта, если нечем заплатить за причал.              — Я предупредил тебя, дьявол.              Предупредил. А потом стало ясно, что корабль, подходящий к Хлой откуда-то со стороны Калмбелта, это Ред Форс, и Рыжий спустился на мостовую в хорошем распложении духа. За ним следом спустился Бекман. Они вдвоем поглядели на сборище в порту, и Шанкс кивнул на нового капитана Пиратов Мыса надежды.              — Как, ничего? — спросил он и ответа не ожидал услышать, они тут же заговорили о чем-то с Бекманом, потом вывалила и остальная команда. Но кто-то даже капитана хлонул по плечу, заметив, что Рыжий обращается к нему с вопросами, и когда команда Йонко растеклась по набережной и всосалась в город вразнобой, пираты стояли, поглядывая на борты Ред Форса, поднимающиеся над морем.              Капитан не понял, почему из них всех на ногах он остался стоять один, а те, кому он внушал благоразумие, повалились на колени, а иные даже потеряли сознание.              — Чтоб я сдох, — шипел пират.              — Это успеется, — заверил его капитан пиратов Мыса.                     У них так давно повелось. Если остров женщин, то следом — бордель. Хотя Шанкс сомневался, что кто-то из команды не подарил кому-то из амазонок чадо или двух. Но это кто-то, а остальным была нужна отдушина: женские руки на плечах, поцелуи в губы. На Хлой было, куда наведаться за такого рода возмещениями.              Шанкс глотал ром, стоя у бара, пока Снейк по правую руку от него обругивал на чем свет стоит лог пос, взявший курс, судя по всему, на остров рыболюдей и косившийся стрелкой куда-то к ботинкам местных доходяг. Вопли в центре зала были связаны с тем, что Ясопп с острова женщин безызменно уходил с мешком лучшего каннабиса, по его словам, из тех, что он знал, и где-то в дальнем углу зала образовалось то, что она называла:              — Общество анонимных наркоманов. — Снейк хмыкнул, покачав головой. Шанкс растянулся в улыбке.              — А ты не будешь? Ты говорила, что курила каннабис.              — Не буду. Ошибки молодости, — сказала она.              Сидела на высоком стуле с бокалом вина, бог знает где бармен достал его из самых дальних полок: в этом заведении вина не пили. Обычно. Но ее награда давала ей преимущества, не считая того, с кем она стояла за баром.              — Это когда?              — Это в пятнадцать, когда родители сослали меня учиться.              Шанкс поглядел на нее и не обнаружил следов иронии в ее лице. Снейк отложил лог пос, они чокнулись и выпили — судя по молчаливому тосту, за безумие того места, которое она считала нормальным.              — Мы, Шанкс, не в Новый мир собираемся? — спросил Снейк.              — Туда, — сказал Шанкс. — На Онигашиму.              — Елки, — протянул Снейк. — Через полсвета наискосок, — озадачился он.              — Достанем ящеру выпивки, глядишь, гульнем в Вано.              — Да, а какие там гейши, — усмехнулся Снейк.              — Стоит пройти полсвета, — согласился Шанкс. — И подраться с его зоопарком.              — Стоит, стоит. Ладно. Онигашима, так Онигашима. Сабаоди, значит? — спросил Снейк, закрепляя лог пос на запястье. Шанкс покачал головой.              Навигатор взял у бармена бутылку рома и, отсалютовав им с Шанксом, вышел из бара. Гейши гейшами, а после острова женщин бордель был правилом незыблемым.              Шанкс собирался дать команде на их незыблемые ритуалы с пару дней. Шанкс бы и сам немедленно последовал отдавать должное традициям, раз уж в этот раз каникулы на Амазон лили прошли без общества его обитательниц. С одной стороны, сбежать бы в постель к податливой малышке, которую Шанкс помнит с того раза, по имени Кис. Она помнится вусмерть боится пиратов.              — Ты мне задолжал одно объяснение, кажется, — припомнила она.              А с другой стороны, на кой черт ему сдалась чужая женщина в постели. У него будут в распоряжении все публичные места мира и время до самой поздней старости, чтобы, как говорит Бекман, пойти и взять любую. Но у него остается не больше трех недель, чтобы насмотреться на вот это недоразумение, сложившее ногу на ногу и вытрясающее из бармена его последние винные запасы.              — Может быть, даже не одно, — говорит он. — Одно простое, другое сложное.              — Давай с простого. Я вообще-то плохо соображаю.              — Ты спрашивала Рейли, почему нужен Кайдо, — она вопросы свои помнила.              — Я просила с простого, — напомнила она, но Шанкс отмахнулся. Вся эта херня с Волей — теперь дело техники.              — Потому что мы притащили тебя сюда по ошибке. Исправим ее, и тебя не будет больше таскать туда-сюда.              Она поглядела на него удивленно, даже в темноте было видно. В баре стоял мутноватый, коптящий масляный свет керосина.              — Имеешь в виду, это насовсем?              — Да. Больше никаких прерванных винных четвергов, — заверил Шанкс.              Скрутил с рома пробку. Не увидел на ее лице облегчения, что все закончится, и ей больше не нужно будет терперь их образ жизни и места их обитания. Она озадачилась больше, чем Шанкс ожидал. Может, она просто лгунья, и она в жизнь не слышала дыма каннабиса, и ей сейчас ударило в голову без единой затяжки, потому что весь бар прокурен до нитки?              — Если это просто, страшно представить, что тогда сложное, — отвечает она.              — Нет, у нас с тобой старые уговоры. Теперь ты рассказывай, — усмехается Шанкс.              Ему нужна передышка наглотаться рома. А она пусть несет ответственность за свои обещания никогда не скрывать от него то, что на него влияет. А на него влияет все, о чем она думает, он это давно заметил, сначала даже был доволен собственной проницательностью, но Рейли, пока она была в отключке, старый дед, заметил с менторским видом: у него нет времени наблюдать ее издалека.              — Простое или сложное?              — Давай с простого.              Шанкс потянулся к рому, чтобы что она бы там ни напомнила про скоротечность ее жизни, он смог долго глотать спиртное, прежде чем ей ответить. Она опустила бокал на бар. Посмотрела на него с такой выразительной театральностью, что у Шанкса поползла бровь кверху еще прежде, чем она начала. Он не успел сделать глотка:              — Мистер и миссис Дурсль проживали в доме номер четыре по Тисовой улице и всегда с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди.              Шанкс, ожидавший что угодно в ее исполнении, все-таки бутылку отложил.              — Это что такое?              — Это начало саги о Гарри Поттере.              — Еще какой-то древний эпос о войне на двадцать лет?              Она смеется. Как ее умиляет, что он помнит эти ее роскозни о делах ее мира, которые его никогда не коснутся.              — Не такой древний, как Гомер. Но да, о войне на двадцать лет — это точно. О войне, одержимости чистотой рода, геноциде и фашизме, по сути.              — Это просто, по-твоему?              — Это считается подростковой литературой, — покачала она головой.              — Страшно представить, что скрывалось под «сложно».              — История семидневной войны.              — Семидневной?              — Да. — Шанкс глядел на нее. За ее улыбкой слегка насмешливой, но все-таки вполне позабавленной его реакцией, скрывалось опять что-то, что хер разберешь, потому что в желтом керосиновом освещении бара едва видно ее глаза, и на лицо ложатся глубокие тени. — Рассказываю?              Нет, эти истории убаюкивающие Шанкс бы предпочел слушать, если бы она лежала с ним в постели и он мог бы делать вид, что засыпает, чтобы ей приходилось все время касаться его руками, чтобы убедиться, что он слушает. Здесь он намеревался послушать другое, и он взялся дорассказать о Воле, только чтобы в ответ услышать, что там у нее на уме насчет их ограничений во времени. На Амазон Лили на ней лица не было, и если она думает, что он совсем не различает страха на женском лице, она сильно ошибается.              Его молчание она интерпретирует правильно, отводит взгляд, убирает бокал вина в сторону.              — Не хотелось бы умирать за просто так. Но что у меня есть, кроме твоих обещаний, м?              Она дала ему всего несколько секунд посмотреть на ее лицо, потом отвернулась к бару и перегнулась через него, чтобы потянуться за вином в бутылке: бармен был занят на другом конце стойки.              А Шанкс, пока ее слушал, меж тем совсем забыл, что у него ром открыт, дьявол. Она не из тех, кто отводит взгляд. И Шанкса не устраивает, что она так легко отворачивается, он за руку оттягивает ее назад. Она едва не выронила бутылку, удержав ее между двумя пальцами, и не успела сказать и слова, Шанкс за руку подтянул ее к себе, поцеловал в губы. Его ладонь, разделив меж пальцами волосы у нее на затылке, не дала ей отшатнуться, и ее приоткрытые губы отозвались неготовностью, когда Шанкс после недолгого поцелуя отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.              Во взгляде этом — чернота таких голубых на солнечном свете глаз, что они, как цветыне пятна после того как наглядшишься на свет, мелькают даже в темной комнате.              — Все мои обещания в силе, — сказал он, проводя ей по подбородку. Она и так глядит на него, и эти жесты ни к чему. Бери — целуй. Бери — целуй. — Но если бы ты знала. Если бы ты только знала, как я не хочу спешить, и я никогда не любил женщину так, как тебя. Это второе, что я должен был объяснить. Сложное.              — Да, сложное, — сказала она. Тихо, почти шепотом. — Но может быть немного проще, чем тебе кажется, капитан.              Ее теплые от того, что держала в руках бокал, коснулись его запястья, Шанкс опустил руку. Опустил к ее шее, где пальцами легко коснуться ее сережек — она снова ходит в каком-то древнем морском золоте — Бекман вышвырнул ее кольца в море. На беззвучном вдохе ее губы приоткрываются — всегда немного напряженные от привычки держаться самую малость надменной улыбки. На беззвучном выдохе она поводит плечами, даже отводит взгляд на несколько мгновений, чтобы потом снова смотреть Шанксу в глаза. От движений плечами волосы выпадают на лицо, скрывают темной прядью глаза от света. Свисают, упав поперек глаза. Шанкс качает головой — так не пойдет, — тянется к ней рукой. Убирает ей волосы за ухо, когда она позволяет своей неподвижностью. И все же она, дело известное, жулик в азартных играх. Вытянула шею, от этого щекой коснулась его пальцев.              Его азарт в этой игре — дело ясное, Шанкс в нем вслух признался. А ее азарт в чем?              Значит, действительно проще.              Шанкс целует ее, ее теплые губы с привкусом сомнительного вина, отдающего горькой сладостью, и чувствует теплую влагу ее языка, и целовать ее вот так просто — с ее же позволения — это безумие, в которое можно было бы и не поверить, но ее пальцы разделили ему волосы на пряди и ее рука у него на плече заставляли верить в каждую секунду.              Глупо было целовать ее здесь, в пропитом до основания месте. Глупо было не целовать ее раньше.              Когда он дал ей отстраниться, она посмотрела на него таким взглядом, будто забыла слова. Как будто ей было нечего сказать. Как будто она выбрала ничего не говорить.              И с этой женщиной у него оставалось всего пара недель. К дьяволу ритуалы после Амазон Лили. У него оставалось всего пара недель.                     — Пираты не все одинаковые, детка, — говорила, выпуская изо рта дым кольцами, бармен и тонкими пальцами сыпала пепел в круглую пепельницу, стоящую на баре.              — Да?              — Да, поверь мне на слово, — низким, спокойным и доверительным голосом говорила бармен, слегка опустив голову. Не поворачиваясь, переводила утомленный взгляд вбок — туда, где подсели за бар двое надутых подонков, как на ее скромный взгляд. — Минутку, ладно?              — Конечно, — сказала она и наблюдала, как пираты сначала было сказали, что цены в заведении высоки, но эта женщина за баром одного из них так потянула к себе за шиворот, что он чуть бар не перелетел, шепнула пару ласковых — что-то насчет не обсохшего на губах молока — и парнишки поспешили расчитываться по ее ценникам, когда она налила им виски. Вернулась к ней со сливками в стекляной баночке. — Сказать, как я это вижу? Может, ты мне откроешь глаза.              — У тебя хороший вкус, — сказала она, повторяя ей белый русский. — Говори, я тебя выслушаю, детка. — Она смяла бычок в хрусталь, метким взглядом расчертила зал бара позади спин посетителей, но, видимо, ничто не требовало ее внимания в предрассветный час, и она подняла ожидающий взгляд.              — Я это вижу так, — она прокрутила меж пальцами стакан, что собирал на внешней стороне конденсат ото льда. — Шанкс — убийца, пират и бабник.              — Истинная правда, — заметила бармен.              — Убивать он умеет жестоко, пиратством наслаждается, а женщин принимает за забавы, и даже ту восхитительную девочку по имени Макино, что ждет его в Ист блю… — она тут осеклась. Собственно, Макино ей в тот вечер сказала, что верности она не ждала и не ждет, она ждет только его возвращения живым, и все же было… Не как у Грина, в общем.              — А что ты?              — А что я? А я того лучше. Я давно знала, что я его спровоцировала. Надо было еще на Гюней дать ему леща, велеть бросить это дело.              — И он бы бросил?              — А черт его знает, он пират, он за леща, конечно, мог бы ручки и поломать.              — Вряд ли, — сказала бармен небрежно. Она подняла на нее взгляд. Чтобы пираты и позволили ей — никто и звать никак — грубить им в лицо? — Будь ты пиратка или дозорная и покусилась бы на их сокровища, тогда да. А так сам бы не тронул и никому другому бы не позволил.              А он и не позволил. С первого дня на корабле. Она откинулась на низенькую спинку барного табурета и глотнула из стакана.              — Ты хорошо знаешь пиратов.              — Я давно знаю Рейли. — От нее ускользнуло, при чем тут Рейли, потому что ром ударил в голову.              Над этим надо было подумать. Бармен ее озадаченность заметила, конечно, от ее острого взгляда не скрыться, но не прервала. Шакки всегда было чем заняться за баром, кроме как тревожить рассуждения ее посетителей, за которыми просили приглядеть старые друзья и воспитанники ее единственного любовника.              — Скажи мне, когда меня перестало воротить от трупов на палубе и когда я согласилась забывать про целую жизнь из-за его небритых поцелуев, м?              Она поставила на бар недопитый стакан, чтобы освободить руки и просчелкать косточки для успокоения, а бармен возьми да убери его со стойки. Не успела она возразить, на стойку поставили стакан чистого виски. Она подняла глаза на барменшу.              — Когда ты побыла с ним в море, детка, — сказала Шакки. Она усмехнулась, покачала головой, виски опрокинула в себя решительно. Вдохнула глубоко, когда горло и грудь обожгло содержимым стакана.              Шакки предложила ей сигарету, она приняла, затянулась, потянувшись к ее зажигалке через стойку. От глубокой затяжки сигарета сразу посыпалась, но Шакки сдвинула пепельницу, чтобы поймать все до единого cероватые хлопья пепла.              Она долго сидела, затаив дыхание на глубоком вдохе, давая затяжке ударить в голову. Но вместо этого вялого помутнения, на которое рассчитываешь, берясь за сигарету, в голову ударило осенение. Она усмехнулась, потянулась убрать за ухо волосы.              — Боги, ведь я все свои принципы бросила в этом вашем Гранд лайне трижды клятом, — сказала она. Выдохнула дым сквозь зубы. Подняла взгляд на Шакки. Она терла стакан, улыбалась едва заметно, может быть, ей даже это только казалось из-за того, что теплый свет падал бликами в ее темные глаза.              — Такое случается в двадцать лет.                     — Это очень нездорово.              — По-твоему?              — Нездоровая хуйня.              — Ну ничего.              Они вошли в большой в японском стиле зал, и его длинные пролеты осветились синтоистскими фонарями, вспыхнувшими пламенем один за одним, пока не замерли перед полупрозрачной перегородкой, на которой, как в театре теней, было видно, как исполинское чудовище обернулось на вошедших.              — Рыжий! — раздалось с эхом по залу, и тонкие перегородки дрогнули, фонарики дернулись, в лицо ударило физически ощутимой волной воздуха, связанной обычно с тем, что кто-то поигрывал королевской волей, когда не желал видеть посторонних ушей. Что Шанкс от такого в обморок не свалится, было ясно, но что она не свалилась, йонко-змия впечатлило.              Когда он поднялся со своего трона за полупрозрачными перегородками, она оценила рост: с небольшой трехэтажный дом? Перегородка сдвинулась вбок, темная огромная фигура, отдаленно напоминающая человеческую по формам, шагнула вперед. Возникло острое желание отступить, но Шанкс провел ей ладонью по пояснице, и, едва качнувшись назад, она почувствовала эту поддержку. Это препятствие к бегству, к которому побуждала даже не воля Кайдо — просто его размерность и пропорции.              Фонарики трепетали бумагой, когда Кайдо проходил мимо, но не гасли. Приглушенные мягкие огни выхватывали его крупные руки, расписанную татуировками грудь и черную огромную дубину, которую если бы он опустил из руки, она бы пробила пол насквозь. Он остановился перед Шанксом в полушаге, что им обоим, хотя Шанкс на рост не жаловался, пришлось поднять головы.              Да за то, что он вытащил ее на ковер перед йонко, она Шанкса лично затащит на эшафот. Определенно сдаст Дозору. Мировому правительству. Как только он уснет. Вопросов не было.                     — Приветствую, Кайдо, — отозвался Шанкс.              Не успела она сообразить, что происходит, Шанкс оттянул ее назад и вытащил Грифон. Кайдо приветствиями не разбрасывался: просто замахивался своей дубиной, и с характерным снопом искр оружия ударились друг о друга.              Она по привычке стиснула зубы и втянула живот, но боли не последовало. Рыжий блокировал удар так, что ей даже в голову не ударило. Только снова обдало ветром и сбросило волосы с плеч. Кайдо рассмеялся, опустил дубину, уперся о нее как о трость, поглядел на Шанкса из-под потолка.              — Какого дьявола забыл на Онигашиме? Снова мои кого-то хлопнули по глупости?              — Нет, твои теперь не суются.              — Стало быть, выпьешь?              — Не сейчас.              Тогда Кайдо поморщился в пьяном расстройстве, перевел на нее взгляд.              — Красноволосый пожаловал на Онигашиму, да не один, — Кайдо наклонился перед ней, чтобы разглядеть ее поближе. От него отдало благовониями, саке и мокрым камнем. — И драться — не дерется. И пить — не пьет.              Шанкс усмехнулся, но Кайдо поднял широкую ладонь, не дав ему говорить — обращался к ней, сверкнув нехорошим янтарем глаз, как будто змеиных. Его дубина снова поднялась, и снова возникло непреодолимое желание ну если не сбежать, то хотя бы отступить, но она тут стоит по правую руку от йонко, ей положено, как жене декабриста, вытянуться во фрунт и наблюдать, как шипы медленно приближаются к лицу и касаются подбородка так, чтобы она повернула голову к свету. Кайдо свою дубину весом полтонны держал, как линеечку. Разглядывал ее лицо.              Она краем глаза видела, Шанкс перехватил Грифон.       — Не скажешь, что Рыжий задумал? — Она скажет, конечно, если перестанет разглядывать его рога и густые брови и если перестанет бороться с собой проверить его усы, что настоящие.              Шанкс клинком отвел шипастую дубину Царя зверей в сторону. Кайдо дубину опустил, уперся о нее снова, но взгляда не спустил и вопроса не снял.              Только не деритесь, мальчики.       — Погостить, — сказала она, наконец. Кайдо, кажется, икнул. Потянулся к бочонку на поясе и глотнул какого-то пойла. Шанкс усмехнулся.              — Кайдо, — сказал Шанкс. Тот распрямился, посмотрел на него. Шанкс переглянулся с ней, прежде чем продолжить, видимо, хотел проверить, что Кайдо не переборщил с поигрыванием мышц перед ней и ей не снесло голову.              Она оправилась и расправила плечи. Нет, не снесло. Черти. Она в порядке.              — Что тебе нужно в Вано, Рыжий?              — Две недели. На правах гостей.              — С какой радости?              — Но это не все. — Кайдо глянул на него из-под бровей сверкнувшим в пламени огоньков глазом. Шанкс улыбался. — Ты мой старый друг, Кайдо. И капитан пиратов зверей. — Он убрал Грифон в ножны.              Кайдо расправил плечи, бросил опустевший бочонок, и он подвис на поясе на кожаном ремешке. На пояс снова легла ладонь Шанкса, и будь она трижды проклята, стало проще стоять здесь вот так между двумя людьми, разрывающими мироздание на кусочки, и стало легче дышать и стало спокойнее.              Шанкс выдерживал паузу, как ему и положено. Разговоры великих непременно сопровождаются паузами.              — Так что я могу для тебя сделать, Красноволосый Шанкс? — спросил Кайдо.              Она подняла брови от того, как тон его изменился от грубой насмешки к уважительному гостеприимству. Боги. Как же обвешаны ритуалами эти разговоры между йонко.              Она усмехнулась. Шанкс расплылся в улыбке.       — Устроим пьянку?