Никто

      — Бекман, хватит на меня глазеть.              — Или что?              Чиркнула спичка, Бекман закурил. Ее немного воротило с дыма, но в целом, мешать курить Бекману — дело неблагородное. Кроме самых крайних случаев.              — Сожгу твой табак.              — Не знаешь пощады, — усмехнулся старпом.              — Чем больше я беременна, тем больше схожу с ума.              Она села на высокий стул, выпрямилась, расправила плечи, сделала долгий и медленный оборот головой. Болели плечи. Потом посмотрела на Бекмана. Угрозам старпом не внял. Рассматривал ее совершенно беспардонно.              — Я просто удивлен, что ты ему позволила.              Она скривилась.              — Бекман-Бекман-Бекман. Он не спрашивал позволения.              — И что ты будешь делать.              — То же, что и прежде. Я за полночи насобираю ведерко слез, и оставшиеся полночи буду проклинать себя, что я на это согласилась. Надежный план, как оборона Импел дауна.              — Из Импел дауна однажды бежали, — заметил Бекман. Она усмехнулась. Смешки приводили в какое-то пограничное состояние: когда смеешься, потому что слез не осталось, да и бесполезно это. Оставались отчаянные, насмешливые смешки, брошенные в лицо происходящего сюра как перчатки.              Она сама виновата. То, что она никогда не простит это Шанксу — это дело бесплодное: он пират, ему можно все. Она не простит этого себе. Эти замирания сердца, когда он ее целует, эти затихающие на языке слова, растворяющиеся в сознании, когда он говорит, это доверие его обещаниям, за которыми он прячет то, до чего она не дошла умом вовремя. Она достаточно бестолковая. У нее нет никакого права огрызаться на Бекмана, она для этого слишком глупа.              — Во всяком случае это значит, что это не продлится вечно, — пожала она плечами. Бекману не очень понравилась такая интерпретация. Настолько, что он приобрел озадаченный вид, вытащил сигарету, сбросил с нее пепел.              — Слушай, у Шанкса есть причины так поступать.              Она поднимает на Бекмана взгляд. Чувствует, как уголки губ тянутся кверху. В умилении.              Миниатюра: Шанкс и его люди. Они всегда на его стороне. Глупо ждать другого.              Было бы немного утешительно испытывать отвращение или разочарование, но они тесно соседствовали с восхищением чернильного оттенка блядской способностью Шанкса затевать тупые игры, на которые никто кроме него не подписывается. Было забавно, когда на той стороне были другие люди: обманутые пираты, обставленные дозорные, оставшиеся ни с чем сипи. Быть на их месте было тошно. Она не была уверена, что ее тошнит не из-за этого.              — Откровенно говоря, мне уже все равно. Шанкс подонок, я идиотка, и нашим детям лучше не рождаться, но мне не хватит смелости пойти против его… — она поджала губы, чтобы не усмехнуться. Было уже просто неприлично смеяться в этих обстоятельствах, — воли.                     Старуха Нен вышла из зала, стирая с рук теплым полотенцем кровь.              Ей подали ее змеиный посох, она прошла по коридору замка, пока наконец не вышла в покои. Цель ее разговора она не увидела, потому что та, вернее, тот был окружен амазонками, как улей пчелами. Вот тут Нен не сдержалась.              — Рыжий!              Она вскочила на стол, как следует замахнулась змеиным посохом — альбиносная гадюка покрылась Вооружением — и как клюшкой для крикета непременно заехала бы Рыжему по макушке с харакетрным звоном, как в колокол, если припомнить, что Рыжий — пустоголовый идиот. Одно но: удар заблокировал приклад ружья. Бекман не дремал. По ее ручному вайперу прошла дрожь от столкновения с равносильной Волей, и гадюка оскорбленно свилась кольцами, с капюшоном шикнула на Бекмана, а после снова приняла форму посоха, и Нен уперлась о него.              — Нен! — улыбнулся Шанкс, будто она не была полна решимости как следует вмазать ему, просто потому что у него была слишком довольная морда. — Мальчик?              Нен снова замахнулась посохом.              — На Амазон Лили не рождаются мальчики!              Шанкс улыбнулся примирительно.              — И как она?              — Спасибо тебе за это твоя жена точно не скажет, — отрезала Нен. Она была в порядке для женщины, проведшей восемь часов в родах. И она была в порядке для человека, уже второй час проводящего с Хэнкок. Последняя Нен выставила, так что Нен не ручалась, что женушка йонко не обращена там в камень. — И вообще, ты что здесь забыл, Рыжий! Это земля женщин!              Нен снова взялась за посох, стремительно нанесла им несколько свистящих ударов, что девочки разбежались в стороны. Рыжий от нескольких увернулся, а последний поймал голой рукой. Поглядел на змеиную мордашку и, хитрюга, почесал змее за ушками: вайпер размяк и превратился в нечто, больше похожее на шнурочек.              — Хэнкок позволила, — сказал он.              — Ты невыносим. — Нен забрала свернувшуюся кольцами гадюку в карман, спрыгнула со стола, и прежде чем уйти в свое жилье на окраине после выполненной безупречно роли повитухи, ткнула Шанксу пальцем. — А она — она — она тебе этого не простит.              — Спасибо за помощь, бабуль, — сказал Шанкс, и Нен уже отвернулась и шаркала в сторону выхода, но чувствовала его взгляд спиной, пока совсем не скрылась за дверями.                     — Ты спешишь.              — Не спешу я!              — Повтори, что сказал.              — Я сказал: «их уста скомкались в бесконечном поцелуе».              — Скомкались?              — Именно это я и сказал.              — Еще раз.              — Скомкались.              — По слогам?              — Да умею я читать!              — Не умеешь. По слогам.              Юнга бесился страшно, но в итоге подтянул к себе книжку и уставился в строчки.              — Сом-кну-лись. А, «сомкнулись в поцелуе», — он усмехнулся. — Ладно. Сомкнулись в поцелуе.              — Давай дальше, — сказала она, и юнга принялся читать дальше вслух. Она уставилась в потолок, и гамак покачнулся от того, как она закинула ногу на ногу. Занять юнгу чтением было хорошим способом исчезнуть с людной палубы, оставаться в тишине кают и не показываться Рыжему на глаза. И никому на глаза не показываться.              Парнишка — тоже дитя, не знает умножения, не умел читать, но схватывал на лету. Вот теперь даже зачитывал вслух роман сомнительного качества, сам увлекся безвкусной эротикой.              Она считала покачивания гамака и слушала скабрезные комментарии мальчишки насчет того, зачем целовать женщине ноги, если у нее есть губы, и она добавляла, показав пальцами пис:              — Две пары.              И парнишка сначала не понял, а потом вдруг понял и задушил смех: вроде было над этим неприлично смеяться, и Бекман бы дал ему подзатыльник за такие шутки, но Бекман там, наверху, а они здесь. И что они ей сделают? Она все еще приходится женой их капитану.              Он, кстати, шагает по коридору, и грудь пробирает свинцовая тяжесть, немного сдавливает горло, стирает улыбку с лица, оставляя на нем только насмешливо-настороженный осадок, и когда Шанкс чрезмерно сильно толкает незапертую дверь, и ручка бьется о стену.              Юнга вскакивает, убирая книжку за спину.              — Кэп!              — Вы что здесь делаете? — Она смотрит на него так насмешливо, что Шанкс меняет тон. — М? — это уже обращено к ней, и Шанкс ступает в каюту.              Душит, душит ком в горле, Шанкс нарывается на ее истерику, но она уже все слезы выплакала. Осталась обида — злая, насмешливая, ядовитая. Она остановила Шанкса босой ногой, вытянув ее так, чтобы упереть ему в грудь. Шанкс провел по ней ладонью.              — Читаем. А ты что думал?              Шанкс укол в этом вопросе услышал, но не ответил. Юнга не понял — и слава богу. Шанкс поцеловал ей под коленкой.              — Воспитываешь моего юнгу?              Она в этом вопросе укол тоже услышала. Юнга, должно быть, догадался.              — Нет. Наоборот, порчу ему характер.              Шанкс поцеловал свод стопы, она не удержала тяжелого выдоха, Шанкс склонился над ее гамаком. Его пальцы коснулись ее щеки, и ее взгляд волей-неволей снова собрал коллекцию его черт лица: прямоту носа, необъяснимую чистоту кожи, кромки шрама. Из-за уха выпала прядь волос, и она убрала ее обратно. Не удержалась. Дьявол. Не удержалась — и это вызвало на его губах едва заметную ухмылку, делавшее его лицо немного ублюдошным. Он умел улыбаться по-другому — открыто, заразительно — умел улыбаться восхищенно и завороженно, еще иногда улыбался загадочно, задумав забаву. Но сейчас выбрал улыбаться так, будто переиграл ее в бою. Будто она перед кончиком его Грифона истекает кровью после того как бросила ему вызов.              Это было несправедливо.              Она не бросала ему вызов. Она не бросала! Она была готова быть им ведомой куда угодно, она ради его поцелуев отказалась от принципов, она бросила всю жизнь и доверилась его словам, чтобы оказаться здесь: прятаться от него на его корабле, чтобы не видеть его лица.              — Ты простишь мне это, — произнес он негромко. Низко, уверенно, утвердительно.              — Никогда, Шанкс.              Улыбнулся. Как когда Кид с оторванной рукой обещает вернуться и вставить ему пизды.              Давай, Шанкс, скажи что-нибудь насчет детей. Что у нее будет сказать ему кроме молчания? Ничего. Ей совершенно нечего ему сказать. Пусть слушает ее молчание, пусть внимает ее молчанию — это все, что у нее осталось для него. И когда он тянется поцеловать ее, она кладет ладонь ему на губы и отворачивается, отводя взгляд.              — Твоя жестокость беспредельна, — выдыхвает он, целует ее пальцы. Бросает взгляд на юнгу. Тот явно чувствует себя лишними ушами в каюте, но и деться ему некуда.              Шанкс может приказать юнге вообще к ней не приближаться — просто чтобы изолировать ее наедине с этим ее «никогда».              Больше того: Шанкс может взять силой. Шанкс может заставить ползать перед ним в слезах и просить пощады. Шанкс может устроить ей ад на земле. Шанкс этого не делает, потому что он ее любит и будет любить еще какое-то время, пока ее «никогда» ему не наскучит. К моменту, когда ему наскучит, она предпочтет оказаться на другом конце света. Что, кстати, было неплохой мыслью.              — Кэп? — подает голос юнга. Бедняга, он тут свидетель родительской ссоры. Она смеется от этой мысли.              — И что читаете?              — Пошленькие романчики, — сказал юнга дословно то, что она сказала неделю тому назад в порядке рекламы, когда вручила ему книжку.              — Я бы послушал, если бы ты читала.              — Нет, — ласково отрезала она. Ласково, потому что на твердое холодное нет не было сил, и она бы расплакалась. Шанкс цыкнул языком, покачал головой.              — Читай внимательно, — сказал он парнишке. Вышел. Она закрыла лицо руками.                     Шанкс не то чтобы сильно озадачился, когда Бекман сказал, что девица-то исчезла из номера, где оставалась на ночь. Посмеиваясь, сказал, что это дело ожидаемое, и что варианта два: либо ее снова прижали оружием к стенке какие-нибудь лейтенантики и они им быстренько вправят мозги, или она в порядке протеста смылась тянуть горький кофе где-то в заведение, где за него берут слишком дорого. Она делала и так, и так, и ничего нового в этом не было. Бекман закурил. Так-то оно так, но куда она пойдет и где ее искать. И вообще хочет ли Шанкс тащить ее силой.              Шанкс отвечал, что он не тащит ее силой, что она не может не плыть с ними и она никогда от этого не откажется, потому что что у нее есть, кроме этого? Даже развел руками, мол, он не будет ее уговаривать, вон, ее юнга уговорит, и она согласится не из страха, а потому что она хочет, но просто не может принять это от него. И это пройдет.              Юнгу выловили в порту, Шанкс его с этим делом отправил ее искать в город. Парнишка собрался дернуть в город, но остановился. Задал уместный вопрос:              — А где она?              — Спроси у Ясоппа, — сказал Бекман. Ясопп как раз показался с корабля.              — Что?              — Где она?              — Где она? Я знаю? Сейчас, — он скрылся за бортом, потом спустился с трапа. — Где она, говорите, да, — сказал он. Напряг свои гиперчувствительные завитки Воли. Проглядывал снайперским зрением весь остров.              Озадачился.              Повторил процедуру.              — Ее нет на острове.              — Исключено. Куда она денется?              — Умрет, — предположил Бекман. Шанкс шутки не оценил. Ясопп в таких вещах не ошибался, но из уважения к Шанксу и вообще-то доброй памяти об их с ней развлечениях, а с Ясоппом они нашли общий язык давно, еще до событий Маринфорда, все же проверил еще раз.              — Кэп, ее нет острове.              Шанкс поглядел на Бекмана, Бекман убрал сигарету. Юнга перед ними потерял беззаботный вид. Бекман быстро понял почему: Шанкс ненадолго — на несколько мгновений — стер с лица видимую простоту, и то ли страх, то ли гнев обнажили в его виде концентрацию воли. Потом он взял себя в руки.              — Она не могла уйти далеко, — сказал он.              — Я узнаю, — сказал Бекман.              — Сбежавшая жена — не шутка, — усмехнулся Ясопп. Шанксу весело не было, но Ясоппа он хлопнул по плечу. — Да не ссы, Шанкс, найдем. Догоним.