***
Виноват был, конечно, он сам. Папа предупреждал, чтобы он не пил "весёлой" бражки, остановился на добром эле Кан Хваи, который был признанным виноделом, чьи напитки для омег славились по округе. Но Чимин был в печали, так что папин совет даже не вспомнил. А всё дело было в том, что он услышал, как Минги, кудрявый омега, Тэхёнова тайная зазноба, говорил, что у Сонхва и Хонджуна скоро свадьба, да ещё и богатая, потому как вожаку пристало поить и кормить всю слободу на своей свадьбе. Минги как раз собирался уходить с вечерних игрищ ярмарки, его альфе надо было срочно обратно в слободу. Так вот, прощаясь с Тэхёном, он и приглашал его на эту свадьбу, уверяя, что Сонхва будет очень рад. Тэхён же смущался и всё поглядывал на чуть выпирающий животик омеги: тот был беременным и всё больше теперь то ездил на своём волке, огромном серо-рыжем зверюге, то под ручку с ним-человеком ходил. И Тэхён тоже печалился, однако находил в себе силы всё так же улыбаться Минги и даже ласково разговаривать с его альфой Юнхо. А вот Чимин в себе такого благородства не находил. Ему так горько стало, так печально, что слёзы — горькие, обиженные — так и норовили пролиться из его глаз. Он не хотел, нет вовсе не хотел реветь! Он ведь понимал, что должен пожелать Сонхва счастья, потому что вожак любил своего омегу беззаветно и, уж конечно, только Хонджун и мог сделать его счастливым. Но... Но как же это было больно! И Чимин побрёл куда глаза глядели, роняя слёзы. Хичоль догнал его, когда он уже на краю Большой площади, где была ярмарка. — Эй, омежка, куда ты? — ласково спросил он. — Домой, — едва слышно ответил Чимин. — Что-то мне нехорошо. — Ты печален, — негромко и задушевно сказал Хичоль. — Что-то случилось? — Ничего, — помотал головой Чимин. Кто сможет его сейчас понять? Точно не Хичоль. — Я пойду, Чоль, устал я... — Эй, эй... Стой, милашка. — В голосе Хичоля была нежность, он приобнял Чимина и склонился к его уху. — Слушай, я знаю отличный способ всё забыть и всех. У гостей из Долинной тут есть лавочка, ближе к краю. Там отличную бражку продают. По вкусу — чистый сладок, но развеивает печали легко и со свистом! — Мне бы не помешало вот этак-то, — пробормотал Чимин. Мелькнула у него мысль, что папа не одобрит эту затею, но сейчас это было так неважно! — Пошли. — И он сам решительно взялся за протянутую Хичолем руку. Дольше он помнил немногое. Бражка оказалась на самом деле не просто вкусной, но и "весёлой" — такой, от которой кружилась голова и хотелось смеяться. Хичоль поил щедро, подливал, слушал жалобы всё больше пьянеющего Чимина, сочувственно поддакивал — вёл себя как настоящий друг! Встал на сторону страдающего от неразделённой любви омежки, говорил, что вот так совсем не честно, если единственный в жизни понравившийся альфа достался другому только потому, что он раньше его встретил! Несправедливо, ведь у Хонджуна был выбор, у него альфы вокруг, мог бы себе другого найти, а у него, Чимина — не было такого, так почему же... Дальше всё крутиться начало, и Чимин помнил только насмешливый, вкрадчивый шёпот Хичоля: — Да какой же ты сладкий, когда пьяненький, Чими... Эх, если бы не... уж я бы тебя, милаху такого... Ну, вот и отлично, сладкий, думаю, нам хватит, да? Ну, ну, не брыкайся, малыш, пойдём, пойдём со мной. Пойдём, я утолю все твои печали, вмиг волка мерзкого забудешь... Как удачно всё, да? Пока только тебя, а там... посмотрим. — И крепкие руки вроде как подхватили его и понесли куда-то... Очнулся он оттого, что ему стало холодно. Голова была тяжёлой, кружилась, но не так чтобы сильно болела. Он попробовал её поднять от твёрдой поверхности, на которой лежал — не с первого раза, но получилось. Правда, ясности в его положение это не внесло: вокруг было темно, лежал он на чём-то прохладном, лишь откуда-то издали пробивался свет. Сосредоточившись, он увидел, что находится, скорее всего, в какой-то пещере, лежит на тонком одеяле, не связан, а издали, правее его, пробивается сквозь тьму далёкий свет: видимо, там выход из этой пещеры. Он попробовал осторожно встать. Голова кружилась, ноги дрожали, и в целом он чувствовал себя на редкость погано. Но хуже всего было то, что внутри всё сжималось от ужаса: он не понимал совершенно, как оказался в этой пещере. То, что это одна из ближних гор Синего ската, было понятно, но вот где именно, а главное, как он сюда попал — он представления не имел. Его сюда Хичоль принёс? Зачем? И... где он сам? Медленно, опираясь на стены, чтобы помочь себе, Чимин пошёл на свет и чем ближе подходил к уже явственно показавшемуся выходу, тем яснее слышал голоса. Они сначала его безумно напугали, но он всё равно шёл вперёд, потому что хотел хоть что-то понять. Тем более, что резковатый, высокий голос Хичоля он узнал сразу. За порогом пещеры точно сидело двое, они жгли костёр и разговаривали. И да, одним из них был Хичоль, а вот другого Чимин не узнал: голос его был совершенно незнакомым. Они ссорились, эти двое. И сначала Чимин решил было выйти сразу, раз там Хичоль, но как только они снова заговорили, он замер, не веря своим ушам, на месте. — Нам нужны были оба! — раздражённо сказал незнакомец. — И этот Тэхён тоже! Ты же понимаешь, что без них двоих вождь тебя не примет, нам не быть вместе, он чётко сказал! — Хватит на меня орать! — Это был голос Хичоля, он тоже был страшно раздражённым и злым. — Я сто раз это слышал! Где я тебе возьму Тэхёна? Он меня терпеть не может, не принял от меня чашу, хотя я хотел сначала его заманить! Я пытался подкатить к нему, но он меня то ли к братишке ревнует, то ли соперником считает! Так что сказал, что пить не хочет и задницей вильнул от меня! — И что теперь? — Второй голос был глуше, ниже. Незнакомец явно очень злился, но тем не менее было в этом голосе что-то мягкое, так что Чимин внезапно подумал, что, скорее всего, его обладатель — омега. — Ты хочешь вернуться с одним Чимином? — Да, и надо Чимина доставить вождю целым и невредимым! А он иногда бывает упрямым! И если узнает обо всём раньше времени, поверь: с ним будут трудности! В конце концов, разве ты не говорил, что самому вождю приглянулся именно Чимин? У Чимина, который пытался взять себя в руки и хотя бы немного унять тоскливый ужас и дрожь внутри, перехватило дыхание. Вождь... О, лесе, неужели... — Это верно, но ты ведь знаешь условие: двоих сыновей Главы за меня одного. И тогда ты сможешь быть со мной. — Во втором голосе послышалась тоска. — Я так устал, Чоль! Я устал от всего этого, скрываться в лесу, видеть тебя урывками, видеть, как ты ластишься к этому щенку, чтобы он тебе поверил. Я чуть не сдох, когда пришли волки! Думал, что это конец! Я так заебался прятаться от этих вонючих зверюг! Устал оправдываться перед вождём и братьями, обещать, лгать, вымаливать отсрочки... Они хотят напасть на деревню, перебить волков и всех альф и забрать омег силой! Знаешь, чего мне стоит останавливать их? Моё племя вымирает, омеги не могут понести, уже троих бесплодных свои же альфы забили! Меня едва отпускают, лишь мои обещания и наш план останавливает вождя от того, чтобы отдать приказ о нападении, а меня отдать на потеху воинам как лжеца и предателя! А ваш Глава на все послания нос воротит, волками прикрывается! Чимин медленно опустился по стене: ноги его не держали. Сердце внутри заледенело от ужаса, руки тряслись, как и губы, горло перехватывало горечью, а душа стонала и выла от боли предательства. Хичоль... Хичоль сговорился с кочевниками, с суррой! И они схватили его, чтобы отвести как выкуп за себя вождю, тому самому, жуткому огромному альфе, который облизывался так противно, так похотливо, когда смотрел на Чимина! И что... А ещё они хотят схватить Тэхёна! Они хотят навредить его брату! В это время он услышал, как Хичоль снова заговорил, и голос у него был таким нежным, полным такой любви, что Чимин замер в полной растерянности: — Маё... Милый мой, омежка мой... Не плачь, прошу, не плачь... Я никому тебя не отдам. Я отказался от своих, я отдам всё, что у меня есть, чтобы быть с тобой! Я знаю, что ты боишься за меня, но снова тебе предлагаю: давай сбежим! Нас укроют леса, нас спрячет Природа-Покровительница, если мы будем вдвоём! Маё, послушай... — Нет, нет! — Второй омега явно плакал, в его голосе были слёзы, но звучал он страстно и уверенно. — Нет! Твой лес пропустил волков, а я чуть не сгинул в нём! Ты же помнишь... — Но я буду с тобой, — пытался убедить его Хичоль, — я ведь тоже... — Нет! Я знаю: наши никогда не простят мне предательства, вышлют охотников за головами — и они найдут, я знаю! Говорят, что волки мстят за своих страшно, а среди людей это мы, сурра, славимся своей способностью мстить тем, кто предал нас! — Маё говорил всё более страстно и горячо. — Не спорь со мной, Чолли, я знаю, о чём говорю! Нас не отпустят, если мы убежим! И меня просто вытрахают скопом и выкинут на съеденье зверью, а ты... Тебя будут пытать долго и изощрённо, потому что посчитают, что именно ты толкнул одного из сурры на предательство! Нет, Чолли, нет, не уговаривай! Мы отведём этого мальчишку вождю, мы вернёмся и схватим второго, а потом Главе придётся нас выслушать и отдать нам омег, если захочет, чтобы его сынки были живы! За свою дерзость и высокомерие он заплатит, и никакие волки его не спасут! Да, говорят, что они настоящие защитники и с ними ничего не страшно, но никто не смеет связываться с суррой, мы умнее и хитрее их! Речь Маё была проникнута горячностью, злобой и отчаянием, и Чимину стало по-настоящему страшно от того, как уверен был этот кочевник, предрекая такую ужасную судьбу Чиминовой деревне. А ещё хуже, что Хичоль слушал всё это, видимо, соглашаясь на всё, что готовила коварная сурра его односельчанам! У Чимина внутри всё сжималось от мысли, что добиться этого всё предатель и его любовник хотели при помощи их с Тэхёном, они хотели угрожать папе и заставить его выбирать между ними, его сыновьями, и своими людьми, которым он перед духами и Природой поклялся служить до конца. Это было самое жуткое. Но именно мысль о папе, о том, каково ему будет, если всё случится именно так, как хочет проклятая сурра, помогла ему поднять голову. Нет. Он не позволит этому случиться. Во что бы то ни стало он должен выбраться, он должен дойти, добежать, доползти до деревни, до своих, да хотя бы до волков, которые всегда оставляли кого-то вблизи деревни как охрану, и предупредить. Или подать знак, чтобы ни за что на свете не поддавался ни Тэхён на уловки предателя Хичоля (больно, ах, божечки, как больно!), ни папа на угрозы сурры. Опираясь на стену позади себя, он медленно поднялся, боязливо прислушиваясь к тому, что происходило у пещеры. А там... Кажется, вдохновенная речь Маё подействовала на Хичоля очень странно: сначала Чимин и не понял, что слышит — какая-то возня, вздохи, хриплые вскрики... А потом налетевший внезапно ветерок принёс ему полную сладости волну аромата. Точнее, двух ароматов, смешавшихся в страстном танце. И Чимин понял. Мгновенно облившись румянцем, он сначала испугался, что сейчас увидит что-то непотребное, что... А потом до него дошло: это его возможность! Пока эти двое заняты друг другом, он может попробовать убежать. Осторожно выглянув, он увидел в медленно подступающей от ближних скал тьме два светлых тела, сплетённых у ярко горящего костра, посылающего в сияющие звёздами небеса снопы искр вслед за летящими туда же откровенными и яростными стонами. Не оглядываясь, стараясь ступать как можно осторожнее, Чимин кинулся из пещеры. Бежать быстро у него не получалось: он всё же целый день был в отключке, был слаб, голова всё ещё кружилась, а в животе бурчало и ныло, но его гнала вперёд мысль о том, что сейчас от него слишком многое зависит, чтобы остановиться и присесть отдохнуть, чтобы упасть и наделать шума, чтобы своей неуклюжестью подвести свою семью и своих односельчан. Сколько он бежал так, не останавливаясь, подгоняемый своими страхами, отчаянием и желанием предотвратить беду, он не знал и сам. Он не сразу даже понял, что бежит чётко на запах деревни — хлеба, человечьего тепла и костров, оставшихся от ярмарки. И когда вдруг выбежал на большую полянку, поросшую высокой травой, остановился впервые. Согнулся пополам, упираясь руками в колени с попытке отдышаться, прикрыл глаза и, когда стал дышать медленнее, вдруг почувствовал прекрасный, ни чем не сравнимый аромат лесных цветов, укрытых ночной росой. Он перебежал полянку и почти упал под огромное дерево, стоящее на её краю. Закрыв глаза, он пугливо прислушивался к ночным шорохам и безумно боялся поймать в них звук погони. Но ночь укрывала его лишь своей чистой, сладостной пеленой свежести и ароматов, напоенных летом, солнцем и зелени. Дыхание Чимина постепенно замедлялось, сердце перестало выпрыгивать из груди и стучать в висках тревожным набатом. "Вперёд!" — скомандовал он себе, встал и замер: прямо на него из лесной тьмы выходил волк. Огромный, тёмно-коричневый, с рыжими пятнами на спине и морде, он был очень внушителен. Чимин невольно попятился: волк шёл прямо на него, видимо, тоже заинтересовавшись внезапной встречей. Свет луны упал ему на шкуру, и красиво блеснули серебряные звёзды на его боках. Только тут до Чимина дошло: он спасён! Это наверняка один из тех волков, что пришли на ярмарку! Правда, Тэхён вроде как говорил, что все альфы уйдут вместе с Минги и Юнхо, а этот красавец был именно альфой, тут сомнений не было. Но всё равно, может, остался на охрану. И это было просто замечательно. Чимин широко улыбнулся и кинулся к нему, едва удержав себя от того, чтобы не обнять зверя. — Я так рад, так рад! — заговорил он торопливо. — Вы не могли бы меня доставить в деревню? Ей опасность грозит, большая опасность! Простите, я знаю, что вы не возите людей, что это наглость, большая наглость. Он торопливо поклонился волку, который отчего-то вдруг оскалил пасть, но не рычал, а как будто... усмехался что ли? Чимину некогда было разбираться: внезапно в тишине ночи ему послышался треск веток. "Погоня!" — обожгло его, и он снова торопливо обратился к волку: — Прошу, умоляю вас! За мной гонятся, я сбежал, хотя меня похитили! Защитите меня, пожалуйста, эти люди нехорошие, один из них кочевник! Прошу вас, мне надо, очень надо! Я сын Главы Сокджина, Чимин, я знаком со многими вашими, я знаю, что ваш вожак Сонхва обещал нам вашу защиту... Он не сразу понял, что произошло. Мелькнуло что-то тёмная, его опрокинули на спину, всё помутилось у него в голове, и он вскрикнул от боли в затылке, которым ударился, а потом дикая боль заставила его словно очнуться и вынырнуть, осознавая обрывками: волк прыгнул на него, валя на землю, он рычал и щерился, из его пасти разило кровью и смертью... А потом зверь одним движением огромной лапы с остро сверкнувшими в свете луны когтями разодрал омеге, заскулившему от ужаса под ним, шею и грудь. Чимин попробовал вздохнуть и понял, что не может, совсем не может! Небо, внезапно упавшее на него, исказилось злобным оскалом волчьей пасти, снова блеснули когти, опускаясь ему на лицо — и свет померк в глазах Чимина. Померк навсегда.2.
1 июля 2023 г. в 00:29
Летняя пора захватила и понесла Чимина своими делами, заботами, которых прибавилось знатно, потому что он вместе с Тэхёном был привлечён папой к торговым делам с оборотнями: они отвечали за то, чтобы встречать их, устраивать на ночлег, если они приходили надолго, кормить и рассказывать о том, что было необходимо, чтобы общаться с торговцами из других деревень.
Так как волчья слобода была самым дальним поселением из всех, с кем торговала деревня Чимина, вожак стаи по имени Сонхва предложил построить здесь что-то вроде постоялого двора для оборотней, чтобы они могли там, не пугая никого из непривычных к их звериным обликам соседей, перевоплощаться и спокойно делать свои дела, готовить товары и отдыхать, набираясь сил после и перед дорогой. Сокджин согласился, и из волчьей слободы пришли несколько альф, которые занялись постройкой двора на околице.
Чимин, Тэхён и ещё несколько молодых омег были помощниками в этом деле от деревни. Они кормили работников, устраивали их на ночлег, приносили в жару воды и готовили им купальни. Дело спорилось — и не только в плане постройки. Волки оказались не только сильными, выносливыми и очень красивыми непривычной здесь диковатой, мужественной красотой, но и весьма благодушными и обаятельными. А вкупе с настойчивостью и ласковостью, которой от них никто не ожидал, это всё привлекало к ним деревенских, голодных до внимания альф омег. Так что уже скоро к двоим из омег-помощников, Бодже и Маджону, двое из волков-строителей стали прибегать не только на деловой основе.
А у Тэхёна появился отличный повод посмеиваться над Чимином, который каждый раз, когда в деревню приходил Сонхва, наряжался и не отходил от папы, с которым и вёл дела вожак. Чимин глаз не мог отвести от этого высокого, сильного и умопомрачительно красивого альфы с огромными синими-пресиними глазами и тонкими чертами лица. А уж волк у Сонхва был просто волшебным — иссиня-чёрным, с необычно длинной и ужасно красивой шерстью. И Чимину безумно хотелось хотя бы раз потрогать его волчью шкуру, прикоснуться к большим, стоящим торчком ушам и прижаться к сильной широкой груди Сонхва-человека. И чтобы посмотрел ласково...
Но у Сонхва уже был тот, на кого он смотрел ласково. Его женихом был Хонджун, тот самый рыжий красавец-омега, который был в волчьем посольстве первый раз и пах вкусно-вкусно, хлебушком. Где уж было Чимину с ним тягаться — с его-то росточком, тонким, едва слышным запахом жасминчика, носом-пуговкой, вечно растрёпанными ветрами, выгоревшими волосами и никакущими силами. У Хонджуна были хищными, резкими, словно выточенные мастером, черты лица, огромные глаза, всегда сиявшие сильными чувствами, и твёрдо очерченные губы, к которым так и хотелось прикоснуться. А волк у него был рыжим, словно объятым огнём, с чёрными всполохами дыма по бокам — и он тоже нравился Чимину очень-очень.
Конечно, Чимин ни за что бы не признался никому в том, что ему нравится почти замужний альфа. Он корил себя, если понимал, что слишком долго пялится на Сонхва, но всё равно сладко-сладко билось его сердце при виде оборотня, и он не был в силах отказаться от того, чтобы таскаться за папой, когда тот вёл очередные переговоры о поставках молочного в волчью слободу или о правилах дележа добычи после большой охоты в лесах вокруг деревни.
Не с кем было Чимину поговорить об этой своей глупой влюблённости: Тэхён догадывался обо всём, но лишь, как и было сказано, посмеивался, да и был завален делами. Он очень быстро освоил волчий язык, который был во многом схож с их языком, так что выступал в любой сделке толмачом. Кроме того, как старший сын Главы, он подолгу обсуждал с папой, старейшинами и главами семей, как и что обустроить, чтобы сделать деревню более открытой, поддерживать ток жизни, который с приходом волков и соседей из Долины, забурлил очень сильно, и всем хотелось это сохранить и приумножить. Так что домой Тэхён приходил страшно уставшим, и сил у него хватало лишь на то, чтобы быстро обнять братишку, похлебать наваристой ухи или своего любимого супа из курицы, который Чимин научился готовить просто отлично, потому что теперь на нём было во многом хозяйство, и завалиться спать. Какие уж тут разговоры?
Хичоль упорно продолжал зазывать Чимина на прогулки в лес, но у того времени было маловато, а когда они всё же выбирались, он с печалью всё чаще слышал, как ненавистны старшему все эти перемены, как ему муторно от того, что с приходом оборотней всё больше омег смотрят в их сторону, что лучше уж строить отношения с соседними деревенскими, что вообще самое то, если однажды всё же оборотни наткнутся на сурру, которая никуда, конечно, не делась, и кочевье выбьет их всех.
Чимина от таких слов Хичоля передёргивало дрожью страха: он не понимал друга. Хичоль во многом продолжал его привлекать, он как-то даже красивее стал, более стройным и сильным. Правда, уже откровенно пропадал из деревни в лесу всё чаще. Но Чимину он говорил, что это потому, что ему противны суета и толкотня, которая царила в деревне. И всё из-за волков и Долинных омег, которых Хичоль тоже отчего-то не любил, называя соперниками. Вот только в чём было соперничество — не объяснял. Так что делиться с Соном своей влюблённостью в вожака оборотней было, конечно, глупо.
Тем более, что чем ближе дело было к концу лета, тем жарче кипела торговля: у всех поспел урожай — и тем злее и как-то не по-хорошему таинственнее становился Хичоль. Он снова стал больше расспрашивать Чимина о том, какие планы у Сокджина на будущее, как он настроен в отношении их с Тэхёном дальнейшей судьбы, а потом вдруг спросил:
— А как ты думаешь, Чими, если сурра придёт к Сокджину сватать кого из наших омег — всё по закону Природы, всё по заветам, с дарами и согласием на Три поклона Природе-Покрову нашему, Сокджин согласится отдать?
Чимин распахнул глаза уже на первых словах, а потом и вовсе недоверчиво улыбнулся.
— Ты о чём, Чоль? Сурра — по нашим законам? Папа ни за что не согласится, нет, он добрый, но ты же знаешь, что отец умер, потому что не смог выкарабкаться после чёрной хвори, что занесли нам кочевники.
— Это была не сурра! — неожиданно резко и зло возразил Хичоль. — К чему всех под одну гребёнку-то чесать? Да и марлы сами вымерли от той хвори, разве не заплатили они сполна?
Чимин нахмурился и пожал плечами.
— Они обманули нас, — сказал он. — Если бы сказали, что среди них есть больные, отец и лекарь Маджон смогли бы вылечить их и сами бы не отправились к ним! Но они хотели урвать себе куски побольше, вот и заманили к себе, заразили — и сами полегли, и наших сколько умерло!
— Это была не сурра, — упрямо мотнул головой Хичоль. — Сурра разумна, они не хотят нам зла!
— Откуда тебе знать? — осторожно спросил Чимин, поражённый уверенностью, что звучала в его голосе. — Разве ты говорил с ними?
Хичоль зло цокнул и помотал головой:
— Нет, но если твоему отцу так хочется альф, почему не взять хотя бы людей!
— Опять ты об этом, — тихо вздохнул Чимин. — Я уже сказал: папа не может и слышать о кочевье. И союз с ними невозможен. Тем более — что значит: отдать омег? Разве не должны альфы сами добиваться омег, разве это решается через Главу?
— А Сокджин примет, если на вечерку к нам явятся альфы-кочевники?
— Нет. — Чимин вздохнул. — Ни за что, да и не он один. Никто сюда их добром не пустит. Теперь, когда мы имеем дело с волками, кочевью у нас не бывать. Та стая... Ты ведь знаешь, что с ними произошло? — Хичоль молча покачал головой, и Чимин, снова вздохнув, продолжил: — Когда они были на охоте, все сильные альфы, на их старую деревню напали кочевники из племени... — Название вылетело из его головы, но он нетерпеливо тряхнул волосами: — ...эээ... неважно. Они убили омег, и детей, и стариков, пожгли дома. Они обескровили стаю. И волки эти нашли их и уничтожили альф. А омег забрали себе. Молодых забрали. А остальные с малыми детьми, боясь их гнева, ушли и осели в долине. Это как раз те... из Долинного поселения.
— Ну, да, у этих забрали омег, чтоб трахать и жить в довольстве, даже и не побрезговали кочевьем, а ведь уж такие гордые на словах! — злобно оскалился Хичоль. — Вот теперь тех им мало, они за нашими задницами пришли, да?
Чимин смутился: нет, нет, он не это имел в виду. Но Сона было не остановить.
— Я считаю, что нам надо срочно возвращать всё на круги своя, — твёрдо сказал он. — Волки должны жить отдельно и не лезть к людям.
Чимин вспомнил чудные синие глаза Сонхва и слабо улыбнулся:
— Они добрые и красивые — волки. Зря ты так.
— Это ты зря так, — хищно глянул на него Хичоль. — Кажется, ты там на кого-то запал, а? Признавайся?
Но его глаза были такими недобрыми, он так это спросил, что Чимин съёжился и покачал головой:
— Нет, нет, ерунда... Мне не до альф нынче, я... Не до всего этого.
— И отлично, — твёрдо сказал Хичоль. — Поверь, я знаю: с людьми нам всем будет лучше и спокойнее. А сильные альфы есть не только среди волков, если уж вам всем так нужна альфья сила.
Чимин вздохнул, спорить не стал, а сам решил всё же поговорить с Тэхёном о Хичоле: уж очень решительно и недобро был настроен этот омега. И это Чимина весьма обеспокоило. Но на следующий же день он уже почти не помнил об этом разговоре, увлечённый своими заботами, тем более, что опять намечалась ярмарка, так что Тэхён с утра уволок его к месту её проведения — украшать цветами высокие столбы, чтобы всем, кто приедет к ним, было приятно торговать, веселиться и радоваться жизни.