Ледяные буквы

2017 год. Алина поджимает губы и грустными глазами смотрит на ничего не выражающее лицо Жени. На глазах застыли слёзы, которые сейчас даже не хочется сдерживать – пусть Медведева видит, до чего доводит её своим постоянным холодом. – Женя, зачем ты это делаешь? – Шепчет Алина, сжимая в дрожащих пальцах края толстовки. Медведева усмехается и закатывая глаза, прячась за очередным барьером между ними. – Потому что я устала повторять, что мне не нужна такая подруга, как ты, – выплёвывает ей в лицо Женя. – Но я же… – Что ты, Загитова? Что? – Обрывает её жалкие попытки что-то сказать Женя. – Ты удушила меня своей заботой и думаешь, что сопливые банальности, сказанные в знак поддержки в раздевалке, прибавят тебе очков в моих глазах? Ты дура. Алина вздрагивает, жмурится, стараясь спрятаться от её слов за занавесом ресниц, однако добивается лишь того, что копящаяся в уголках глаз жидкость срывается вниз и очерчивает на щеках следы её слабости. Женя усмехается. – Ты маленькая наивная дурочка, запутавшаяся в собственных чувствах и готовая унижаться передо мной, чтобы хоть раз почувствовать себя по-настоящему нужной, – плещет ядом Женя, презрительно оглядывая нескладную девчонку перед собой. – Пожалуйста, прекрати, – срывающимся от слёз голосом пищит Алина, пытаясь выискать в тёмно-карих глазах хоть какой-то намёк на то, что происходящее – глупая шутка, вышедшая из-под контроля, но видит лишь стальную уверенность. – Почему? Потому что ты такая слабая, что даже не можешь мне ответить? Это твои проблемы, Загитова. – Зачем ты всё это говоришь? – Алина прячет лицо в руках, не выдерживая прямой контакт глаза в глаза. – Да чтобы ты поняла, что пока ты бегаешь за мной, ты являешься моей единственной проблемой. Подумай хотя бы о себе, а не обо мне наконец. Алина молча вздрагивает, сдерживая рвущиеся наружу громкие и горькие рыдания, не позволяя всему этому выйти за пределы их приватной беседы. Её слабости позволено видеть только одному человеку, который является главенствующей из них, но, кажется, пора сместить приоритеты. – Найдись уже, ёжик в тумане, из чего бы твой туман ни состоял, – спокойнее просит Женя, приподнимая её лицо за подбородок, чтобы заглянуть в такие яркие глаза. Алина несколько мгновений смотрит в закрытые на семь замков глаза и ощущает внутри обжигающее чувство, которое вовсе не похоже на то тёплое молоко с мёдом, которое раньше разливалось по организму при виде Жени. Нет, этой дряни далеко до молока, это чистый яд, который жжётся под рёбрами, царапает лёгкие, прося выйти наружу и искупать в себе треклятую Медведеву. – Сама ты колючий ёж, понятно? – Находит в себе силы ответить Алина, хмурясь. – Не нравится моя забота? Хорошо, чёрт с тобой, Медведева! Но только я могла терпеть твои колючки, ясно? Не видать тебе счастья без меня, помяни моё слово. Алина вырывается из стальной хватки подруги коллеги по льду, разворачивается на пятках, проходясь по лицу Жени звучным ударом хвоста, и удаляется в сторону раздевалки, держа осанку. Женя хмыкает и прикрывает глаза, когда дверь закрывается за неестественно прямой спиной девчонки с громким хлопком, от которого содрогнулись стены «Хрустального». – Так будет правильно, – выдыхает себе под нос Женя, возвращаясь ко льду. – Так правильно. *** Тренировка не задалась от слова совсем. Все прыжки сыпались, подобно карточному домику, эмоций в ней было меньше, чем в замороженной воде, которую она рассекала острыми лезвиями, ноги решили уйти в отпуск на ненавистной дорожке шагов. – Женя, стоп! – Кричит Этери, останавливая музыку. – Быстро ко мне! На льду больше никого нет: младшие развлекаются на хореографии, одногруппниц отпустили пораньше за успешную тренировку, Алина пропала после того разговора и, по словам тренеров, приболела и взяла пару дней выходных. Из всех подопечных Тутберидзе косячила сегодня исключительно она сама, поэтому смертный приговор казался вполне себе естественным и ожидаемым. – Жень, что… – Этери Георгиевна, я исправлюсь, – сразу перебивает её Женя, всматриваясь в родные материнские глаза тренера. – Я знаю, что сегодня всё идёт через одно место, это место я прилично так уже отбила, но я обещаю, что завтра всё будет в полном порядке, и я снова покажу, что еду в Пхёнчхан заслуженно. Этери на мгновение опешила от такого напора, пару раз моргнула и прокашлялась. – Я вообще не об этом, Женя, – тихо сказала тренер, пока фигуристка тяжело дышала после самоубийства на льду и такой тирады в адрес тренера. – Я хотела спросить, что у тебя случилось? Ты ведь неспроста такая несобранная? Поговори со мной, если тебя что-то тревожит, ты же знаешь, ты мне как дочь. Я выслушаю и пойму. Этери мягко берёт ладони девушки в свои и слабо сжимает, заставляя пристыженную собственной прытью Женю поднять взгляд на сочувствующее лицо женщины. – Я… – Женя сглатывает образовавшийся в горле ком, тяжело вздыхая. – Я сегодня сделала что-то не очень хорошее, но крайне нужное и правильное. – Тогда почему это оказало на тебя такое отрицательное влияние? – Потому что мне пришлось сделать больно хорошему человеку. Женя всё же прикрывает глаза, не в силах смотреть в такие похожие на её карие омуты. Они крайне различаются по оттенку, однако и те, и другие смотрят на неё так внимательно и так любовно. Разница лишь в подоплёке этого нежного чувства в карих очах: тренер показывает свою материнскую заботу, а ёжик в тумане… она сама не понимает того, что кроется в её глазах, и отбирать право быть первой, кто стоит в списке её важных мыслей, накануне Олимпийских Игр не хотелось от слова совсем. Почему-то принимать от неё помощь было катастрофически страшно: мало ли, что она подумает, мало ли, что решит или предпримет. А вдруг вообще воспользуется своим особым правом в отношении Жени и в нужный момент устроит подлянку? Нет, этого допустить никак нельзя, и выход лишь один: оплести своё сердце колючей проволокой и ранить ею такое юное и чистое существо, мало ли какую игру затеявшее. Женя уже обжигалась о таких «славных» людей, и повторения вовсе не хотелось. Пусть лучше Алина считает её бессердечной, холодной и покрытой шипами, чем найдёт слабое место и ударит в него. Мысли о том, что Мелкая вовсе не такая, и вовсе ею не движут никакие отрицательные мотивы и помыслы тонула в океане неуверенности во всём, что происходит вокруг. Страх и сомнения окутали каждую клетку её тела плотной оболочкой и отравляли их своим ядом, который в дальнейшем сочился в адрес всех, кто оказывался рядом. Этакий защитный механизм, с которым сил и желания бороться у Жени не было. Лучше быть дрянью, чем слабой. Особенно сейчас, когда олимпийское золото уже ощущается на груди лёгким грузом, добытым тяжелейшим трудом. Нет, Женя не уступит отчего-то разливающему при виде Алины по артериям и венам вместо крови горячему какао. Внутреннее «я» разрывается на две части: одна кричит об абсолютной неправильности и нелепости её сегодняшнего поведения в отношении Алины, тащит в сторону дома младшей, чтобы поговорить, извиниться и выложить всю правду. Вторая же часть тихо нашёптывает на ухо очередные гадости, которые можно было выпустить в сторону главной соперницы, хваля за проделанную работу. – Почему ты думаешь, что твой поступок был правильным? – Спрашивает Этери, мягко прикасаясь к её плечу, чтобы вывести девушку из своеобразного транса. – Не пойми меня неправильно, я не знаю, что ты сделала, но не осуждаю тебя, я лишь хочу понять, чтобы помочь, Женя. Женя тяжело сглатывает, чувствуя, что тренер ищет её слабое место. «Место, куда она тоже сможет ударить» – шепчет тёмная сторона её души. – «Соври!» – Я просто считаю, что это было единственно правильное решение из всех возможных, – ровно произносит Женя, смотря в глаза тренера. – А теперь я пойду, если мы закончили. – Да, ты можешь быть свободна, – кивает Этери, отпуская девушку. Перемена в ней после последнего вопроса была видна и слепому, поэтому больше мучить и себя, и её не было никакого смысла. – Женя, помни, что у тебя есть те, кто хочет тебе помочь. Эта фраза прилетает в спину застывшей у двери спортсменки, больно врезаясь в лопатки, где держатся её изящные крылья, несущие её по льду. – Я помню, – отвечает она, повернувшись к женщине. – Только мне помощь не нужна. *** 2020 год. – Итак, девочки, у нас есть новость, и она покажется кому-то неожиданной, кому-то приятной, кому-то слегка абсурдной, однако мы бескрайне счастливы тому, что произошло, – Этери буквально сияет, произнося эти слова. По стайке фигуристок проносятся шепотки и домыслы. Младшие активно переговариваются, позабыв о том, что тренер ещё даже ничего не объявила; те, кто постарше, спокойно ждут саму новость. Лишь один взгляд не выражает ровным счётом ничего: карие глаза Алины лениво смотрят на тренеров, светящихся, как новогодняя ёлка. – Прошу вас поприветствовать нашу блудную дочь, – хлопает в ладоши Тутберидзе. Сердце Алина пропускает удар, когда из-за спин тренеров показывается такая знакомая, но такая чужая фигура. – Нет, – тихо выдыхает себе под нос она, суматошно бегая взглядом по похудевшей, ни на сантиметр не вытянувшейся и отрезавшей волосы Жене Медведевой, боязливо ступающей на родной лёд. Тройка Трусова, Щербакова и Косторная с визгами бросаются на фигуристку, снося ту в самый борт, что-то беспрестанно кричат и так широко улыбаются, что Алине кажется, что их щёки сейчас лопнут. Все остальные заряжаются этой бешеной энергетикой и по очереди обнимают давнюю подругу или знакомую. Алина стоит в стороне, затравлено смотря на происходящее. Карий взгляд врезается в сочувствие на лице Тутберидзе и Алина показательно закатывает глаза, фыркая. К чёрту сочувствие, она не покажет свою слабость перед этой девушкой, которая не прошла за чёртовы три года. – Так, прекращаем цирк, живо за работу, у вас будет время поболтать, – прекращает праздник жизни Этери, отрывая налипших на Женю юниорок. Те, дружно ойкнув, отправляются на раскатку, привлекая своими примером и остальных спортсменов к работе. Алина чувствует, что земля уходит из-под ног, когда между ней и её главной проблемой остаются исключительно тренеры, которые ощущают себя третьим, четвёртым и пятым лишним. – Этери Георгиевна, мне нужен перерыв, я вернусь через десять минут, – на одном дыхании выпаливает Алина и быстро покидает лёд, укрываясь в раздевалке. Оставшаяся у борта четвёрка непонятливо хлопает ресницами, переглядываясь. – Эффектно, – протягивает Женя с заметным акцентом. – Ожидаемо, – поджимает губы Этери, смотря на ученицу. – Может, поменяем расписание, чтобы в дальнейшем избежать… подобных эксцессов? – Мнётся Даня, нервно потирая руки. – Согласен с Даней, думаю, можно рассмотреть этот вариант и, например… – Не нужно ничего менять, – отрезает Этери. – Это не наше поле боя. – Этери Георгиевна… – испуганно поворачивается к ней Женя. – Ты сама говорила, что думаешь, что поступила правильно, Жень, – улыбается тренер. – Правильные решения не несут за собой никаких критических последствий, разве нет? Она отъезжает к работающим на льду спортсменам, поманив за собой коллег рукой, и они оставляют Медведеву наедине со своими мыслями и правильными решениями. Алина появляется на льду ровно десять минут спустя, не задержавшись ни на секунду. Она бросает хмурый взгляд на бывшую подругу знакомую коллегу и принимается за отработку вращений. Женя решает начать с малого и проезжает первые круги по уже забытому мышцами льду. Ничего, телу предстоят долгие свидания с замёрзшей поверхностью, всё вспомнится. Тренировка идёт своим чередом, когда Женя решает прыгнуть свой фирменный тройной сальхов и успешно приземляет прыжок с первого раза. – Медо-сальхов всё ещё в арсенале, умничка, – отбивает ей «пять» Алёна, штампующая свои тройные аксели. – Что насчёт прыжкового турнира? – Ой, Алёнка, мне бы русский до конца вспомнить, а ты мне обо всех тройных сразу, не дури, – отмахивается от неугомонной девочки Женя, посмеиваясь. – Иди помучай Сашку. – С официальным разрешением это доставит мне одно лишь удовольствие, – ухмыляется фигуристка, укатываясь в сторону подруги, болтающей с Аней насчёт четверного флипа. Женя качает головой, с ностальгической улыбкой рассматривая их троицу: выросли, получили десятки титулов, медалей и рекордов, лидируют в мировых топах, но всё ещё дурачатся на тренировках, пока тренеры концентрируют своё внимание на других учениках – как же радует эта стабильность. – Говоря о стабильности, – бормочет себе под нос Женя, улавливая знакомое юркое скольжение в противоположном углу катка. Алина заходит на коронный каскад, но падает уже с лутца, влетая спиной в борт. Никто не замечает болезненного падения спортсменки, будучи занятыми своими делами, и Женя первой и единственной подлетает к пострадавшей. – Ты как? – Она протягивает ей руку помощи, участливо вглядываясь в покрытые слоем стали карие глаза. Они больше не тёплые. – Мне не нужна твоя помощь, Медведева, – выплёвывает Алина, поднимаясь на ноги. От этого чужого взгляда Жене становится не по себе, но она, несмотря на предупреждение, не сводит с Алины глаз до конца тренировки. Та прыгала и падала, срывала вращения и терялась на хореографических элементах, раз за разом получая нагоняй, и лишь сильнее сжимала зубы и поджимала губы, не позволяя себе сказать что-то в адрес тренеров. Кажется, решение всё же было неправильным. *** –Да постой же ты! – Просит Женя, преследуя Алину в коньках по коридорам «Хрустального». Та настойчиво удирала от неё на протяжении уже как минимум пятнадцати минут, лишь фыркая и громко цокая языком. – Да что тебе нужно, Медведева? – Резко разворачивается Алина, скрещивая руки на груди. Не ожидавшая такой остановки Женя влетает в тело младшей, заставляя ту покачнуться и сделать пару шагов назад, чтобы удержать равновесие. Алина вновь закатывает глаза. – Понять, почему ты так холодна со мной, – тихо выдаёт Женя, заглядывая в искрящиеся молниями глаза. – Понять, что, прости? – Переспрашивает Алина, хмуря брови. – Почему я с тобой холодна? Женя сглатывает и кивает, почему-то ощущая себя невероятно глупо и нелепо. Хочется отмотать время назад и заклеить себе рот скотчем, чтобы эта просьба никогда не слетала с её губ, уничтожая любые шансы на восстановление хоть какого-то контакта. – Может мне пришлось выпустить колючки, потому что ты морально уничтожила меня за пару месяцев до Олимпийских Игр, видимо, желая избавиться от соперницы? – Наигранно задумывается Алина, постукивая себя пальцем по подбородку. Упоминание соревнования заставляет Женю вздрогнуть. – Или потому, что ты обвинила меня во всех грехах, когда на мою шею повесили эту золотую медаль? О, или, быть может, дело в том, что ты умотала на другой континент сразу после пятиминутной тирады, суть которой я изложила во втором пункте? Или из-за тотального игнорирования в течение трёх лет, когда я пыталась хоть как-то тебе напомнить о себе? Или, может, ответ кроется в твоём вот таком вот феерическом возвращении спустя три, что б тебя, года, когда ты как ни в чём не бывало интересуешься, почему я не прыгаю тебе на шею? – Но я же… – Что ты, Медведева? – Женю накрывает чувство дежавю, и оно далеко не из приятных. – Скажешь, что ты одумалась и изменила своё мнение о том, что я – твоя главная проблема? Решила помогать мне и пытаться быть рядом, бегая за мной всю тренировку и не сводя глаз? Что? – Я правда просто хотела помочь, почему ты так реагируешь? – Тихо спрашивает Женя, наконец понимая, как себя чувствовала эта маленькая потерянная девочка несколько лет назад в инверсированной ситуации. – Потому что я не собираюсь возиться с тобой, ёжик в тумане, – шипит Алина и уходит в сторону раздевалки, оставляя Женю наедине со своими мыслями. *** 2022 год. – Умоляю тебя, давай напьёмся, – просит Алина, когда интервьюирование Лизы подходит к своему логическому завершению и камеры выключаются. – Дай угадаю, всё дело в… – наигранно задумывается Лиза, вглядываясь в отчаянные карие глаза. – Да, даже не продолжай, – просит Алина, боязливо оглядываясь на рабочих, которым до них по сути нет никакого дела. – Дело в… этом. Я не выдерживаю. – Я с вами сопьюсь, – вздыхает Лиза, качая головой. – С вами? – Выгибает бровь Алина. – Не поверишь, я с ней никакие связи тогда не обрывала, и мы даже порой созванивались, – отвечает Туктамышева, пожимая плечами. – Никогда не угадаешь, что мы обсуждали. – Даже знать не хочу, – мрачнеет Алина. – Но даже это не отговорит меня от желания хорошенько накидаться в твоей компании, Императрица. – Я реально та самая подруга, которая ассоциируется только с алкогольным времяпрепровождением? – Возмущается Лиза, медленно бредя в сторону выхода на лёд – награждение никто не отменял. – Да, и ты такая одна, – уверяет её Алина. – Я буду ждать тебя на парковке, машину ты знаешь. – Чувствую себя эскортом, – дует губы Лиза. – Ой, заканчивай, а, – отмахивается от неё Алина, оставляя беглый поцелуй на румяной после соревнований щеке, и уходит в сторону парковки. Лиза садится в машину Алины сорок минут спустя. К этому моменту вторая успела прокрутить в голове все совместные моменты с причиной сегодняшнего некультурно-массового мероприятия, поддаться угрызениям совести, затем собственным демонам, шепчущим о её правоте, и пролистала весь профиль Медведевой в социальных сетях за период её проживания в Канаде, ища... А кто ж его знает, что. – Ты долго, – тянет Алина, заводя двигатель. – Фанаты, – отмахивается Лиза, пряча блестящие глаза. – Я сделаю вид, что не чувствую запах духов моей подруги, которыми от тебя несёт даже сильнее, чем от неё, и этот чертовски яркий засос на твоей ключице, – закатывает глаза Алина, ухмыляясь. – Я скучала. – Я тоже. Они быстро добираются до какого-то не очень популярного бара, желая остаться незамеченными в своём греховном вечере, и заказывают по бокалу красного вина – терапии терапиями, а показательные завтра никто не отменял. – Что случилось на этот раз? – Спрашивает Лиза, разомлевшая от любимого, но крайне редкого в её жизни напитка. – Медведева случилась, – вздыхает Алина, опуская голову на свои руки, сложенные на столике. – Это ежу понятно, – отмахивается Лиза, заставляя собеседницу вздрогнуть от произнесённого ею слова. – Конкретизируй проблему, пожалуйста. – Я люблю её. Лиза на мгновение замирает, проглатывает вино, которое успела отпить, пока Загитова не решила выдать, она надеется, очередной глупый прикол, этим же вином подавилась, прокашлялась и ошарашенно уставилась на подругу. – Если ты опять тупо шутишь, то сейчас вообще не смешно, – хрипит Лиза, потирая горло. Она смотрит на Алину, ожидая, что та вот-вот крикнет «попалась!» или что-то типа того, но девушка лишь молча качает головой, подтверждая правдивость своего высказывания. – Пиздец, – выдыхает Лиза, подзывая к себе официанта. – Будьте добры нам по джин-тонику. – Ты с ума сошла? – Удивляется Алина. – У меня к тебе такой же вопрос, Загитова, – всплеснула руками Лиза. – То есть мы с тобой три года говорили о том, какая Женька дрянь, что бросила тебя, оскорбила и унизила, предала и подставила, а сейчас ты выдаёшь вот такой перфоманс? Ты свихнулась? – Лиз, послушай… – Нет, стоп, – останавливает её Туктамышева, хватаясь за голову. – Боже, ты хоть понимаешь, что вы наделали? – Ты о чём? – Пришёл черёд Алины удивляться. – Да о том, что эта дура тогда тебя отвергла, потому что влюбилась, но до чёртиков боялась признаться даже самой себе, ведь считала чувства слабостью, которая ей была не нужна перед стартом всей жизни, – на одном дыхании выпаливает Лиза, посылая к чёрту Женю с её «никому не говори». – Она так боялась того, что сердце победит, что решила надавить на тебя, показать, какая она плохая, отвадить тебя от себя пыталась, потому что видела твои горящие глаза и понимала твои чувства к себе. Она ж слабостей боится до смерти, её главный страх – это страх того, что её слабыми местами воспользуются, а отношения только на том и строятся, что на раскрытии друг другу этих сторон. – И сбежала она потому… – Потому что поняла, что проиграла в борьбе не только с тобой на корейском льду, но и в битве с собственными принципами, – кивает Лиза. – Она осталась совершенно одна, непонятая и отвергнутая, и ей сорвало крышу. Мы не можем её винить. Я лично её понимаю. – И потом она вернулась, – бездумно сказала Алина, сопоставляя все факты. – Да. А тут ты, вся такая ледяная королева, которая бьёт её же собственными козырями, – подтверждает Туктамышева, залпом допивая свой коктейль и жестом просит обновить. – А она не избавилась от чувств к тебе, лишь поняла, что они прошли проверку временем и расстоянием. Она захотела попытаться сблизиться, но испугалась уже масштабов своих прошлых делов. И вот мы сидим здесь. – Пиздец, – через три минуты тишины выдыхает Алина, залпом вливая в себя алкоголь. Они молчат, выпивая по ещё одному коктейлю, смотрят мимо друг друга, боясь пересекаться взглядами, которые сейчас были куда многословнее их самих. – Поехали в отель, – выдаёт Алина, решительно поднимаясь на ноги. – Я не сяду с тобой в машину в таком состоянии, – отрезает Лиза, когда Алина покачивается, протягивая руку за своей курткой. – Мы на такси, я не дура, – фыркает Загитова, расплачиваясь за их «ужин». – Спорно. – Заткнись. Полчаса спустя они уже стоят у нужной двери в отеле. Лиза всё ещё слабо верит во всё происходящее, а тем более в успех их спасательной операции, но такое представление она не откажется пропустить ни за какие деньги. Алина выдыхает и стучит в дверь, наигрывая какую-то мелодию. Брови Лизы ползут вверх. – Кто там? – Раздаётся сонный голос из-за двери. – Ёжик в тумане, – откликается Загитова, заставляя глаза Лизы округлиться ещё больше. Дверь распахивается, и на пороге вырисовывается Женя в лёгкой ночнушке, подозрительно бодро выглядящая для двух часов ночи. – Что вы здесь делаете? – Спрашивает она, оглядывая странную компанию в коридоре. – В тумане бродили, вот к тебе вышли, – пьяно улыбается Алина, позволяя себе со всей нежностью осмотреть черты лица девушки. – Вы пьяные? – Больше резюмирует, чем спрашивает Женя, принюхиваясь. – Так, всё ясно. Лиза, иди к себе, я здесь разберусь. Туктамышева только хочет что-то возразить, но Женя одними глазами убеждает её молча убраться с глаз долой и оставить решений этой ситуации им двоим. – Доброй ночи, – кланяется она. – Не сломайте кровать. – Дура, – одновременно выдыхают Алина и Женя, закатывая глаза на подлый смех удаляющейся в сторону, кажется, не своего номера Лизы, но это уже дело десятое. – Меня тоже отправишь спать? – Спрашивает Алина, облокачиваясь на дверной косяк. – Заходи, – Женя пропускает девушку в номер, закрывая дверь на замок. – И где же все твои колючки? – В тумане потеряла, – хмыкает Алина, приземляясь на расстеленную двуспальную кровать. – А твои? – Оставила в Канаде. В комнате повисает тишина, разбавляемая лишь редкими зевками Алины. – Я люблю тебя, – второй раз за вечер произносит эти слова Алина, смотря на теперь уже напрямую на объект сего высказывания. – Что? – Я. Те-бя. Лю-блю, – По слогам произносит Алина, поднимаясь на ноги на морально-волевых, и подходит к Жене вплотную, выдыхая горячий воздух прямо в манящие губы. – И я знаю, что это взаимно. – Взаимно, – повторяет за неё Женя, чувствуя жуткое головокружение то ли от алкогольного дыхания девушки, то ли от всего происходящего, то ли от синергии этих компонентов. – Тогда чего ты медлишь? – Действительно. Женя подаётся вперёд и прижимает Алину к себе в обжигающем поцелуе, который никак нельзя было назвать нежным или ласковым, пусть он и был для них первым – они по привычке боролись друг с другом, не уступая пальму первенства и не сдавая позиции, лишь усложняя контент, описываемый губами на полотне губ девушки напротив. Алина обхватывает лицо Жени руками и смазано проводит языком по нижней губе девушки, заставляя ту простонать своё имя в ответ. Судьи бы явно поставили шесть-ноль по обеим оценкам за такой финт. – Что насчёт произвольной программы? – Шепчет Женя, жадно срывая с её губ всё новые и новые поцелуи, и подталкивает девушку к кровати. – С удовольствием, – мурлычет Алина, переворачивая их в полёте, и оказывается сидящей на бёдрах Жени. Одежда летит в неизвестном направлении, срывая с них не только куски ткани, но и глупые маски, которые обе надели на себя, не осознавая последствия. Движения не отличаются по манере от поцелуев: рваные, резкие, не дающие места для нежности. Обе берут то, что должно было принадлежать им уже давно, но было так безбожно отобрано собственными страхами и сомнениями. В какой-то момент стало жалко живущую по соседству Камилу, однако мысли о подруге спрятались вместе со всеми остальными в далёком углу, вытесненные страстью и влечением. *** – Знаешь, если ради этого мне пришлось терпеть твои колючки и несколько лет по разным материкам, то оно определённо того стоило, – удовлетворённо шепчет Алина, лёжа на обнажённой Жене в попытках восстановить дыхание и поверить в реальность происходящего. – Больше никаких иголок, только пушистая ваниль, – целует её волосы Женя, поглаживая горячую кожу. – Нет, вот в постели давай оставим колючки, это был чистейший кайф, – тянет Алина, разворачиваясь за очередным поцелуем. – Хорошо. – Как думаешь, Ками нас сильно ненавидит за бессонную ночь? – Прикусывает губу Алина, сладко улыбаясь Жене и удобнее устраиваясь на её плече. В ответ ей раздаётся протяжный стон за стеной, принадлежащий никому иному как вышеупомянутой чемпионке. Её голосу вторит ещё один, тоже до боли знакомый. – Это же… – Лиза… Комната заполняется звонким смехом фигуристок под звучное «нам конец», раздавшееся всё из того же номера по соседству. Что ж, завтрашний день принесёт им слишком много откровенных разговоров, а сейчас главными остаются ощущения безграничного счастья и комфорта, вновь свободно плещущиеся у них внутри, и никаких иголки этому больше не помешают.