Лирика

      После того тяжёлого разговора и просьбы довериться Макс, кажется, пришел в норму, а Алина вновь погрузилась в учебу. Пришлось даже взять отпуск на работе, иначе она бы вообще ничего не успела.              Дни плавно двигались к маю, обе группы активно готовились к спектаклю, и даже начал выстраиваться сценарий. Алина вызвалась взять на себя музыкальные номера — с одной песней они определились еще на парах: «Там нет меня», а вот со второй она еще думала. Вернее, нашла то, что требовалось, но не уверена, что Алла Михайловна не забракует. Кроме того, Алина недавно перечитала «Анну Каренину», а потом еще сериал глянула, и ее так тронул тот самый монолог Анны о всеобщей ненависти, что она выдвинула это предложение преподавателю. Если вся фабула пронизана мотивом возрастающей ненависти, то это показалось всем, что отрывок очень гармонично впишется в их идею.              А дома… Дома и Макс, и Сириус уже привыкли к ее ежедневным репетициям. Монолог, песня — песня, монолог. Ту, что, возможно, забракуют, Алина не решалась петь при парне. Слишком уж болезненная тема. А в остальном все шло как по маслу.              Вот и сегодня Макс проснулся в приподнятом настроении и с четким желанием драть Гладкой задницу за то, что она не давала ему ночью спать. То укусит, то ущипнет, то начнет что-то шептать, пока он не решит уже заткнуть ее. Но нет. Она сразу такая: «Все. Я сплю». Сучка…              Она что-то активно кашеварила, когда Макс выбрался с недосыпом на кухню. Такая бодренькая, свеженькая только из душа, в его нагло спизженной футболке. Ну блять…              — Смотрю, ты прям вся светишься, — улыбнулся Макс, прижавшись губами к щеке.              — Доброе утро, — Алина на секунду отвлеклась от гренок и ласково чмокнула его в губы. — А ты не выспался?              — А что, не видно? Кто-то вчера себя очень плохо вел и бесился всю ночь.              — Да? — Гладкая изумленно похлопала светлыми ресницами. — Кто?              — Даже не знаю. Но я считаю, — Макс встал вплотную к девушке и потянулся к стакану с поварешками, вцепив оттуда деревянную лопатку, — что ее нужно за это наказать.              — Ее?              — Угу… — Звонкий шлепок пока что ладони, от которого Алина ойкнула и вздрогнула. — Как закончишь, расскажешь, о чем думала вчера. — И отошел, усевшись за стол. Отсюда прекрасный вид на краснеющее лицо. — Не спеши, — хмыкнул он под нос, когда Алина начала в спешке обмакивать батон в молоко.              Ну конечно. Не спеши. Сам раздразнил, а ей теперь думать о гренках. Когда они уже закончатся?! И вот, когда последняя жареная гренка легла в тарелку к остальным, Алина выключила плиту и подошла к парню, уже ощущая, какая бурная реакция происходит внутри от одного только взгляда на него. Как он хлопает лопаткой сначала по ладони, потом по предплечью, оценивая силу шлепка. Судя по его довольным глазам, все очень даже хорошо.              — Может, мы сможем договориться? — невинно заморгала Алина, стоило Максу подняться. — Я могу сварить тебе кофе или сделать массаж… Нет?..              — Взятка карается законом, знаешь? — Лопатка в его руках на секунду подпрыгнула, сделала сальто, и он перехватил ее прямо за ручку. Выпендрежник… — Добавить десять штрафных, что ли? — Легким толчком Кузя развернул девушку к столу.              — Пять? — с надеждой обернулась Алина, укладываясь грудью на столешницу.              — Пятнадцать. Еще одна попытка меня заговорить — добавлю тридцать.              И Гладкая замолчала, лишь вздохнула и повиляла бедрами, когда Макс задрал футболку и оголил ягодицы. Вдоль спины по ровной линии позвоночника побежали мурашки, как только нежной кожи коснулась ладонь, ласково поглаживая. А легкий шлепок вдруг вернул понимание, в каком положении Алина сейчас. Против природы не попрешь, и ничего с тем возбуждением, что начало вскипать, опускаясь ниже, она сделать не могла. Молча кусала щеку изнутри, принимая разогревающую ласку. То поглаживание, то шлепок.              — Ноги, — коротко приказал Макс, толкнув носком девичьи стопы в стороны так, чтобы ноги оказались достаточно широко расставлены и он мог без труда добраться до любимого места. — Хочешь что-то сказать в свое оправдание? — задорно ухмыльнулся он, приложил к ягодицам уже лопатку.              — Нет, сам виноват…              — Вот как? Что ж…              Слабый, но звонкий шлепок испугал Сириуса, и тот подскочил с лежанки и громко залаял, защищая хозяйку.              — Тихо! — гаркнул Макс, когда пес чуть не цапнул его за руку, отбирая лопатку. — Блять, Сириус! Успокойся, ее никто не обижает!              Макс орет, Сириус истерично лает, а Алина готова заплакать, едва сдерживая смех. Зато защитника вырастила!              Приступ хохота постепенно утих, когда Макс оттащил собаку в ванную, выдав игрушку и пищалку, чтобы не скучал.              — Что, получил? Сириус сразу понимает, кто из нас хороший человек… Ай… — Шлепок уже посильнее перебил мысль и отозвался в ягодицах приятным уколом.              — Ни звука, киса. Или точно прибавлю тридцать. Говорить будешь, когда я разрешу. Поняла меня? — Кузнецов запустил пальцы в рыжие волосы и потянул на себя, приподняв голову Алины. — Ты меня поняла?              — Да… — Легкая боль в затылке от натянутых корней слегка отрезвила, когда Гладкая уже поплыла, ощущая себя в такой крепкой власти, что захотелось просто растечься по столу.              — Умница. — Отпустив, Макс осторожно достал пальцы из густющей копны, надеясь не утащить за собой пару вырванных волосков. Тогда Алине ничего не помешает выставить ему счет за все уходовые средства, которыми она пользуется для поддержания здорового вида волос.              Шлепок по одной ягодице, по второй… Каждый обрушивался то быстро, то с мучительными перерывами. То сильный, то легкий, почти ласковый. Алина медленно, но очень верно терялась в ощущениях, то вздрагивая от того, что под кожу вонзились сотни иголок, то приподнимаясь на носочки и выгибаясь кошкой, чтобы получить новый удар.              Новый шлепок обрушился с новой силой, едва не выбив болезненный писк. Тут же на красную кожу легла горячая ладонь, и Алина двинула бедрами, желая избавиться от жжения, все больше проникающего в самую глубь. Не успела выдохнуть, как звонкий удар пришелся с невероятной точностью на то же место. Секунды не прошло, и обожгло вторую ягодицу, так же два раза.              — Все еще не хочешь ничего мне сказать? — Макс отложил лопатку, заметив, как глубоко Алина задышала и постаралась свести ноги, если бы не шлепок по внутреннему бедру. — Нет?              — Прости меня… — Тихо всхлипнув в ладони, Гладкая зажмурилась.              Ладонь Кузнецова плавно ползла по бедру вверх, пока вторая лишь кончиками ласкала румяные ягодицы. Такие красные, местами с четкими следами лопатки.              — Я что-то тебе не верю. — Мужские пальцы легки прямо между ног. — Врешь, как дышишь. Такая мокрая. Ты, оказывается, наглая лгунья. Что же мне с тобой сделать? Добавить все же тридцать ударов?              — Не надо… — Алина прикусила губу, вспомнив про запрет и тут же шумно втянула воздух носом, как только пальцы коварно пробрались под ткань трусиков и заскользили между мокрых складок, то поглаживая клитор сверху, то зажимая его с двух сторон. — Прости… Я-я… Я буду молчать…              — Что-то непохоже, чтобы ты молчала. — Он медленно, мучительно медленно кружил вокруг клитора, вытягивая оргазм.              — Прости. Прости… — Прогнувшись, Гладкая подалась пальцам навстречу. — Я сейчас…              — Нет, — безжалостно обрубил Макс и протолкнул два пальца в сжавшийся вход. — Ты не кончишь, пока я не решу, что ты можешь это сделать.              Он придавил ее поясницу ладонью и начал двигать пальцами так быстро и грубо, что Алина зажмурилась и замычала, ощущая, как возбуждение и такой близкий оргазм обжигают ее изнутри. Макс буквально трахал ее пальцами, намеренно раздвигая стенки и надавливая на них, вынуждая ее ноги трястись и подгибаться. Он остановился, когда в ее рыжей головешке собралось столько бессвязных мыслей, что виски ударило бешеной пульсацией.              — Пожалуйста, Макс! — взмолилась она, всхлипнув, сама насаживаясь на пальцы, пока он не надавил на спину еще сильнее, фиксируя ее в одном положении. — Я хочу кончить, пожалуйста…              — А ты заслужила? Мне кажется, что нет. — Макс медленно вынул пальцы почти до конца, а потом вновь погрузил. Так медленно, что Алина разочарованно топнула ногой и попыталась брыкнуться. — Даже так? — нахмурился он, все же вынув пальцы под плаксивый стон и потянулся за лопаткой. Проблема. Поварешка уже оказалась в руках девушки. — Отдай.              — Нет… Дай мне кончить. Хотя бы разок…              — Верни. Не нужно злить меня, киса. — В ответ только отрицательное мотание головой и попытка спрятать лопатку под грудью. — Ладно. Не хочешь по-хорошему? Полежи пока так, а я возьму ремень.              Алина испуганно обернулась, смаргивая слезы:              — Не надо ремень…              — Надо. И даже не вздумай прикоснуться к себе. Поняла?              — Поняла… — тихо отозвалась она, отвернув голову.              Макс ушел в спальню, а она осталась лежать и держать под грудью лопатку с мыслью о том, что надо было вернуть! Вернуть и все! Не было бы сейчас этого ремня! От своей же глупости слезы подступили даже быстрее. Ожидание страшнее, чем само наказание…              Алина замерла, желая слиться со столом, лишь бы ее не заметили. За спиной устрашающе раздались шаги и звон бляшки ремня.              — Пятнадцать. Считай для меня, — скомандовал Кузнецов, хлопнув пару раз сложенным вдвое ремнем.              Секунды до первого удара тянулись вечность, место ожидаемой боли ягодицы все ласково гладили, обжигая жаром ладони. И стоило только подумать, что Макс решил ее только припугнуть, как ягодицы будто огнем обдало. Алина коротко запищала и дернулась, когда ремень больно укусил уже и так измученную красную кожу, пробив колючей болью до самых бедер.              — О-один… — судорожно всхлипнула Алина, сжав в руках проклятую лопатку.              Два. Три. Четыре. Пять…              С каждым новым шлепком она забывала, кто она, где она и что делает. Ноги тряслись, и она сжалась, ожидая новый обжигающий удар, но вместо этого после каждого пятого Макс гладил ягодицы и напряженную спину, отмечая состояние Алины. Стоит ли ему сейчас остановиться? Не переборщил ли он. Осталась всего последняя пятерка, когда он вновь прикоснулся к мокрой киске, поглаживая пальцами набухший клитор.              — Киса, — ласково позвал он, наклонившись. — Осталось всего лишь пять, — заверил, прижавшись губами к мокрой щеке. — Выбирай: лопатка или ремень? — Все же смотреть на ее искренние слезы невозможно без колыханий совести, хоть она и сама говорит, что ей так легче. И про себя выдохнул, когда Гладкая дрожащей рукой вытащила из-под себя поварешку.              Смотреть на ее огненно-красную задницу… Как Алина старается не сводить вместе дрожащие колени, как ерзает и шумно дышит, всхлипывая, пока он ласкает ее в момент передышки… Слишком красиво. Так красиво, что он не удерживается, чтобы не ударить ее лопаткой прямо по самой красоте, толкнувшись пальцами в самое жаркое местечко. Шлепок глубоко пробил колючей болью, вызвав вместе с тихим стоном писк. Алина всей душой понадеялась, что Макс этого не услышал.              — А ведь я уже хотел закончить, — злорадно хмыкнул он, осыпая остатками шлепков поочередно каждую ягодицу. Под последний удар пальцы вновь толкнулись в самую глубь, обирая подступающую дрожь, и плавно выскользнули, оставив после только неприятную пульсацию и чувство пустоты.              Макс отложил несчастную поварешку со сломанной деревянной психикой — ее изготовили явно не для такой прожарки… Он бы и сам рад прямо сейчас в этой же позе взять ее, но нет. Пока что другие планы. Лишь стоял несколько секунд, переводя возбужденное дыхание, рассматривая свое творчество на ягодицах и его мокрое последствие на лице. Ладони легли совсем рядом с краснотой, поглаживая попу, бедра и поясницу для успокоения.              — Алина, — прижался он губами к пояснице, — перевернись на спину. Давай, киса. — Выпрямившись, обхватил узкое плечо и помог перелечь. — Все хорошо?              Макс подхватил ее ноги под коленями и поднял вверх, прижав их к животу, чтобы нагрузка на поясницу не была такой сильной. Алина на его тихий вопрос лишь кивнула, потирая глаза и щеки. Такая милая и красивая, что удержаться и не поцеловать ее коленки, бедра, живот — невозможно. Да и зачем, если она так мягко ответит, утянув в объятия?              — Моя красавица, — прошептал он на ухо, целую висок. — Самая красивая на свете.              — Правда? — Гладкая шмыгнула носом, обхватив его теперь и ногами. — Самая-самая?              — Самая-самая. Разве я когда-нибудь тебе врал? Ты даже не знаешь, насколько ты для меня идеальна и желанна. Я люблю тебя. — Ему показалось, что это самые важные слова, которые она должна сейчас услышать. И его объятия, теплые и крепкие, в которых должна чувствовать себя защищенной от всего на свете.              — Я тебя тоже. Очень сильно… Поцелуй меня? Можно ведь?              — Конечно. — А разве он может ей отказать? Ее губам? Ее зеленым глазам? Ее дрожащему телу? Да никогда в жизни. Поэтому целует. Мокро, горячо и открыто, ощущая, как она становится мягче, как напряжение спадает. — Я сделаю для тебя все, что только захочешь…              — Даже машину купишь?              — Хоть две. У меня денег как грязи. Проси все, что угодно.              — М… Оргазм?              — О, ну это уже наглость, киса.              — Ну, пожалуйста… Я так хочу кончить, — замурлыкала она прямо на ухо, будто бы специально так громко шмыгая. Давить на жалость нечестно. — Пожалуйста, дай мне кончить хотя бы разочек? Я буду самой послушной девочкой. Тихой и спокойной.              — Раз так… Держи свои прекрасные ножки под коленями и даже не думай закрываться, даже если будет невыносимо. — Кто еще выиграет, неизвестно, но пока что он сдаваться точно не собирается. — И ни звука, красотка. Хоть один стон услышу — сразу же прекращу. Поняла? — Немного приподнявшись, Макс заглянул в ее покрасневшие, такие преданные глаза и про себя весело рассмеялся, получив утвердительный кивок.              Алина послушно отпустила парня и обхватила ноги под коленями, прижав их к животу. Вот так, на кухне, в такой открытой позе, с диким жжением и болью в ягодицах… Казалось, ее лицо не может быть краснее, но по коже потянулись еще более темные пятна, когда Макс уселся на стул прямо перед ней и погладил бедра, рассматривая мокрую промежность с таким голодом, будто бы собрался завтракать именно ею. Дыхание перехватило, стоило ему сдвинуть мокрую ткань еще немного в сторону и игриво мазнуть пальцами по набухшим лепесткам и клитору, такому чувствительному, что Алина укусила губу, зажмурившись, когда Макс погрузил голову между ног и его горячий язык мокро и широко лизнул ее от входа до пульсирующей точки…              Ей снесло голову, и сдерживать стоны, слушаясь запрета, стало невероятно сложно. Его язык, кажется, был везде: внутри, на клиторе, на бедрах и животе — вылизывая каждый участок кожи. Каждый раз, когда он задевал набухшую точку, Алина вздрагивала и в себя мычала от удовольствия. Еще чуть-чуть, совсем немного… Она не сдержалась, застонав в голос и зажав его голову ногами, когда он втянул клитор в рот и задразнил так активно, что в голове полопались все мысли, в ушах забарабанило с такой силой, что собственный голос даже не пробивался. Тело непослушно дергалось в мелких конвульсиях, стоило язык вновь и вновь касаться одного места, а пальцам активно толкаться внутри, вытягивая сразу новый оргазм. Такой сильный, что ей даже не стыдно, что лицо Макса теперь мокрое, и сам он фыркает, щекоча ее пытками выдохнуть влагу из носа…              — Нет-нет-нет!.. Макс! — затрепыхалась она так отчаянно, когда Кузя расцепил ее ноги и поднялся, шлепнув по внутренней стороне бедра. — Пожалуйста! Я уже почти!              — Я говорил про звуки? — почти прорычал Макс, вытирая лицо от ее соков. — Говорил?              — Ты ведь сам хочешь… — Алина указала взглядом на стояк и поджала губы.              — Обещала ведь быть послушной.              — Я буду! Только еще один раз, умоляю тебя! Ты же сам хочешь меня, разве нет?              — О, — усмехнулся Макс, отходя от стола. — С этим ты можешь справиться. Твой рот невероятно талантлив.              — А… А как же я?.. — Алина так захлопала глазами, будто ее только что предали. Лениво поднялась, усаживаясь на стол голой задницей, тут же болезненно зашипев.              — Вечером.              — Но я хочу сейчас…              — Хотеть не вредно. Никто не поощряет плохое поведение, девочка.              Этот рыжий провокатор… Насколько можно быть такой бесстыжей? Поэтому она рыжая?              Бесстыжая. Абсолютно. Так умело цепляющая маску самой невинности, но сейчас так послушно опускающаяся на пол, а потом на колени. Так… Такая сучка выебистая, что не любить ее невозможно. Как ее вообще можно не любить? Он любит ее непокладистый, непокорный вспыльчивый характер и такую ласковую натуру.              — Вечером, киса, — выдохнул он, радуясь тому, что сейчас на улице и в квартире достаточно тепло, чтобы она так сидела на полу и гладила стояк. — Не станешь трепать мне нервы и будешь хорошей девочкой, сделаю все по красоте. Куни, нежно, грубо. Как захочешь.              — Правда? — Знает же, что да. Но все равно смотрит так, хлопает ресницами, уже нагло достав горячий член и прижавшись к мокрой головке губами. — Как захочу?.. Даже сверху?..              — Я никогда не вру, в отличие от некоторых строптивых кисок. И я никогда не был против этой позы и… Ах ты, сучка… — она буквально перебила его, взяв член в рот. Жадно, безо всяких предварительных лобызаний. — Блять, даже если ты будешь самой дрянной сукой, я вытрахаю из тебя эту спесь вечером.              Она верит. Конечно, верит. Она знает, как ему нравится смотреть, как ее рот тугим кольцом обхватывает член, как жмурится, когда берет в горло. Ей нравится, что нравится ему. Это идиллия? Это лучше. Она знает. Она всегда получает то, что хочет, даже если рядом такой старый Дед. Нет. Такой вредный барашек.                     Завтрак прошел в смущенном молчании Алины и ее попытках воздержания. Она чуть не удавила Макса за то, что он так едко подшутил над ней, высадив у универа и сказав, чтобы она не пила сегодня. Это опасно для его жизни. Ты посмотри на него!                     Пары тянулись невероятно медленно. То ли погода такая — тучи с самого утра — то ли еще что-то, но состояние вдруг стало мерзопакостное. Ева под боком почти клевала носом на последних лекциях этого семестра, и Алина старалась изо всех сил не прилечь рядом.              Все стало немного лучше и живее с началом пары Аллы Михайловы. Обе группы постепенно оживились, как первоцветы после зимы, и потихоньку начали вклиниваться в творческий процесс. Преподаватель еще раз сделала перекличку, рассказа заново составленный сценарий, передвинув в нем выступления. Немного побурчала на тех, кто до сих пор не выучил свои тексты, а потом, выдохнув, решила репетировать хотя бы так, разрешив им читать с телефона или листа.              — Она сегодня будет песни слушать, — облокотилась на подругу Ева. — Ты готова?              — Да. Наверное. Ну с Севарой у меня все супер, а вот с этим «морем»… Меня аж трясти начинает…              — Ты все слишком близко к сердцу принимаешь. Спела — ушла — выдохнула.              — Не могу я так. Еще эта, блин, Каренина со своим монологом… Зачем я его вообще предложила? Я как начинаю говорить с того места, где она сына видит, у меня все внутри переворачивается… Ты бы бросила ребенка ради мужика?              — Не знаю… Она же влюбилась, почувствовала то, что не получала от мужа… Не знаю, не мне ее судить.              — Я не прошу ее судить. Я спрашиваю: смогла бы или нет?              — Это что, тест на плешивого? Не знаю… Я как-то к детям ровно дышу… Не знаю, отстань. Может, жизнь так повернется, что это от меня ребенка прятать будут.              Алла Михайловна тем временем, прослушав прозу и поэзию, обратилась к поющей:              — Певичка наша. Что там со второй песней, придумала что-нибудь?              — Да, но я не знаю, насколько она подойдёт к выступлению. У меня есть минус, спеть?              — Конечно. Как я должна узнать, подойдёт или нет?              — Ага, хорошо. Только она вообще на низкие ноты и голос рассчитана, а у меня сопрано, поэтому я немного не поняла для себя. Не знаю, понравится или нет.              Алина полезла между стулом Евы и партой, вышла к трибуне, попросила минутку, чтобы настроиться, и включила минус на телефоне.              С первых нот мелодии в горле встал ком и стало тяжело дышать. Алина подняла голову вверх и закрыла глаза, успокаиваясь. Лёгкий хрип, возможно, и добавит песне глубины и эмоций, но Алина, если совсем уж войдёт в это подавленное состояние, не сможет даже первые ноты пропеть.              Раз. Два. Три.              Она сделала глубокий вдох носом, поджала живот и постаралась не сорваться с грудного на привычный головной регистр.              С лёгким придыханием прокатилось размеренное вибрато:              — Мама, мне снилось море, — тихо и спокойно затянула Алина, — море без берегов. — И вышла на едва заметный йодль, вытянув на секунду ноты повыше регистр, тут же спустилась вниз. — В этом чудесном море не было островов. Мама, я был дельфином, плыл по его волнам. Синее-синее море было со мною, мам. Я то нырял в пучину, то по течению плыл. Мама, я был дельфином, нужным кому-то был…              Колени так задрожали, будто она впервые на публике выступает. К горлу все подкатывал комок от одной только мысли о Максе. О том, как он был подавлен в последний раз. Почему люди должны страдать из-за детских проблем? Почему взрослые эти проблемы создают? Наверное, на этот вопрос ответа она никогда не получит.              Когда Алина закончила, Алла Михайловна, поджав губы кивнула:              — За душу берет… — Женщина заметно сникла. — Таков порок нашего общества — вечное страдание и одиночество маленького ребенка.              — Оставлять ее? — осторожно переспросила Алина, нервно ломая пальцы за спиной.              — Да. Да, конечно. Я подумаю, после какого номера ее можно вставить. Садись.                            Домой Алина вползла выжатая, как лимон. Даже с Сириусом гулять не хотелось, но надо. Погода вроде даже получше стала, а вот самочувствие — наоборот. Тянуло низ живота, подташнивало. Она списала это сначала на месячные, но нет, еще рано. Отравление? Или типичная усталость?              В любом случае, оргазм ей нормальный сегодня не светит. Даже когда Макс вернулся и полез целоваться-обниматься, она оттолкнула его и залезла под одеяло.              — Я тебя обидел? — нахмурился Кузнецов. Может, реально перестарался утром?              — Нет. Я просто себя плохо чувствую. Живот болит и тошнит… Может, отравилась чем-то в буфете.              — Купить тебе полисорб?              — Нет, у меня есть. Я уже выпила. Просто лягу сегодня пораньше, может, утром получше станет…                            Утром и правда стало лучше. Но к вечеру симптомы вернулись. И так еще несколько дней, за которые Алина убедилась в огромном терпении Макса. Она бы на его месте уже сорвалась, решив, что просто морозится, но он заботливо обхаживал, хоть и видно было, что его ситуация злит. Впрочем, его больше бесил тот факт, что она отказывается ехать в больницу. Да уж…                     Новое утро. Новые боли. Живот болел с самого утра, зато тошноты нет.              К четвертой паре стало еще хуже. Мало того, что пара по риторе оказалась невыносимо скучной, так еще и живот разболелся так, будто изнутри ее режут! Да что это такое?! Неужели эндокринка опять дала сбой? Опять лечить сбитые циклы, гормоны, панически трястись над каждым первым днем месячных? Эти месячные… Алина полезла в телефон сверять даты — еще рановато, бляха муха! Или нет… Она вдруг прикинула, вспомнив, что матка бесится в первых числах месяца, а сейчас только подходит к концу…              — Бля-я-я-ять… — прошептала она, вцепившись в телефон.              — Чего ты? — повернулась к ней Ева.              — У меня задержка, походу… Уже третья неделя.              Макарова похлопала глазами почти шокировано. А потом, прикинув, поняла, что это очень ожидаемо, учитывая, что они с Максом теперь вместе живут и не предохраняются.              — Не ссы, — толкнула она побледневшую подругу. — После пары сделаешь тест.              Алина лишь кивнула, а в голове выросла такая паника… Задержка, тянущие ощущения… Не хватает токсикоза для полной картины. Какая, блять, красота! Куда ей сейчас ребенок?! Ей только девятнадцать! А что? Это даже поздно, надо было, как мама, залететь сразу в семнадцать! Вот она обрадуется, скажет, что это теперь семейная традиция…              Последние минуты пары тянулись так долго, что Алина едва не выбежала из аудитории, как только в коридоре заиграла мелодия. Потряхивало хорошо так, она даже не поняла, как они с Евой спустились в вузовскую аптеку, взяли сразу несколько тестов и ушли в туалет.              Нервно кусая губы, Гладкая выкладывала на крышке бочка полоски теста и с замиранием вместе с Евой следила, как проявляется результат…              — Это две?.. — указала она на тест дрожащим пальцем. — И здесь?..              — Ну остальные отрицательные… — Ева на удивление сохраняла ледяное спокойствие. — Может, эти два бракованные?              — А если нет? Если я беременна?..              Алина повернулась к подруге, ощущая, как и без того маленькая кабинка становится еще меньше, дышать становится тяжелее.              — Так, — обхватила ее за плечи Макарова. — Без паники. Сначала надо сходить к врачу, он точно скажет. Если беременна…              — Я буду делать аборт… Какие дети сейчас?.. Нет, сначала надо рассказать Максу… — Она затараторила почти бессвязно, панически накручивая на палец волос и выдирая их.              — Успокойся. Возьми себя в руки. — Ева встряхнула ее и заглянула в мокрые глаза. — Это еще не конец жизни, ясно? Пока что ничего страшного не произошло: ребенок из тебя не лезет. Даже если вылезет — воспитаем…              — Я не хочу этого ребенка! Не сейчас!              Алина заревела в голос, и Ева крепко обняла ее, прекрасно понимая, что вместо этого надо было дать ей хорошую оплеуху. Немаленькая уже, а головой совсем не думает! Люди не размножаются почкованием! Кто ж создал тебя такую?! Красивую, тупую…                            Дома Алина себе места не находила, ожидая Макса, пока он катается по точкам. Ее трясло от волнения. Еще ничего точно неизвестно, но сказать ему правду — дело принципа, хоть и страшно до дрожи в коленях.              Старалась отвлечься от мыслей на прогулке с Сириусом, но эти два положительных теста не давали покоя. Всего два из шести, но положительные! Она бы сейчас сделала все, лишь бы это ее эндокринная система так шутит, что гормоны вдруг зашалили…              Вечером спалила яичницу и со злости выкинула вместе с ней и кусок сыра, который хотела порезать. Нервы натягивались, как гитарные струны, и готовы были лопнуть от легкого касания еще какой-нибудь мелкой неудачи.              Дверь. Только что щелкнул дверной замок. Сириус залаял, кинувшись к хозяину, а Алина так и осталась сидеть на кухне, вжиматься в спинку стула.              В прихожей послышалось недовольное бормотание, призывающее пса отстать. Через секунду Макс явился в гостиной. Уставший и немного помрачневший от вида тоскующей девушки.              — Ты чего тут? — кивнул он, стягивая толстовку по пути к спальне.              — Нам надо поговорить.              Макс остановился у двери, скинул кофту на диван и обернулся:              — О чем? — Этот серьезный холодный тон его напряг. Даже в какой-то степени напугал, и он прошел на кухню, оперся на спину соседнего стула. — Что-то случилось?              Гладкая кивнула, поджав искусанные за весь день губы:              — Кажется, я беременна… У меня задержка уже почти две недели, тянет низ живота. Я сегодня делала тесты. Четыре отрицательных, но два показали положительный результат…              Кузнецов на пару секунд завис, обрабатывая информацию: тест-положительный-отрицательный-задержка….              — Ты уверена? Задержка может быть по другим причинам. Да и я вроде бы не кончал внутрь… — Ладно, вероятность, пусть и мизерная, залететь от предэякулята есть, но кажется такой бредовой.              Он предполагал, глядя на ее состояние, что это беременность, но старался не думать об этом. Но теперь вот — получите и распишитесь, папаша.              — Я тебе не изменяла. — Алина еще больше сжалась и стушевалась. — Я просто говорю, что думаю…              — Разве я обвинил тебя?              Изо всех сил он старался держать лицо и выглядеть спокойным, но внутри… В мыслях о будущем его жизнь рухнула под натиском нежеланного ребенка. Финансовой проблемы нет, но зато есть моральная, причем колоссального объема. Как растить ребенка и ухаживать за женщиной, если видеть этого ребенка не хочешь? Полюбится, потому что он из любимой женщины вылез? Так не работает. Что-то мало семей этот миф спас.              — Завтра поедем к гинекологу. Точно узнаем.              — Если это ребенок, я буду делать аборт… — тихо обрубила Алина, обхватив себя руками. Внутри, кажется, что-то упало так глубоко… Чувство вины? Или ответственность? Страх? Желание жить для себя?              Макс удивленно распахнул глаза и впился пальцами в обивку спинки стула:              — Алин, ты уверена? Если ты боишься, что я уйду, то даже не думай об этом. За финансы тем более волноваться нечего.              — Я не готова. Я не хочу этого ребенка… Прости меня, пожалуйста… — Алина опустила глаза, и ее мигом охватила дрожь.              Макс… Ему стало погано. Сам не знал, почему решил заверить ее в том, что все будет хорошо. Это неправда. Никогда и ни разу. Ему не нужны дети сейчас. И вряд ли нужны будут в будущем. Но то, что Алина сейчас ломает себя, делая такой шаг… Ей страшно, и ему от этого мерзко от самого себя. Ей больно, и от этого ещё хуже. Сложно представить, что чувствует она и что творится сейчас у нее в голове. Ей только девятнадцать. Ей хочется веселиться, но никак не менять пленки. Она не сможет полюбить то, что уже ненавидит. Он не осудит ее за это. Никогда в жизни. Он знает, что значит, когда ты рожден без любви и по залету. Это ужасно. Он тоже виноват. Презервативы всегда лежали так близко…              Сделав один глубокий вдох, Кузя быстро расставил в голове все по полочкам. Два теста еще ничего не решают, и задержка тоже. Он отцепился от стула, подошел к девушке и опустился перед ней на корточки, уложив ладони на напряженные ноги.              — Я не могу осуждать тебя за это, даже если бы хотел. Это твоя жизнь и твое тело, я не могу им распоряжаться.              — Мне страшно… — честно призналась Алина, кусая щеку изнутри. — Вдруг ты отвернешься от меня? Посчитаешь, что я убила твоего ребенка?              — Не говори глупостей. Иди ко мне. — Макс нахмурился и поднялся на ноги, утянув в объятия Гладкую. Смотреть на ее подступающую истерику невозможно. Ну вот. Она уже мочит ему грудь слезами. — Послушай меня, — принялся он гладить ее по голове. — Не ломай себя. Никому лучше от этого не будет. Я поддержу тебя в любом случае, слышишь? Я знаю, что такое родиться по залету. Отвратительно. Но я видел твою семью. И до сих пор не верю, что твои родители сошлись только из-за беременности… Делай так, как считаешь нужным. И еще, — он ухватился за эту мысль, как за спасательную, — давай не рубить с плеча, хорошо? Сначала сходим к врачу. Может быть, это не беременность. Может быть… киста? — Опухоль надпочечника или другое онкологическое образование язык не повернулся озвучить. Запугать ее раком — самое то сейчас. — У женщин иногда такое случается. Или сальпингоофорит — воспаление яичников?              — Я была у гинеколога в прошлом году. Не было никакой кисты…              — Киста может образоваться за пару месяцев. Давай отложим все решения до завтра? Я заварю тебе сейчас зеленый чай, дам феназепам, если хочешь.              — Хочу…              Макс спорить не стал. Заварил чай, отогрел Алину в объятиях и уложил спать с таблеткой. Сам долго ворочался, думал обо всем. Больше о том, что делать ему, и о том, как страшно Алине. Отвратительно. Потому и сон такой же отвратительный, неясный, какой-то смазанный.              Феназепам лишь немного унял тревогу, но не справился до конца, когда Алина в холодном поту вскочила от кошмара. Из нее вынимали ребенка. Ребенка. Живого. С ручками, с ножками… И боль была почти реальная. Нет, она и была реальная. Низ живота тянуло намного сильнее, почти резало изнутри. Алина старалась не будить Макса, отыскивая обезбол. Ни ибупрофен, ни нимесил не помогли почти. Такое ощущение, будто кидало в жар, потом в холод, к горлу подкатывала тошнота… Алина изо всех сил старалась уснуть и игнорировать боль. Но ночью, ближе к утру… Стало так невыносимо терпеть, что пробило в слезы и Гладкая растолкала Макса.              Тот сонно забормотал и сел, озадаченно глядя на согнувшуюся Алину.              — Кис. Что такое?              — Не могу!.. — разрыдалась она, срываясь на такое частное дыхание, будто в предобморочном состоянии. — Вызови скорую, живот очень сильно болит…              — Как именно и где болит? — нахмурился Макс, включив ночник и прикоснулся двумя пальцами к шее девушки. Пульс бешеный, вся горит.              — Низ… Режет и горит…              — Голова кружится?              — Да. И тошнит…              — Я быстро, потерпи, пожалуйста.              Макс подорвался с кровати и в спешке начал одеваться. Вызвать неотложку — не факт, что приедут хотя бы в течение часа. А смотреть все это время, как Алина страдает — ну уж нет. Сразу в больницу.              Алина уже плохо соображала и даже не помнила, как оказалась в машине, завывая от боли.              — Если это выкидыш? — разревелась она, ощущая, как внутри все распирает от рези.              Столько мыслей моментом в голове. Вдруг правда выкидыш? Это так напугало, что Алина даже забыла про аборт. Ей казалось, что внутри что-то очень быстро умирает. Такое родное…              — Скорее всего, это все же киста, — сухо отчеканил Макс, сжав руль до скрипа. Слава богам, что дорога сейчас почти пустая и добраться до клиники не так сложно, как днём. — Потерпи. Мы уже рядом, — постарался он успокоить и ее, и себя.              В приемном отделении медсестра за стойкой регистрации подорвалась, как только Макс внес Алину. Уже совсем бледную, едва держащуюся за что-то неясное в сознании.              Она с трудом помнила, как ее отправили в смотровую, быстро заполнили бланк опроса, документы, взяли кровь на анализы, вкололи обезболивающее, а потом отвели к гинекологу, где она чуть не потеряла сознание, когда врач щупал ее таз и взял пункцию. Потом — на УЗИ, сначала так, потом трансвагинально.              — Я… — начала Алина, задыхаясь в собственных рыданиях. Единственное успокоение — Макс, так крепко держащий за руку и умоляющий еще немного потерпеть. — У меня задержка… Три недели… Это выкидыш? Да? — Женщина за монитором совсем ее не слышала. — Что вы молчите?! Это выкидыш?!              Врач быстро обернулась к медсестре, закончив осмотр:              — Разрыв кисты левого яичника. Кровоизлияние в брюшную полость. Сообщите Константину Николаевичу, нужна срочная операция.              — Что?.. — До Алины смысл слов дошел не сразу — она вообще мало что услышала из-за бешеного пульса в ушах. — Я не беременна?..              — Нет. У вас разрыв кисты. Но не волнуйтесь, у нас очень хорошие специалисты, операция пройдет хорошо.              — Вы уверены, что это киста? — вмешался Макс, успокаивающе поглаживающий Алину по голове.              — Можешь сам глянуть. Увеличенный яичник, жидкость в брюшной полости. Так, Алина, — обратилась врач снова к девушке. — Сейчас подготовят операционную. Бояться нечего.              Гладкая только закивала и разрыдалась с новой силой:              — Я не хочу операцию! Я боюсь!              — Алин, все будет хорошо. — Макс наклонился к ней и поцеловал уже холодный лоб. — Я работал тут три года. Константин Николаевич отличный специалист. Все пройдет гладко, под общим наркозом, больно не будет.              — А если я очнусь?! Прям там, на столе?!              — Не очнешься. Все будет хорошо, слышишь? Такое часто случается у женщин, и еще ни одна не жаловалась на нашего хирурга.              Макс не знал, что делать, что сказать и вообще куда деться от этого испуганного взгляда. Если бы он только имел возможность хоть как-то ей помочь, поэтому сейчас только пытался сделать видимость положительного прогноза, как учили на практике — сухо чеканя факты.              — Лучше бы я была беременна! Почему со мной всегда случается всякое дерьмо?! — Алина накручивала себя и свое и так отвратное поганое состояние еще сильнее, но на удивление держалась в сознании. — Все точно будет хорошо, да? Ты обещаешь?!              — Я никогда тебя не обманывал. Операция нестрашная.              — Если бы ты был там, в операционной, мне было бы намного спокойнее, но нет! Ты пошел в бизнес! Я тебя ненавижу-у-у-у! — На последних словах она почти заорала, ощутив такой прилив новой боли, что впилась ногтями в руку парня, почти протыкая ее насквозь. — Почему так больно?!              Дальше… Дальше Алина вообще ничего не помнила, даже того, как подписала соглашение на хирургическое вмешательство.              А Макс остался обхваживать двери операционной, ожидая кого-то из бригады. Ему сказали, что будет проведена лапароскопия — кровоизлияние не такое большое, но все равно. Он не волновался. Он места себе не находил, обивая порог. Минуты тянулись вечность. Он сходил с ума. То садился. То вставал. Пил. Много холодной воды, надеясь унять дрожь. Сердце готово было просто остановиться. Он ведь сам сказал, что эта операция нестрашная, неопасная, но сейчас трясется хуже Алинки.              Этот блядский час стал для него настоящим адом.              А когда из операционной вышел Константин Николаевич, ноги едва не подогнулись…              — Ты весь бледный, не похоже на тебя, — добродушно усмехнулся хирург, снимая маску. — Все хорошо. Она в порядке, вы вовремя обратились.              — Все нормально прошло? — Макс даже захрипел, позабыв про сухость в горле.              — Все в порядке. — Мужчина похлопал его по плечу. — А она у тебя крепкий орешек. Татьяна Федоровна рассказала, как она кричала в кабинете, но держалась в сознании. Пока ее переведут в интенсивную терапию, а потом в палату. Ты сможешь попозже навестить ее.              Макс лишь тихо поблагодарил его и пожал руку, а потом ушел на первый этаж, сел на диванчике и закрыл глаза. Пиздец.              Сколько мыслей у него было за эти вечер и ночь? Ребенок, аборт, выкидыш, потом эта сраная киста и операция… События одно за другим сменяли друг друга с бешеной скоростью, он не успевал даже понять, как забыл о внутренней дилемме по поводу сохранности ребенка, перескочил на мысль, что аборт не принес бы таких болей, потом подумал, что Алина бы извела себя морально… Голова пухла. Единственное, что он точно понимал сейчас, — Алина не беременна и все прошло удачно. Спасибо, Константин Николаевич… Сейчас нужно было разобраться с Сириусом. Он не поедет домой, пока не увидит Алину лично.              Номер Руслана всегда в горячем наборе. Макс понадеялся, что он несильно его потревожит в шестом часу утра.              На другом конце после долгих гудков послышался сонный хриплый голос:              — Кузь, че случилось? Ты время видел?       — Извини. Выручи по-братски? Можешь забрать к себе собаку на пару дней?       — Зачем?       — Алина в больницу попала, я пока не могу дома за этим зверем смотреть.       — За Алиной?       — За Сириусом, дебил! Так что? Сможешь?       — Смогу, че нет-то? Прям щас забрать?       — Желательно. В семь его надо выгулять, иначе он засрет мне хату.       — И ты решил, что лучше, чтобы он засрал чужую хату? Да, друг… Ладно, где ты там? Щас приеду за ключами.                     Голова немного болела, давило виски, и пока еще подкатывала тошнота в слабых позывах. В глазах рябило от белого халата медсестры, десять раз спросившей о её самочувствии, поэтому смотреть на сидящего рядом Макса, слишком бледного для его смуглой кожи, — удовольствие.              Кузнецов и правда выглядел болезненно, но так мило со взъерошенными волосами, немного отекший от недосыпа. Медсестра сказала, что он до самого утра сидел в коридоре и ждал, когда её переведут в палату из интенсивной терапии. Выпил у них весь кофе, они даже подумали выставить ему за это отдельный счёт.              — В следующий раз, — вздохнул Макс, когда медсестра ушла, — если я говорю ехать в больницу, это значит, что ты одеваешься и я везу тебя в больницу, а не сидишь и терпишь до последнего. Ясно?              Не это Алина хотела услышать в первую очередь, но в грозном тоне слышались и забота, и волнение. Она лишь улыбнулась, насколько могла, и кивнула:              — Хорошо.              — Ты меня очень сильно напугала… — Макс взял её ладошку и крепко обхватил своей. — Я чуть не ебнулся.              — Я чувствую себя уже лучше. Живот ещё немного болит только.              — Скоро пройдет, операция была не очень сложная. Константин Николаевич отличный хирург. Сказал, что ты крепкий орешек.              Алина сдержанно хихикнула:              — Я такая, да. Но мне было так страшно…              — Представляю. Ещё накрутила себя этой беременностью.              — Я точно не беременна? — Девушка озадаченно поджала губы к носу и поддела септум, отчего Кузя тихо хмыкнул.              — Точно. Только киста.              Их короткий диалог прервал сам Константин Николаевич, вошедший в палату.              — Ну что, беременная? Как самочувствие? — расплылся он в дружелюбной улыбке. Подошёл к койке и оперся на изножье.              — Голова немного кружится и тошнит…              — Это нормальное состояние после наркоза. Скоро пройдет. Татьяна Федоровна уже сказала вам, что придется остаться у нас на пару дней понаблюдаться? — Алина кивнула, припоминая фоновые бормотания медсестры. — Вставать и передвигаться по палате уже можно будет вечером.              — А… А я точно не беременна? — Этим вопросом в отходящем наркозе она замучила и медсестру, и хирурга, и других работников.              — Точно, — убедительно кивнул мужчина. — У вас был разрыв кисты.              — А как же задержка? А тест?              — Задержки и нерегулярные болезненные менструации — признаки образования в репродуктивной системе. К тому же кисты в яичниках часто образуются из-за гормональных сбоев. Сейчас все в порядке, даже ХГЧ в норме. Вы не беременны, но я вам настоятельно советую посещать гинеколога каждые полгода, а не год. Ясно?              — Точно не беременна?.. — переспросила Алина.              Константин Николаевич сделал глубокий вдох и улыбнулся:              — Точно. Зуб даю. Золотой. Вот, — заметил он улыбку. — Уже даже здоровее выглядите! Операция прошла удачно, яичник удалось сохранить. Все прекрасно. Ну планировать беременность не стоит в ближайшее время. Из рекомендации могу сказать, что вам стоит воздержаться от сильных физических нагрузок, стараться не переохлаждаться, соблюдать диету. Желательно начать принимать гормональную контрацепцию, это уменьшит риск образования новых кист. Также нельзя распаривать швы, принимать горячий душ и посещать бассейн ближайшее время. Из неприятного: нужно воздержаться от секса примерно на месяц.              — Месяц?! — Алина аж приподнялась. — Почему так долго?              — Большой риск занести инфекцию сейчас или травмировать яичник. Физические нагрузки вам пока противопоказаны.              Алина упала на койку и зажмурилась: её тогда так и не трахнули! А теперь месяц ходить и просто смотреть друг на друга?! Ну Макс, ну гад… Она же просила утром! Нет, терпи до вечера… Ну блять…              — А ты? Понял меня? — обратился Константин Николаевич к Максу. — Дама должна домой прийти, тапочки снять и лечь в кроватку отдыхать. — Он забавно свесил ладони на согнутых руках, теперь похож на тирекса. — Мой за нее полы, таскай пакеты. Ну что вы расстроились? — улыбнулся он девушке. — Я вам тут курорт устроил, а она губы дует. Ну да, придется потерпеть немного для вашего же блага.              — Знаю. — Но месяц! Ох, Макс… Она точно попросит Еву наслать на тебя порчу на понос.              — Вот и хорошо. Я пойду, но ещё вернусь, — пригрозил мужчина и удалился.              Алина осталась в тильте, а вот Макс держался так, будто все хорошо.              — Месяц не так уж и много… — постарался он подбодрить и её, и себя.              — Если бы ты трахнул меня тем утром, мне не было так обидно!              — Обещаю: как только уже можно будет, я сделаю все, что захочешь…              — У тебя выбора нет… — Алина вдруг осеклась. — Надо позволить маме. Я с ней каждое утро созваниваюсь. Она, наверное, волнуется…              — Я уже позвонил ей, когда тебя перевезли в палату.              — Ты сказал, что я попала в больницу?! — Алина испуганно распахнула глаза, представив, какой хаос сейчас дома творится. — С ума сошёл?!              — Это же твоя мама. Она должна была знать. Они скоро приедут.              — Они?              — Твои родители, брат, Вика, Ева…              — Это не выписка из роддома! Зачем они все едут?!              — Волнуются… — пожал Макс плечами. — Я схожу за кофе, пожалуй… — поднялся он со стула, пока не получил по шее.              — А ну вернись! — крикнула она ему в спину. — Ты! Они теперь волнуются! Не надо было звонить никому! Я бы сказала, что просто устала на учебе, не было времени позвонить! Паразит!              — Я хотел как лучше. Это твоя семья. — Невинно улыбнувшись, Кузя скрылся, а потом вдруг выглянул из-за двери. — К слову, твоя подружка первая мне написала и спросила за тебя, когда ты не пришла в универ и не ответила на её звонок. Если бы я не сказал, она бы спросила у твоих родителей. Они бы все равно поняли, что что-то не так. Поэтому не шипи, киса.              — Иди уже!