Как я попал не туда

      — Присаживайся, — безэмоционально приказал мужской голос. В принципе, на самом мужчине тоже нельзя было увидеть ни единого чувства.       Сербия медленно села. Глаза девушки были красными. Она охала и вздыхала, никак не умев успокоиться. В голове вертелась мысль, что сейчас её скромной жизни угрожает слишком много факторов, чтобы она могла хоть как-то воспротивиться всему тому, что может произойти. А произойти может всякое.       — Официант! — мужчина позвал. Работник быстро подбежал к столику, за которым они сидели, — Налейте нам… Хорошего снапса, пожалуйста.       — Для чего это все? — тихо спросила Сербия.       — Он сам виноват. Его просили, а он, в прочем, как и всегда, никого не послушал. Сама ведь знаешь его характер. И характер его странных покойных родственников, — совершенно спокойно сказал мужчина. Наступила короткая тишина, после чего он добавил, — Своих друзей мы никогда не оставим в обиде.       — Друзей?! Да уж, конечно! Никогда бы не подумала, что ты…       — Ну-ну, потише, дамочка, — нахмурился мужчина, — Не стоит так громко кричать. Жизнь твоего мальчика сейчас полностью в наших руках. И, если ты не глупая девочка, а мы тебя такой не находим, то ты и сама понимаешь, что любое твое сейчас неправильное действие может привести к очень и очень неприятным последствиям для всех нас. Мы ведь этого не хотим?       — Да ты…       — Мы ведь этого не хотим?       — Прекрати повторять…       — Мы. Ведь. Этого. Не хотим?       Сербия поджала губы. Чувства и эмоции, словно пластилин в руках ребёнка, смешались в уродливый комок. Что именно она ощущает сейчас? Ей и самой невдомёк.       — Нет.       — Умница, — он откинулся на диван, будучи все еще спокоен, как удав. Сербия только могла поражаться. Хотя, если так подумать, то у них вся семейка такая… пугающе безразличная ко всему.       Официант принес две рюмки алкоголя. Мужчина молча кивнул и даже одарил улыбкой официанта, — Бери, не стесняйся. Я оплачу.       — Я не пью.       — Вот и правильно. Пить — дурная привычка, — сказал Швеция, взяв рюмку в руку, — За нашу встречу.       Он посмотрел холодным взглядом на девушку и за раз выпил все до дна. «Алкоголик», — подумала Сербия, фыркнув. О том, что Швеция бился в попытках бросить мало кто знал. И совсем никто не знал, что ему это вполне себе удавалось. Почти.       — Может быть, вы лучше займетесь своими делами и оставите нас в покое? — голос девушки дрогнул. Её руки потрясывались. Слишком много всего произошло за последние дни, чтобы она могла держать себя в руках. Как долго она сможет продержаться здесь, в этом темном тесном караоке со шведом?       — О нет, это невозможно, — фыркнул Швеция. Он сидел с прямой спиной, взяв руки в замок. Острый, как лезвие, взгляд смотрел куда-то на шею девушке. Собирается проверить, сможет ли перерезать ей горло при помощи своих глаз? , — Если бы…       — И так каждый раз! Да при чем тут вообще он?!       — Мы видим, как ты настроена против нас, но, послушай, кому вообще нужен ваш Россия? Да к чертям он нам не сдался.       — Тогда, увы, я бессильна понять, зачем вы это сделали! — Сербия всплеснула руками. Злость. Она испытывает злость.       — Прекрати орать, это выглядит нелепо. Он сам виноват что попал в эту ситуацию. А ведь мог спокойно себе жить дальше, но нет. И тебя в это ввязал. Но ты в упор не видишь этого. Он не дорожит ни тобой, ни твоей жизнью.       — Прекрати нести чушь.       — Ох, ну неужели вы просто так поссорились несколько дней назад? — швед хитро улыбнулся. Он знал больше, чем думала Сербия, — Поэтому у меня есть весьма неплохое предложение. Оно выгодно всем сторонам этого… Недоразумения.       — Вы хотите денег?       — Мои друзья хотят этого. Но, пренебрежив этим глупым желанием, мы попросим другого, — Сербии стало совсем неуютно. Желание встать и покинуть это здание сейчас же зашкаливало. Но она не могла.       — Чего?       Швеция встал, подойдя к Сербии, он медленно наклонился и с довольной улыбкой ответил едва слышно:       — Ни одно слово про то, что сейчас случилось и про то, что может случиться дальше не должно выйти за стены этого заведения.       «Случится дальше?» — вздрогнула Сербия…       — Потом он все же заставил меня выпить… снапс или как его там. Он был безвкусный и какой-то вообще некрепкий. Есть предположение, что он просто был в сговоре с официантом и мне дали обычную воду со снотворным. Неважно! И все стало словно в тумане. Только отрывками помню, что меня усадили в машину, довезли до дома, навели бардак, обыскали все. Забрали найденные ключи и все наличные деньги. И карточку банковскую тоже взяли. Потом не помню что было, но на следующие сутки я поняла, что они заперли меня. Передо мной лежала записка с тем, что я могу даже не пытаться выбраться отсюда, и что пока они не придут за мной сами, я должна придумать, как и чем я могу отплатить откуда-то взявшийся штраф за Россию. И тогда они пообещали выпустить его. Уроды! Он сказал, что им не нужны деньги! — пробормотала Сербия. Она сидела в закрытой позе, дергая пальцы и шепча что-то совсем уж невнятное.       — Швейцарец? Мне всегда казались они… — удивился я, но меня перебили.       — Да какой швейцарец! — воскликнули Сербия и Краснояр в один голос, — Швеция!       — Ой, да чего вы удивляетесь? — покраснел я, вспомнив самый первый день. Позор да и только.       — Пора бы запомнить, что это две разные страны, — скрестила руки Сербия, — Я, надеюсь, увидев Австрию и Австралию, ты не скажешь, что не сможешь различить их, ибо Австрия достаточно импульсивная девушка и себя она любит очень сильно. Настолько сильно, что если, не дай боже, ты назовёшь её Австралией, то… — Сербия передёрнулась.       Ну, это ещё как сказать…       — А что ты искала на том месте, где мы тебя нашли? — спросил я.       — Золотую серёжку с сапфиром. Это серьги моей бабушки и стоят целое состояние. Одну из них я обронила в траве, когда рано утром возвращалась с караоке, где мы со шведом встретились первый раз после того, как он меня закрыл. Хотела в ломбард сдать их, но без второй сережки, одна мне погоды особой не сделает, — вздохнула девушка, — Наверное, кто-то уже подобрал. Не удивлюсь, если так и есть.       — А какую сумму он попросил? — спросил Краснояр.       — Да так, Швеция больше для баловства попросил денег. Как раз этими сережками и могла откупиться. Слов у меня на него не хватает. Он когда злится, такой странный вообще. Себя «мы» зовёт. Раздражает, но ничего не поделать. Мне кажется, ему просто наскучило жить без интриг и чудной сказочной жизни про принцессу, чудовище и принца на белом коне.       — А, круто тогда. Что еще они попросили? — Краснояр наконец сел на стул, подперев голову рукой, продолжил слушать Сербию. Та, вроде как, не нервничала. Больше огорчённой выглядела.       — Россия хранит у себя ключ от какого-то здания и Швеции очень надо попасть туда. Не знаю, зачем. Я вообще про этот ключ впервые слышу. Да и здание явно необычное. Не могу ничего утверждать, — Сербия с горечью вздохнула.       — Собираешься отдать?       Сербия пожала плечами, сжав губы в тонкую линию. Уставшая она сидела, ссутулилась и теребила выпадшую из высокого пышного хвоста чёрно-красную прядку. Краснояр сонно тёр глаза, будто только что проснулся. Наступило неловкое молчание.       Я глянул в окно. Вечерело. Что-то подсказывало мне, что пора домой. Это что-то ещё, кажется, совестью зовётся.       — Тогда я наверное… пойду? — спросил я, — Я думаю, скоро должна прийти Беларусь, а я…       — Да-да, конечно, я те щас такси вызову, подожди, — отозвался Краснояр. Он залез в телефон и стал что-то тыкать.       Я встал из-за стола, быстро собрал все вещи, которые я брал с собой. Обнялся с Сербией, Краснояр потрепал мои волосы. Внутри меня что-то нарастало. Какое-то странное чувство, неправильное, тревожное. Определенно что-то не так.

***

      Через несколько минут я уже был дома. Всё ещё поражаюсь тому, как машины теперь могут ездить так быстро и в то же время безопасно? Я зашёл в подъезд, при помощи лифта (про чье существование я чуть снова не забыл) поднялся на нужный этаж. Тихонечко открыл дверь.       И вздрогнул.       — Где ты был, — спросила Беларусь тихим голосом. Сухим и безжизненным тихим голосом. Она едва стояла на ногах, а под глазом что-то дёргалось.       — Гулял, — не зная, что ответить сказал я. Ну, попал!       — Гулял? — я видел, как её немного шатало, — И почему никому не сказал?       Я молчал. По времени, она должна была вернуться чуточку позже. Как я полагал. Где-то через часика два. Но она здесь, дома. Оказалась дома раньше, чем я ожидал.       Из кухни вышел недовольный Минск. Он выглядел так, словно сейчас он вмешается в разговор. Столица скрестил руки и смотрел мне прямо в глаза.       — М? Почему? — снова спросила Беларусь.       Я был готов ко всему. Я ожидал того момента, когда Беларусь перестанет держать гнев (а я больше чем уверен, что это именно то, что она испытывает), когда начнёт кричать, говорить, какой я непутёвый.       Или, я ждал, когда она заплачет (всё же девочка, а девочки часто плачут, наверное) и сквозь слёзы, будет неумолимо смотреть на меня.       Чёрт, я даже ждал того, что сейчас Минск снимет свой ремень с огромной бляхой и…       Но этого не происходило.       — Простите меня, — буркнул я.       — Руслан, ты пойми. Я взяла на тебя ответственность, — всё ещё тихо говорила Беларусь. Её большие глаза были грустными, но голос. Слышать её пустой голос было невыносимо, — Он не простит мне, если что-то случится с тобой, — она замолчала, подбирая слова, — Не делай так больше.       Минск разочаровано покачал головой. Они одновременно развернулись и зашли на кухню. Я потрясённый ситуацией стоял в коридоре.       Я чувствую себя таким запутанным.       И виноватым.       Я снова всех разочаровал?       Вздохнув, я зашёл в свою комнату, бросил чёртов портфель на пол и упал на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Я не знал, что мне думать. Как мне думать. Смутные, неясные мысли заполнили мою голову. Они не имели ни начала, ни конца. И, наверное, середины как таковой-то не имели. Я закрыл глаза, сильно зажмурившись, крепко сжал подушку.       Я тоже чувствовал усталость. Пожалуй, последнее, чего я хотел, это чтобы этот немец был убит. Он ведь тоже пропал, да? Очень надеюсь, что с ним тоже всё в порядке. Хочется домой. Гостеприимный мир стран мне не заменит мою семью. Я соскучился по английскому языку. Я по всему соскучился. А вместо того, чтобы заниматься своими обыденными делами, я ношусь, как угорелый, чтобы в каком-то будущем спасти Россию?       Но мои печальные думы (чего) кто-то прервал. Этот кто-то положил свою большую мужскую руку на моё плечо.       — Ну? Ты чего раскис? Всё получится! — голос был бодрым и весёлым. Так было непривычно слышать радостные слова.       Я хотел было встать и хотя бы посмотреть, кто это сказал, но почувствовал слабость, которую не смог преодолеть. Обидно. Голос был смутно знакомым. По коже побежали мураши.       — Ты столько уже сделал для меня, я… как это сказать, немного поражён. В самом начале я тебя не таким представлял. Совсем не таким. Я полагал, что ты типичный невоспитанный шпана, у которого молоко на губах не обсохло, а уже о своих правах заявляет. Честно, если бы мне кто-нибудь рассказал о том, что ты рискуя собой, стал проводить свою спасательную операцию, я бы не поверил. И я каюсь о том, что… я правда был о тебе неправильного мнения.       — Россия? — спросил я. Как это? Он здесь? Сон? Не понимаю.       — Чш, — шикнул он, — Я ненадолго к тебе заглянул. Давай так. Впредь ты больше не будешь делать всё наугад, а то с ума сведёшь Белку. Она и так, бедная, себе места не находит. Сначала думай. Думай. Много думай. А потом уже…