Stolen hurt

— Ба-абу-у-у-ль! — сильный, несмотря на охриплость, голос разносится по округе, эхом отскакивая от стволов высоких сосен и бетонных косых столбов. — Ба-а-а-а! Ответом вновь становится лишь собственный искаженный голос. Минхо с нажимом выдыхает, чувствуя как сильно сердце ударяется о ребра. Выцветшая рубашка неприятно облепляет вспотевшую спину, а ступни жжет от быстрого бега. Горло горит и дерет после долгих надрывных криков. — БА-А-А-БУ-У-У-УШ-КА-А-А-А!!! В ушах звенит, но Минхо не обращает внимания, замирая на несколько мгновений и прислушиваясь. Он так взволнован, что не ощущает ни боли от неудобной обуви, давно натершей мозоли на пятках, ни царапин от веток по всему телу. В ушах стучит, перед глазами плывет. Шелест колосьев и оглушающее чириканье птиц все же пробиваются сквозь пелену тревоги и парень срывается, устремляясь к последнему месту, где она может быть. Песок засыпается в кроссовки и заскакивает под шорты. Широкие шаги вот-вот располовинят неокрепшее тело, только начавшее прибавлять в росте, но забывшее о соразмерном наборе веса. Пот застилает глаза, вдалеке показывается размытый силуэт и сердце тут же радостно подскакивает, но совсем скоро падает ещё глубже чем было до этого. Это всего-навсего мальчишка, свернувшийся в три погибели, сложивший пухлые щеки на согнутые колени и странно водивший пальцами по земле. Очки то и дело спадали на кончик носа, а длинная челка лезла в глаза, но парень так погружен в свое занятие, что совсем не замечает этого. В голову внезапно приходит идея и Минхо меняет направление бега, поскальзываясь на зыбком песке и цепляя пальцами землю. Запыхаясь, спотыкаясь о что-то прямо перед испуганным мальчиком, упирая ладони в бедра и часто дыша, Минхо вскрикивает: — Послушай, — ломающийся голос срывается на неестественный писк, но Ли тут же приводит его в порядок, вздергивая подбородок, — ты не видел здесь бабушку в жёлтой юбке? Она ещё любит бормотать себе под нос и за бабочками бегать?! Последнее Минхо тараторит удивлённо и даже немного истерично, будто ругает за что-то ошарашенного мальчишку. Голос совсем не слушается. Парень напротив молчит где-то минуту, пока его рот приоткрыт в беззвучной "о". Но чем дольше Ли разглядывает его лицо в ожидании ответа, тем выше поднимаются брови и тем сильнее сжимаются тонкие пальцы мальчика. Он внезапно вскакивает, чуть не ударяясь макушкой о подбородок Минхо, приближаясь так, что можно разглядеть янтарные вкрапления радужки за челкой и очками. — Ты. — Я? — Ты. Наступил, — парень шипит сквозь сжатые губы. — А? — На. Мою. Армию. — Чего? — Ты наступил на мою армию! — повторяет мальчик с большей яростью и пихает Минхо в грудь. Тот пошатывается скорее от удивления, чем от чужих слабых рук. — Какую ещё армию? — Эту армию!!! Парень ломано дёргает рукой, указывая куда-то под ноги Минхо. Ли поднимает стопу, рассматривая испачканную подошву. — Это ведь просто мертвые шмели. — Это армия! Я раскладывал их весь день, как ты... как ты вообще!!! — от переизбытка эмоций парень начинает заикаться и снова тянет к Ли руки, то ли, чтобы ухватить его за шиворот, то ли чтобы снова толкнуть. — Так, — Минхо встряхивает головой, делая шаг назад и отмечая как смешно шмелиный мальчик дует губы. Ни капли не устрашает, но времени на светские беседы нет. — Ты бабушку в жёлтой юбке видел? Минхо снова осторожно подступает, кладет руки на оба плеча худого парня и успокаивающе поглаживает их, что должно было значить "угомонись уже и отвечай на мой вопрос быстрее". Но действует это несколько иначе. Мальчик дёргается, скидывает чужие ладони и хмурится, утыкаясь взглядом в землю. — Видел, — еле слышное бормотание чуть не сбивает Минхо с ног. — Где?! Где ты ее видел?! — пальцы снова непроизвольно впиваются в костлявые руки, на этот раз отчаянно. Парень морщится, но все же указывает куда-то в заросли высокой сухой травы. Из-за пологой горки, идущей вниз, нельзя было разглядеть что находится дальше десяти метров. Сознание тут же начинает вырисовывать овраги с острыми выступами и склонами, ямы, змей, глыбы и прочие радости оголенной природы, соседствующей с городом. Хотя и это сложно было назвать городом. Так, деревня с парой десятков панельных шестиэтажек и целой кучей полуразваленных избушек. Минхо вновь срывается, чувствуя как неаккуратно подошва проезжается по скользкой земле. Пятьдесят метров по склону преодолеваются с олимпийской скоростью, пока Ли чуть ли не влетает и не сносит жёлтую юбку с ног. — Бабушка! Услышав оклик, женщина поворачивается и с удивлением оглядывает лицо незнакомца. — Я могу вам чем-то помочь, молодой человек? Минхо замечает, что все ее лицо усыпано иголками, в волосах застряла паутина, а за ухом красуется янтарный цветок мать-и-мачехи, по которому ползает с десяток черных точек. — Бабушка, я Ли Минхо — твой внук. Ты сегодня далеко ушла, но уже время обеда, идём есть, пожалуйста, — Минхо хватает за руку растерянную женщину и тянет ее наверх. С неохотой она поддается, несколько раз оборачиваясь назад и с сожалением рассматривая просторы, которые не успела исследовать. — Ты так любишь ходить сюда, я должен был сразу догадаться где искать... Я больше никогда не совершу ту же ошибку, бабушка. Каждый вечер буду проверять закрыл ли замок как минимум три раза! И окна, и черный вход, и выход на второй этаж. Ты каждый раз оказываешься быстрее моих мозгов... Горячая шершавая рука пропахла землёй и цветами, ее приходится тянуть, чтобы заставить женщину двигаться. Минхо погружается в свои мысли, подсчитывая хватит ли той суммы, которую он получил за помощь в доставке продуктов на необходимые расходы. Еда, газ, новое одеяло для бабушки. Она дрожит по ночам. Должно хватить. Парень радостно кивает и на душе становится совсем просто. Правое ухо засекает шорох и треск камушков под ногами. Ли даже не удивляется, когда видит того самого мальчика в нескольких метрах. Его голова низко опущена, руки сложены "коробочкой", надежно скрывая что-то внутри. Он семенит за разрушителем армий, не поднимая на него глаз. В голове рождается с десяток вопросов, глупостей и насмешек, но Минхо терпеливо выжидает. До самого дома он делает вид, что не замечает странный хвост за собой. Уж очень интересно, что шмелиный мальчик станет делать дальше. Он проследовал за неслаженным тандемом бабушки и внука до самой избушки, но внутрь зайти не решился, хоть Минхо и оставил дверь приоткрытой, зная что после подобных прогулок бабуля всегда подолгу лежит и поет песни своей молодости. Они были высечены в ее памяти намного лучше имени Минхо. Ли бегает по кухне, промывая кашу и раскладывая зелень, которую успел купить до побега женщины. Он так резко сорвался, что петрушка теперь валялась по всей комнате. Сегодня он решает себя порадовать и кинуть в готовящуюся кашу кусочек масла, которое купил ещё пару месяцев назад, когда нашел крупную купюру на улице. Бабушке предусмотрительно кладет побольше, зная как мало она ест, если в тарелке нет чего-то особенного. Расправившись с домашними делами, Минхо хлопает себя по животу и гордо улыбается собственным достижениям за день. Деньги получил, бабушку нашел, всех накормил! Все сегодня идёт как... как по маслу! Не считая уничтоженной армии. Он, в общем то, не хотел, так вышло. Сердце колит комариными иголками вины. Вечером Ли выходит на улицу, чтобы размяться на свежем воздухе и закрыть калитку на ночь. Шмелиный мальчик сидит прямо за ней, облокотившись на деревянные доски с облезшей краской. Перед ним уже выложен ровный ряд трупиков от большого до самого маленького. Парень старательный — констатирует Минхо самому себе. Крылышки аккуратно разглажены, даже трещины почти незаметны, шерстка будто причесана, усики идеально выпрямлены. Минхо удовлетворённо разглядывает вытворенную парнем композицию, прежде чем плюхнуться рядом, прямо на сырую землю, и обвить рукой плечо мальчика, протянув ладонь другой. Снова он может видеть янтарные всплески радужки, очки смешно сползают с переносицы, пока хозяин часто моргает, водя взглядом от губ до пальцев Минхо. — Ли Минхо! Парень колеблется несколько секунд, неловко вытирает руку об ещё более грязные штаны и протягивает в ответ. — Хан. — А имя? — Джисон, но... зови меня лучше Хан. — Как скажешь, Хан! Зови меня Минхо! С тех пор худой парень с длинной челкой все чаще стал появляться у калитки, потом на пороге, а вскоре и в самом доме Минхо. За четыре года Ли ни разу не был у Хана в гостях, но и надобности в этом не было. Он знал, что парень ночует на последнем этаже одного из кирпичных шестиэтажных домов, горстка которых хорошо проглядывалась из любой точки деревни. Как-то Хан рассказал, что нашел огромную бутыль чего-то, пахнущего едкой смертью, в своей квартире и тут же вылил ее, опасаясь того, что родители смогут найти. Больше Минхо не спрашивал, но все чаще стал предлагать шмелиному мальчику переночевать у себя. С тех пор как Хан стал практически жить в доме Ли, стало чуть сложнее, но совсем капельку. Оставлять парня голодным было нельзя, поэтому работать пришлось на треть больше. Зато Хан приглянулся бабушке. Даже в те моменты когда она не помнила своего имени, ей нравился парень и она с радостью его слушала. Они могли часами разговаривать о своих странных вещах, кажется, ни капли не стесняясь того, что говорили совсем о разном. Было что-то, что они беспрекословно понимали друг в друге и Минхо бесконечно радовался, наблюдая за ними в такие моменты. Очень быстро Хан стал неотъемлемой частью семьи. — Закончил? На плече повисает чужая тяжесть, а талию обвивают руки. За четыре года Хан успел неплохо набрать в росте и весе, но Минхо все же не перескочил. Ли поднимает свободную руку, поглаживая густые волосы макушки, утыкающейся в шею. — Почти. Пару минут. — Окей, — Хан радостно мычит от прикосновений, начиная тереться кончиком носа об ухо. В его голове лишь на мгновение проскакивает игривая мысль укусить тонкую кожу ушной раковины, но парень решает провернуть это как-нибудь потом. — Мне сегодня надбавку пообещали! — О, круть! Купишь себе кроссовки наконец-то. — Не-е, я лучше еды нам куплю и воду с газом оплачу. — Ты не должен. — Ну, конечно, я же тут живу буквально, — холодные руки Хана пробираются под футболку, устраиваясь на боках. — Ты горячий. — Разве? Но правда, ты не должен. Пока все нормально с деньгами. — Ага, — Хан легко соглашается укладывая щеку на плечо Минхо и наблюдая за его руками, нарезающими овощи. Ли знает эту интонацию. На первый взгляд он согласился, но это лишь означает, что его не остановит даже зомби апокалипсис. — Пойдем на поле сегодня? — Конечно. Минхо растягивается в широкой несдержанной улыбке. Ни на что на свете он не променяет их ночные вылазки. Пальцы начинают работать быстрее, пока тихий смех щекочет ухо. Ли тщательно проверяет бабушку, ее дыхание, подготавливает ей воду и лекарства на тумбочке, оставляет записку, зная, что та не станет ее читать, запирает все замки и выключает плиту, прежде чем выбежать за порог, наваливаясь на спину Хана, тут же хватая его за руку и переплетая пальцы. Путь до пшеничного поля всегда занимал около получаса медленной ходьбы. Обычно время пролетало незаметно за никогда неутихающими разговорами или играми. Иногда дорога растягивалась на несколько часов, если парни решали исследовать уже давно знакомые заброшенные здания или овраги. Но сегодня что-то шло иначе, и ни один из них не хотел прерывать молчания, которое длилось всю дорогу. Минхо следил за пульсом, бьющимся в ладони Хана, ловил каждое касание плеч. Он чувствовал себя в самом безопасном месте на свете, идя рядом. Духота дома не стягивала лёгкие, а холодные пальцы обжигало жаром, хотя Минхо так и не смог понять чьи пальцы были холодными и чья кожа так горела. Ладони не разорвались даже тогда, когда Хан вскочил на невысокий забор, балансируя и крепче сжимая руку Ли. Ещё издалека Минхо примечает невысокую кучу сена на скошенном участке травы их любимого поля. В десятке метров темнеет заброшенное стойло, где можно спрятаться от дождя или даже разжечь костер и заснуть на всю ночь. Кажется, никого из жителей абсолютно не волнует это место, разве что пастухи приводят сюда коров несколько раз в год. Когда Минхо падает спиной на хрустящие стебли, а рядом тут же оказывается теплое плечо Хана, устроившегося на животе, на город уже опускается ночь, раскрашенная белыми искрами. Оглушительно трещат сверчки, шелестят колосья пшеничного поля неподалеку. Минхо глубоко вдыхает, ощущая как вместе с его грудной клеткой поднимается и рука Хана, покоящаяся прямо на рёбрах. — А ты раньше думал, что это звезды так звучат. — Эй! Я же не знал, что сверчки становятся такими шумными по ночам. Их совсем не узнать... Минхо смеётся, наблюдая за губами, сложившимися в обиженную трубочку. Пальцы накрывают его ладонь, поглаживая мягкую кожу. — Ты живешь всего на несколько кварталов дальше от полей и леса, но все равно так плохо разбираешься в этом. Городские простаки... Хан заливается приглушённым смехом, закидывая ногу на бедро Минхо, голова нависает в нескольких миллиметрах. Его глаза сияют чем-то до боли сладким и желанным. — Вот значит как? Внезапно он наклоняется и касается губами верхней губы Минхо, задевая бороздку и утыкаясь носом в нос. Сердце встревоженно подпрыгивает и начинает выплясывать сумасшедшую чечетку. Ли встревоженно и восхищённо смеётся, ерзая на месте и наверняка звуча как полный идиот. — Я видел как это делают взрослые, хочешь... попробовать? Хан восторженно кивает уже после того как вновь приблизился. Минхо укладывает ладони на его затылок, талию и мягко притягивает, вновь сталкиваясь губами. Получается странно, осторожно, очень тепло и щекотно от дыхания друг друга. Кажется, Хан вот-вот отстранится и скажет что они зашли слишком далеко, но этого не происходит. Наоборот, он все с большим рвением исследует чужие губы, проводит языком по сомкнутым от неумения зубам. Конечности деревенеют от наблюдения за результатами смелости, которая просыпается в друге в самые неожиданные моменты. Мысль о том, что Минхо может почувствовать язык Хана своим поднимает в душе целый ураган, прокатившийся обжигающими волнами по телу с десяток раз подряд. Ли приоткрывает рот, и тут же чувствует вкус Хана на языке. Он горчит и отдает сахарной пыльцой, будто тот только что сорвал клевер, полный сладкого сока. Минхо так сосредоточен, что забывает дышать и в какой-то момент отстраняется, ошарашенно разглядывая лицо Хана. — Тебе нравится? — его охрипший голос оседает покалывающей эйфорией на лёгких. Минхо только улыбается в ответ, разглядывая губы напротив, горящие красным и поблескивающие от слюны в темноте. Ли прислоняется к ним снова, аккуратно покусывая и оттягивая по очереди. Хан замирает, пока его зрачки дергаются, то расширяются, то сужаются, пытаясь сосредоточить внимание на чем-то одном. Его горячая кожа касается рук и оголённых коленей, пряди волос щекочут брови, живот плотно прижимается к чужому телу. Минхо выгибает колено, пока руки обвивают тонкую талию парня. Все кажется таким правильным и закономерным, самым честным из всего что есть в мире, что Ли мечтает остаться в этом моменте навсегда. С каждой минутой Хан становится все игривее и Минхо с упоением впитывает его новые проявления. Он отстраняется, смеясь и избегая чужих губ, коротко целует куда придется, не позволяя надолго растягивать касания. Ли принимает участь подопытного и только широко улыбается, наблюдая за полумесяцами янтарных глаз. Каждый день с тех пор стал заканчиваться так. Когда выход на улицу казался непомерно тяжёлой задачей или во время грозы, они оставались дома. С каждым днём становились все ближе, запершись в своем маленьком мире. Ли засыпал в теплых объятиях, пока по его лбу и прядям водили тонкие пальцы. Ему нравилось просыпаться в этих руках, вместе собираться на работу. Иногда они вспоминали и о школе, появляясь там для разнообразия будней. Для всех они были призраками, если не изгоями, но это мало волновало. Сверстники кричали что-то в след, но уши защищала толстая пленка мыслей о прочих заботах. Приготовить обед на троих, помочь бабушке переодеться, накормить, отвести в кровать, постирать вещи, помыть посуду, сходить за водой, поменять постельное белье, отнести несколько заказов и выручить небольшую сумму, достаточную для жизни. Обязательно закончить все до полуночи, чтобы встретиться с Ханом. Шмелиный мальчик стал не только частью семьи Минхо, но, казалось, и частью его самого. Каждый вечер становился особенным, и тяжести прошедших за работой часов отходили на второй план. В один из таких дней что-то случилось. Минхо не успел понять что, но знал, что что-то очень плохое. Бабушка лежала на полу и кричала, хныкала как маленький ребенок, держась за распухшую вывернутую ногу. Ли не мог сдвинуться с места целую минуту, прежде чем сорваться и добежать до соседей, с силой молотя в чужие двери. Скорая приехала только через несколько часов, когда бабушка уже потеряла сознание от боли, а Минхо искусал все губы, обойдя комнату по периметру сотню раз. По телефону ему сказали приложить холодное, как потом оказалось, к перелому, и он нашел только ледяную бутылку воды, оставленную на ночь под домом охлаждаться. Под голову он положил свернутое полотенце, проверял дыхание каждую минуту и несколько раз чуть не сошел с ума, когда собственные онемевшие руки переставали чувствовать что-либо. Счета больницы, где держали бабушку, оказались огромными. Настолько огромными, что Минхо не мог увидеться с Ханом уже месяц. Только мелкие встречи, собственное ухудшившееся от усталости зрение и вялая улыбка. В голову не лезло ничего кроме нулей в бумагах, которые он вынужден был подписать. Когда бабушка вернулась, легче почему-то не стало. Время утекало сквозь пальцы, заставляя Минхо метаться между жизнью и смертью. Уход за женщиной стал невыносимой ношей, которая с каждым днём становилась лишь тяжелее. Мерный стук часов отдается глубоко в сознании, тонущем в желанном, но недоступном сне. Минхо одергивает себя каждый раз, зная, что через несколько минут он должен будет поспешить на ночную смену, которая шла почти сразу после предыдущей. Когда в дверь стучат, это кажется лишь ошибкой раздражённого мозга. Убедившись в том, что звуки настойчиво продолжаются и становятся только громче, Ли поддается и открывает дверь, нестойко держась за раму прохода. Лицо Хана выглядит странно рассерженным. Он толкает в грудь, прямо как в первый день встречи, а потом крепко удерживает за плечи и смотрит в самую черноту глаз. — Минхо. — Прости, Хани... сейчас правда не лучшее время, — пальцы правой руки трут глаза с такой силой, будто это может помочь проснуться до конца. — Нет, нам нужно поговорить. — Это надолго? Джисон выглядит оскорбленным и расстроенным, но быстро приходит в себя. — Нет, если ты просто скажешь мне "да". — Сначала объясни. Парень молчит какое-то время, а Минхо встревоженно поглядывает на часы. Ему и правда нужно спешить. — Давай уйдем отсюда. — Хани, мы же обсуждали это... Ты знаешь я не могу. Джисон встряхивает головой и пыхтит словно трактор. — Я откладывал все это время. Я знаю куда мы уедем. Нам хватит денег и сил, Минхо! Пожалуйста... В голосе Хана звучит такое отчаяние, что сердце вот-вот взорвется. — Почему ты сейчас заговорил об этом? — собственный голос сквозит болезненной нежностью, несмотря на то, что Минхо обещал себе разозлиться когда этот разговор вновь всплывет. — Потому что я вижу, как ты убиваешь себя! — Но ты знаешь, что я ничего не могу сделать с этим. — Можешь! Есть специальные места... — Нет. — Минхо! — Джисон! Глаза Хана расширяются так, словно он увидел чье-то кровавое убийство. — Это не обсуждается. Встретимся позже, — Минхо устало мотает головой, чувствуя сколькими глубокими складками разрезалось собственное лицо. Хан уже затрагивал эту тему однажды, но слушать и думать о каких-то там домах престарелых казалось страшным преступлением. Как он мог бросить бабушку на растерзание тамошним волкам в овечьих белых халатах? Что если с ней будут жестоко обращаться? Они даже не знают какую еду и сорт масла она любит! А ещё она будет скучать по полям в которых гуляет почти каждый день... И ещё много-много "но", почему Хан не понимает этого?! Ночная смена тянется ужасающе долго. Каждые три минуты Минхо зачем-то проверяет телефон, который ему выдали на работе несколько месяцев назад. Но ни новых сообщений, ни пропущенных звонков не числится. На душе скребут кошки, отложенный разговор теперь кажется самой большой ошибкой в жизни. Когда батарейка телефона садится, становится даже легче. Парень несколько раз обходит территорию завода, само здание, проверяет показатели каждого механизма к которому у него есть доступ. Все как-то бессмысленно замерло и лишь несколько газоочистительных фильтров размеренно гудят на протяжении всей ночи. Когда начинает светать, и часы, отстающие на девятнадцать минут, показывают "06:19", Минхо срывается с места и бежит встречать поджарого старика, заменяющего его на смене. На бегу он передает ему ключи, уведомляет о том, что все прошло хорошо, коротко интересуется его здоровьем и, еле дослушав ответ, бежит домой. Заставка при включении и оглушающий звук тянутся ужасно долго. Парень топчется на месте, нетерпеливо вертя в руках небольшой экран с клавиатурой. Сердце с грохотом ухает в самые пятки. Ничего. Ни одного сообщения. Было бы лучше если бы Хан написал гневное письмо, а лучше двадцать, лишь бы его расстроенное лицо больше не стояло перед глазами. Минхо устало падает на скрипучее кресло, откидывая телефон и пряча лицо в руках. На что он вообще надеялся? Шесть утра, какой нормальный человек станет писать в это время? Он сидит так какое-то время, стараясь прийти в норму. Ли бы не вел себя так если бы нормально спал и питался. И если бы все мысли не были заняты двумя людьми и назойливыми нулями, единицами и девятками. На плечо опускается теплая рука и Минхо вздрагивает. Опухшие красные глаза неверяще рассматривают морщинистую руку, усеянную сотней веснушек. До ушей доносится голос, который Ли не слышал уже очень давно. — Когда придет тот милый молодой человек? — хриплый голос с трудом поддается хозяйке. Он такой же скрипучий и хлипкий, как и дом, где она живет, но фундамент все же крепкий, заложенный умельцами ещё десятки лет назад. — Не знаю, бабуль... Я, кажется, обидел его. Женщина обходит Минхо крохотными шагами, пока ее галоши шуршат по деревянному полу. Она садится в кресло рядом с парнем и улыбается, смотря на него несколько минут. Ли истощен. В другое время он радовался бы и задавал бабушке сотни вопросов о ее состоянии или просил рассказать какую-то историю из жизни. В последнее время моменты, когда она вспоминала что-то, случались все реже и Минхо хотел поймать и сохранить у себя как можно больше подробностей ее молодости. — Он очень хороший молодой человек. — Да, бабуль. — Когда он снова придет? Рука непроизвольно поднимается к глазам, протирая их, брови сходятся на переносице. — Я не знаю, бабуль, я расстроил его. Надеюсь скоро. — Когда мы пойдем к нему? Минхо запинается. — Бабуль... — пальцы переплетаются друг с другом, выкручиваются побелевшие костяшки. — Ты бы хотела пожить где-нибудь ещё? Женщина смотрит на Минхо непонимающим взглядом. — С тем милым молодым человеком? — Нет... Это... довольно далеко отсюда. Там о тебе будут заботиться, ты сможешь подружиться с кем-нибудь. Там будут игры и вкусная еда... — Игры! Как с тем милым молодым человеком? — Ещё лучше, бабуль. Там будет сухо и тепло... Ты не будешь скучать по этому месту? — Игры! Милый молодой человек поедет с нами! Минхо неотрывно следит за озарившимся лицом бабушки. В ее глазах сияют звёзды, а в сознании явно творится что-то чудное. — Почему ты плачешь? Только сейчас Минхо обращает внимание на щекочущие солью полосы на щеках. Капли падают с подбородка, оставляя мокрые пятна на ладонях. — Не знаю, бабуль... Женщина замирает на несколько минут, удивлённо рассматривая Минхо. С трудом поднимается, облокачиваясь дрожащими руками на подлокотники. Она приближается к парню и тот снова чувствует запах земли, цветов и старости. На макушке повисает тяжесть чужой руки. Пальцы проходятся по прядям, цепляющимся за обручальное кольцо на одном из них. Минхо прислоняется щекой к жёлтой юбке в цветочек, закрывая глаза. Сознание резко выныривает из сна. Ли часто дышит, переживая ужас от чересчур реального ощущения падения. Глаза обводят знакомую комнату. Шторы гостиной покачиваются от лёгкого сквозняка и Минхо ощущает как окоченели конечности. Не спасает даже тонкое шерстяное одеяло, которым были накрыты его колени. Сердце пропускает несколько ударов, когда парень понимает, что оставил все замки в доме открытыми. Как давно он отключился? В несколько шагов преодолевая расстояние и уже готовясь к привычной пробежке, Ли рвано выдыхает. Как ни в чем не бывало бабушка сидит на крыльце и играет с дворовым котом, забавно подбрасывая над ним вырванные травинки. Минхо падает на колени рядом. Сцена, которую он чуть было не забыл, проносится перед глазами. Он бы посчитал, что ему приснился бабушкин голос, если бы не одеяло, соль на губах и оставшееся чувство чужой руки на макушке. — Бабушка. Я хочу сходить к Хану. Женщина лишь слегка поворачивает голову в сторону Минхо и продолжает играть. Ли решает что лучшим решением будет завести и женщину и кота в дом, быстро соорудив игрушку из палки, ниток и шуршащего фантика для обоих. Парень предусмотрительно запирает все замки и направляется к тем самым серым шестиэтажкам, вершины которых виднеются с любой точки деревни. На этот раз он не спешит, тщательно обдумывая свои слова. Сон отрезвил голову, а теплое солнце только расслабило и придало сил. Уверенные шаги следуют за настроением Минхо. Впереди уже виднеются унылые постройки и Ли даже кажется, что он чувствует знакомый запах в этом районе. Сырые ступени лестницы сменяются похожими все шесть этажей, пока взгляд не упирается в нужную дверь. Он видел её несколько раз, когда Хану нужно было забрать что-то из дома. Он всегда долго прислушивался, не было ли кого-то внутри, и только после этого заходил, тихо ступая и невесомо прикрывая за собой дверь. Минхо тогда разглядывал заплесневелые бетонные стены и жёлтую мигающую лампочку в коридоре. Ли глубоко вдыхает и стучит несколько раз, напрягаясь так, что забывает выпустить воздух. Только когда дверь медленно открывается, кажется, спустя целую вечность, Минхо позволяет себе выдохнуть. Из образовавшейся щели выглядывает удивлённое лицо. Взъерошенные волосы спадают на лоб и путаются с ресницами, но Ли все равно видит высоко поднятые брови. Молчание, наверное, длилось бы вечно, если бы Минхо не начал. — Я решил. — Стой! — Хан испуганно вздрагивает, хватает Ли за руку и втягивает в квартиру, одним взглядом велея вести себя тихо. Минхо кивает и, не снимая обуви, проходит вглубь помещения, краем глаза замечая свет, струящийся из-под двери, которая, должно быть, ведёт на кухню. Крепко сжимая руку, Хан проводит в комнату в самом конце коридора, неслышно открывает дверь в собственную комнату и быстро закрывает ее, когда Ли оказывается внутри. Он аккуратно проворачивает замок и только тогда выпрямляется, позволяя себе немного расслабиться. Минхо вдыхает любимый запах, проводит взглядом по пустому столу и полкам, вспоминая, что все вещи Хана остались у него. Только кровать была измята, а одеяло спадало на пол на целую половину. Хан следит за чужим взглядом и тут же немного испуганно тянется к этому самому одеялу, разглаживая его на кровати. Он садится на тонкий матрас и смотрит на Минхо. — Прежде чем ты скажешь я хочу кое-что уточнить. Независимо от твоего выбора я буду поддерживать тебя и бабушку. Я буду присылать вам деньги и помогать чем смогу, даже если ты решишь... другое. А ещё я хочу чтобы ты знал... хотя нет, лучше не говорить. В общем вот так как-то... Нет, всё-таки скажу! — Хан непроизвольно повышает голос и хлопает себя по коленям. — Ты самый важный человек для меня и я не думаю, что смогу полюбить кого-то ещё, но я приму любой твой выбор! Хан встревоженно выдыхает, потирая пальцами ладонь другой руки, от чего она стремительно краснеет. Минхо ловит его выжидающий взгляд и плавно подходит, опускаясь на кровать напротив. Он перехватывает чужие нервные руки и греет их в своих холодных. — Хан, ты тоже самый важный человек для меня. И... я подумал, что самый важный человек не будет говорить глупостей и желать другому моему самому близкому человеку зла... — Минхо смеётся будто даже сама мысль об этом была странной. — Поэтому я решил, что мы все вместе переедем. Через пару недель я закрою все долги, нужно будет подождать, ладно? То... заведение, про которое ты рассказывал, находится не очень далеко, но цены там выше, поэтому нам нужно будет время чтобы все организовать. Конечно, если ты не устал ждать... Хан издает странный звук, похожий на с трудом сдерживаемый писк. Он проезжается руками по бёдрам Минхо, а в следующую секунду оказывается сверху, осыпая Ли искрами из глаз. — Я согласен! Мы справимся, я очень много накопил!!! Хан покрывает поцелуями все лицо Минхо, пока тот смеётся и уворачивается. — А ещё у нас будет собака и свой сад! Лет через триста! Ли наигранно выгибает бровь, чувствуя как впервые за несколько месяцев в нем появляются силы. — Я вообще-то попугая хочу. Хан закатывает глаза и кусает Минхо за подбородок. — Ты пират что-ли? — А ты уже вжился в роль собаки. — Эй! Хан шуточно заваливает Ли на спину и невесомо бьет кулаком в живот. Минхо скручивается, демонстрируя крайнюю степень боли. От необходимости быть тихими становится еще смешнее и парни утыкаются лицами в одеяло, чтобы хоть как-то уменьшить шум. Хан рядом трясется и хрюкает, слюнявя ткань и умудряясь щекотать Ли. Его жалкие попытки нападения прерываются захватом Минхо, плавно перетекшим в объятия. Когда с кухни доносится грохот посуды и рычащее мужское бормотание, парни переглядываются и, не сговариваясь, бегут к двери выхода с такой скоростью, будто за ними гонится разъяренный медведь. Толкая и одновременно утягивая друг друга за собой, жадно переплетая пальцы, они бегут к пшеничному полю. Что-то бесконечно тянуло к бескрайним просторам, усеянным золотыми колосьями, хотя Минхо и знал, что они идут туда в последний раз. Он много думал о том, почему это место стало таким особенным, но каждый раз в голове всплывал лишь один ответ и парень смирился с тем, что сами по себе стога сена и заброшенная конюшня не представляют собой никакой ценности, до тех пор пока там не появляется Хан. А значит, любое другое место рядом с ним станет настолько же важным. Всю свою жизнь Минхо бежал куда-то, не переставая волноваться о бабушке, о своих чувствах, деньгах, Хане. Но теперь он решил. Не только сделать новый шаг в неизвестное будущее, но и перестать вечно догонять кого-то, стараясь успеть везде и сразу. Он отчаянно держался за единственного близкого человека, думая, что так будет лучше им обоим. Но настало время двигаться дальше. Размеренно, смакуя каждую секунду, какой бы сложной она не казалась. Пока его руку держит другая, до боли горячая и родная, все кажется преодолимым.