***
По приезде домой я вынуждена бросить Тилля в прихожей и убежать на кухню, едва выпрыгнув из обуви — окно по случайности осталось открытым, подоконник залило дождевой водой, а рядом лежавшие бумажки и всякие мелочи разлетелись чуть ли не по всей квартире. Линдеманн прелестно мнётся на пороге и не решается даже разуться, пока я не даю добро, пролетая мимо с тряпкой в руках. Когда последствия микро-потопа устранены, я уже более спокойно приглашаю Тилля на кофе, хотя внутренне продолжаю дрожать. Я не знаю, как дальше пойдёт разговор, и ума не приложу, что сказать в принципе. Всё сквозит неловкостью, неуместностью и каким-то дискомфортом. Даже порой нагловатый Тилль смущается и присаживается на самый краешек стула. Вот уж полная противоположность Рихарду, который везде чувствует себя как дома и вольготно закидывает ноги на стол. Пока не получает полотенцем по плечу за такие выкрутасы, конечно. — Ты не против, если я переоденусь? — улыбаюсь я, а Тилль закатывает глаза и цокает. — Ты вымокла насквозь, я настаиваю, чтоб переоделась. Если ещё и мне хотя бы футболку организуешь… Я задумчиво скоблю затылок ногтями и воображаю, во что из моего гардероба может влезть такой большой человек. Разве что в халат, но это будет слишком, да и он розовый к тому же. Фыркнув собственным фантазиям о Тилле в шёлковом коротком халате, я ощупываю полки шкафа на предмет чего-то подходящего и наконец натыкаюсь на футболку, больше похожую на палатку — какая-то древняя реликвия Рихарда Круспе, которую он оставил у меня в одну из ночёвок, затянувшихся в итоге на несколько дней совместной жизни. Ситуация, конечно, сюр: предоставить Тиллю вещь, которую забыл в моей квартире Рихард. С учётом всех обстоятельств это и правда крайне комично, но за неимением лучшего варианта выбираю этот и вытаскиваю нечто с потёртым изображением Kiss. Тилль, оказавшийся за моей спиной, хмыкает, но не улыбается при этом. — Круспе? — прохладно интересуется он, но футболку забирает. — Да нет, Kiss. Не узнал? — я даже не знаю, зачем отмораживаюсь. — Смешно. Спасибо, — Тилль сразу снимает свою футболку и бросает на стул, и я зачем-то отворачиваюсь. Будто я там чего-то не видела. Будто вообще кто угодно там чего-то не видел. Линдеманн вновь усмехается, но на этот раз ничего не говорит. Когда я выхожу из ванной, приняв быстрый душ и наконец одевшись в сухой спортивный костюм, Тилль сидит на кухне и с улыбкой смотрит в сторону полки. Я, проследив за взглядом, натыкаюсь на фоторамку, о существовании которой давно забыла: в век технологий такие вещи, как бумажные фото, вспоминаются крайне редко. На снимке я с сестрой, мне там лет 15, не больше, стою на Красной площади со стаканом газировки и улыбаюсь. Будто в прошлой жизни. Забавно, что совсем недавно я так же изучала снимки чужой жизни в чужой квартире. — Подруга? Вы очень похожи. — Лучше. Сестра, — я с трепетом провожу по рамке ладонью, убирая несуществующую пыль — спасибо клинингу, здесь чисто, — и мысленно делаю себе пометку, что нужно написать ей вечером и поговорить, если останутся силы после общения с Линдеманном. Я уже сейчас чувствую себя вымотанной. — Она в России? — Да. У неё муж и ребёнок. В этом году, может быть, прилетит ненадолго, — Линдеманн отвечает на это улыбкой, которую я возвращаю. — Кстати, Вики… У тебя есть что-то, чтоб избавиться от вот этого? — Тилль указывает рукой на своё лицо, где нормальный грим давно превратился в ужас, страх и содомию, и я усмехаюсь. — От лица не обещаю, но от остатков косметики избавимся. Пошли, — я провожаю Тилля в ванную и вручаю молочко для снятия макияжа. Ванная у меня слишком тесная, я всегда была недовольна этим фактом, и в присутствии Линдеманна это ощущается особо остро. Я разворачиваюсь на пятках, чтоб выйти, и едва не утыкаюсь носом в Тилля, стоящего лицом к зеркалу. Я упираюсь задницей в раковину, с одной стороны стена, а с другой — рука Тилля, и это самая жуткая ловушка на свете. К горлу едва не подкатывает тошнота от паники, потому что он смотрит. Изучающе, внимательно, куда-то глубже, чем смотрят обычно, и это настолько же неуютно, насколько приятно. Он взглядом указывает на зеркало, вынуждая повернуться и посмотреть в отражение. Дыхание застревает в глотке на полу-вдохе, когда я вижу его взгляд, устремленный на меня, наполненный, кажется, нежностью, и я вижу и чувствую, как он пытается сомкнуть руки и обнять меня со спины. Едва я успеваю зажмуриться, потому что смотреть — выше моих сил, с кухни раздаётся телефонный звонок, и это одновременно спасение и проклятье. Тилль резко отстраняется и врезается во что-то, давая мне пространство, чтоб позорно убежать. На экране имя Альберта. Внутри всё сжимается с новой силой, потому что мы давно не обсуждали рабочие успехи с руководством, пусть я и стараюсь минимально держать его в курсе. Не в правилах Альберта звонить просто так, да и для этого есть секретарь и Линда в офисе, временно выполняющая обязанности моего заместителя. Будь там нечто рядовое, начальник бы передал информацию ей. — Виктория, — его голос, как обычно, тих и строг. Невозможно определить, будет он меня отчитывать или хвалить. — Альберт, приветствую, — я стараюсь вложить в голос максимум спокойствия, на самом деле не испытывая и сотой его доли. Только с началом работы с Тиллем ко мне вернулось ощущение благоговейного ужаса перед руководством. — Как продвигаются дела с Линдеманном? У меня сегодня была встреча с представителем Thalia в Германии. — Вот как раз вернулась со съёмок обложки сборника. Э-э, просто он просил сопроводить… — я не упоминала ни индивидуальные договоренности об оплате лично мне за услуги литературного агента, ни уровень общения. Не уверена, что это этично. Хотя понятие «этичности» стёрлось сразу с осознанием чувств к Линдеманну. — Делайте всё, что потребуется, и больше. Любой ценой, Виктория, нам нужно это сотрудничество, — не дав мне ответить, Альберт отключается. Видимо, дела у нас совсем плохи, раз любой ценой нужно хвататься за издание сборника стихотворений, весьма, надо сказать, специфических и «на любителя». Поклонники группы и самого Тилля будут расхватывать сборник, как горячие пирожки, но до того, как он попадёт на полки, придётся пройти все круги бюрократического Ада, и хорошо, если всего раза два, а не двадцать два. Я так и стою с телефоном, прижатым к уху, и размышляю: о делах, о Линде, с которой у меня завтра встреча, о Тилле, который шумит водой всего в нескольких метрах от меня и что-то мурлычет себе под нос, о Рихарде, который проводит выходные с дочкой, об Альберте и его строгости; думаю, пока голова не начинает идти кругом. — Ты обещала кофе, — голос Линдеманна раздаётся у самого уха, и его следовало бы четвертовать за идиотскую привычку пугать людей в неподходящие моменты. Я, вздрогнув, выпускаю из рук телефон, который угождает гранью прямо по ноге Тилля — от тапочек тот отказался, поэтому теперь оценивает по достоинству алюминиевый корпус в ударопрочном чехле. Это очень смешно. — И поделом мне, — шипит Тилль, стоя на одной ноге и потирая ушибленные пальцы. Я разрываюсь между сочувствием и злорадством и выбираю нечто среднее: достаю из морозилки пакет брокколи, оборачиваю в полотенце и всю дорогу ехидно хихикаю. Тилль смотрит на меня с тёплой улыбкой и шутливо качает головой. — По такому смеху, Вики… — я делано оскорбляюсь и пораженно ахаю, стараясь сдержать улыбку. — Грубиян, — отбриваю я и наконец поворачиваюсь к кофемашине. Тилль ещё недолго посмеивается и шуршит упаковкой капусты, а потом замолкает. Внутри меня будто оседает тяжёлый кирпич, который давит на все органы и не позволяет нормально дышать. Я вспоминаю, почему мы здесь и зачем, какие открытия настигли меня сегодня; вспоминаю, что я перед этим всем абсолютно беспомощна и обнажена. Ясно, что рано или поздно Тилль начнёт разговор, и остаётся лишь надеяться, что я смогу с него корректно и грамотно улизнуть. А пока я вдыхаю аромат кофе, достаю из холодильника молоко и запускаю капучинатор. — Ви, — от этого обращения внутри холодеет, потому что Рихарду всегда нравилось так называть меня, и эти параллели, кажется, теперь будут преследовать меня всю жизнь. — Да? — я знаю, что безразличие в голосе напускное и искусственное, Тилль знает, но шоу должно продолжаться. — Мы можем поговорить о… о нас? — мне так странно слышать в голосе Тилля это смущение, словно у него действительно какое-то раздвоение личности. Я вынуждена задержать дыхание, чтоб не всхлипнуть громче гудежа капучинатора, и включить дурочку. — Хочешь о работе поговорить? Конечно, давай. Сегодня была встреча с представителями… — Да ты шутишь. Какой работе, Вики? О нас, — я наигранно усмехаюсь трагизму и интимности в голосе Линдеманна и оборачиваюсь к нему с язвительной ухмылкой. Я понятия не имею, зачем делаю это, зачем разыгрываю спектакль, но тормоза уже сорвало. — Камень, — он, видимо, обо мне, и если бы он только знал, насколько он не прав. — За камнем? — я хмыкаю, но Тилль весёлости не разделяет. — Какие «мы», Тилль? Ты, надо думать, что-то сочинил себе… Наверное, привык, что на тебя пачками вешаются женщины, а о твоих сексуальных похождениях разве что слепой и глухой не читал и не слышал, но при чём здесь я? И разве не очевидно, что у меня роман с Рихардом? — я впервые открыто говорю с Линдеманном о своих отношениях с Круспе, и это очень жалкая ложь; наверняка сам Рихард упоминал, что между нам нет ничего серьёзного. Тилль выглядит поражённым в самое сердце, но даже это меня не останавливает. — Недопонятый гений, — на этой фразе Линдеманн особенно заметно злится, это слышно по дыханию и удару кулака о столешницу. Это действительно жестоко, я уже перегнула, но тормозить не планирую, — мечта любой в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти… Вернись на землю, милый Тилль, мы с тобой просто сотрудничаем. Коллеги, если тебе угодно. — Я в состоянии распознать, когда ты лжёшь; врать ты абсолютно не умеешь. Роман с Рихардом, «коллеги», что ты мелешь? Ви, посмотри мне в глаза, — Тилль так строг, что я невольно вздрагиваю, и молоко выходит из берегов. Часть выплёскивается на мою ладонь, и я включаю воду, чтоб смыть его. Телефон вновь звонит, забавно ползёт по столешнице от вибрации, и я совершенно беззаботно прошу Тилля, увидев имя Круспе на экране: — Ответь, пожалуйста, и поставь на громкую, у меня руки мокрые. Линдеманн, плотно сжав челюсти, подходит ко мне, снова со спины, и принимает вызов. — Ви, моё сокровище! — неожиданное начало для разговора с Рихардом, обычно он обходится одним лишь именем, но теперь это мне лишь на руку. Тилль едва воздухом не давится, его глаза округляются в удивлении. Наверняка он даже представить себе не мог, что Круспе может быть таким. Чего греха таить, я тоже не могла. — Привет, Рич. Ты на громкой. — Кто там у тебя? Завела любовника? — голос Рихарда дрожит и звенит от возбуждения и немыслимой радости, которой тот явно хочет поделиться. Я неубедительно смеюсь в ответ. — Всего лишь Тилль. — О! Привет, старик! — Угу, — отвечает Линдеманн и делает шаг назад, желая отстраниться от меня, от происходящего между нами с Рихардом разговора, от всех грубостей, которые я ему наговорила. — В общем, твоя идея с совместным пикником просто нечто. Поначалу я едва не умер от неловкости, но получилось просто фантастически. Она извинилась! Извинилась за то, что сказала, будто ненавидит меня, — я наконец по-настоящему искренне улыбаюсь. — Это же чудесно! — А ещё она накрасила мне ногти. А я ей. И ещё у меня в волосах сейчас заколка с зайчиком, — я не сдерживаю умилённого вздоха и слышу хлопок двери позади себя. — Чёрт, Рихард, у меня тут… ситуация, короче, я очень за тебя рада, жду твоего возвращения, всё обсудим, а сейчас мне пора! — Мне уже надо начинать волноваться? — голос Круспе вмиг становится серьёзным, и я бы рада ответить, но сама не понимаю примерно ничего. — Поговорим, когда вернёшься! Целую! — я наспех вытираю руки и, побросав всё, спешу в прихожую, где Тилль уже стоит в своей непросохшей футболке, воюет с дверным замком и матерится себе под нос. — Дерьмо. Я даже сбежать от тебя не могу, — в голосе Линдеманна столько неподдельного отчаяния, что внутри меня всё скулит от сочувствия и обжигающей боли. Я наломала столько дров, что в жизни не разгребу. Следует ли оправдываться и давать заднюю после всего, что я умудрилась сказать и сделать? Я точно задела достоинство Тилля помимо того, что солгала ему о «нас». Меня накрывает лавиной из стыда, потому что мне попросту не хватило смелости честно сказать: я не понимаю, что к тебе чувствую, но точно чувствую, пожалуйста, не уходи. Теперь Тилль выглядит так, будто не намерен оставаться не то что в квартире, а и в моей жизни тоже. Надеюсь, это не скажется на сотрудничестве, потому что если да — не видать мне должности, как собственных ушей, увольнение Альберт мне организует очень быстро и качественно. А за ним нищета, вечное одиночество, алкоголизм, гепатит… Я встряхиваю головой, отгоняя абсурдные варианты, и кладу ладонь на руки Линдеманна, который продолжает дёргать замок во все стороны с пыхтением и злостью. Мне так хочется его касаться; настолько сильно, что я намеренно избегаю этого. Телефон снова жужжит, оставленный на кухне, и я лишь бросаю взгляд на экран смарт-часов, чтоб убедиться: это подождёт. Тилль, словно поверженный, опускает голову. — Я ненавижу твой чёртов телефон, — он переворачивает руки так, чтоб сплести пальцы, и я смотрю на происходящее с моими же руками, словно не имею к этому отношения и лишь наблюдаю. — Не смей даже думать, что я поверил в твои россказни. Но ты оказалась даже более жестокой, чем я предполагал. Очень жестокой, Ви. — Тилль, я… — Ради всего святого, ты уже достаточно сказала, замолчи. Если это всё действительно правда, мы поговорим об этом позже. Сегодня я уже наслушался. Тилль вскоре отстраняется и отнимает руки, неосознанно прижимает их к себе, словно баюкает их, покалеченные моими прикосновениями. Наблюдать за ним просто больно, и я хочу извиниться, хочу приблизиться к нему настолько тесно, насколько позволит физическая оболочка, хочу сказать ещё что-нибудь и попросить остаться. Вместо этого я молчу и наблюдаю, как сильный мужчина становится слабым перед чужой жестокостью. Линдеманн поджимает губы, будто не позволяет себе сказать ещё что-то, и больше не смотрит мне в глаза, лишь себе под ноги. — Мне пора. Передавай Круспе привет, когда он вернётся, — я безропотно отпираю прихотливый замок и делаю крохотный шаг навстречу, желая по привычке обнять, но Тилль хлопает дверью прямо у меня перед носом. — Прости, — говорю я закрытой двери, не надеясь, что меня услышат, тем более не надеясь, что простят.Глава 7
29 сентября 2023 г. в 11:04
— Куда мы всё-таки едем? — Тилль в конце концов подаёт голос после того, как настраивает печку и включает подогрев сидения, чтоб обсохнуть, и запускает свой плейлист. Всё это время я пытаюсь сосредоточиться исключительно на дороге и почти забываю о присутствии Линдеманна в собственном автомобиле. Он мне забыть не даёт. Я опасно часто отвлекаюсь от дороги и смотрю в зеркало заднего вида, где отражаются чужие глаза.
— Ко мне. Не хочу взаимодействовать с людьми сегодня, — я прибавляю звук и малодушно надеюсь, что этого хватит для избежания разговора, потому что я никак не могу собрать мысли в адекватные слова. Единственное, на что меня может сейчас хватить — на то, чтоб расплакаться и выставить Тилля из машины под ливень и попросить оставить меня в покое. Либо притормозить в любом закоулке и целовать, пока в лёгких не закончится воздух.
— Хорошо, — Линдеманн оказывается достаточно понимающим, поэтому отворачивается к окну, напоследок поймав мою ладонь и сжав пальцы. Я пытаюсь вырваться, но он нахально кладёт сплетённые руки на моё колено и застывает. Я боковым зрением вижу его самодовольную ухмылку. Невозможный человек.
По крыше машины и стёклам барабанит ливень, дворники работают безостановочно с натужным скрипом, и этот фоновый шум отлично заглушает мысли. Я всматриваюсь в туман и осторожно маневрирую в потоке одной рукой, занятая лишь размышлениями о том, где лучше перестроиться. В машине заметно пахнет парфюмом Линдеманна: коноплёй, деревом, табаком и ладаном. Сначала этот аромат показался мне слишком резким, но он так подходит Тиллю и его характеру, внешности, что теперь ничто иное я не могу на нём представить. Навигатор разговаривает по-русски, и я слышу, как Тилль хмыкает. Его присутствие одновременно успокаивает и заставляет нервно дёргаться — удивительное сочетание, конечно. Дорога до дома кажется непомерно долгой, и я не знаю сама, продлить её хочу или поскорее завершить.