Есть ли путь домой?: 7. Поднимаемся, падаем, разбиваемся

      Джин затаила дыхание, пока Ын Джи вела её через задымленный, переполненный бар, помахивая своим удостоверением посыльного перед настороженным барменом. Обрывки бесед звучали со всех сторон, заставляя Джин крутить головой. Вот громко перешептывается пара женщин за столиком, одетых, похоже, в свои лучшие наряды:       — А потом она сказала, что отец ребенка — Ли! Ты можешь в это поверить?!       — Да на свете миллион Ли!       — Я так ей и сказала!       В другом месте группа молодых людей двадцати с чем то лет увлеченно слушала, время от времени хихикая, женщину, которая, судя по всему, была среди них заводилой:       — И я говорю ему — я киошинец, а он мне — а что, на Киоши все мужики такие?       — Ух ты! А ты что?       — Я ничего, а моя подруга врезала ему по голове и объяснила этому тупице, что я имею в виду.       — Эй! — Ын Джи хлопнула Джин по плечу. — Мы пришли. Дослушаешь, когда будем уходить, — она кивнула в сторону углового столика, где должен был находиться клиент, и подтолкнула Джин к пожилой женщине со стаканом крепкого спиртного в руках.       Джин прочистила горло:       — Кири?       Женщина подняла взгляд:       — А кто спрашивает?       — У меня сообщение для вас, — Джин вытащила бумагу из сумки, радуясь, что это пока не устное послание. Ын Джи сказала, что это будет следующим этапом обучения. В любом случае, пересказывать что либо в таком шуме казалось плохой идеей.       Кири с раздраженным видом отставила стакан и вскрыла конверт. Пока она читала, морщины на её лице становились всё глубже, а в конце она кивнула:       — Хорошо. Сколько я тебе должна?       — О, ничего. Доставку отплатил отправитель, — объяснила Джин. Чаевые приветствовались, но от этого клиента Джин их не ожидала.       — Тогда чего стоим, кого ждем?       Джин не нашлась, что ответить. Ын Джи потянула её за руку, уводя прочь из бара.       — Для первого раза всё вышло отлично, — похлопала она Джин по плечу. — Только… — девушка достала лист, выданный Джин перед уходом из офиса, и сделала на нём отметку угольным карандашом. — Еще сорок девять доставок, прежде чем ты пройдешь на следующий уровень.       — Так много? — поморщилась Джин.       — И половина из них устные. А из устных половина — закодированных. Последние пять ты сделаешь уже в одиночку. И тебе надо научиться работать с отчетной документацией, — Ын Джи прищёлкнула языком: — Тебе еще многому надо научиться, прежде чем ты вступишь в наши ряды.       Джин вздохнула и заглянула в список через плечо подруги:       — Что там дальше?       — Госпожа Бию из чайной лавки «Бию», — Ын Джи ткнула в имя из списка. — На что спорим, это та, с дружком Дай Ли?       — Фу, — желудок Джин скрутило при одном упоминании Дай Ли. — Давай побыстрей покончим с этим.       Когда они вошли, Мэй протирала стойку и махнула в сторону подсобки, когда Ын Джи показала свое удостоверение, мрачно добавив:       — Это уже третье за сегодня, так что хозяйка не в лучшем настроении.       — Спасибо за предупреждение, — вздохнула Джин и поправила сумку, прежде чем открыть дверь. ***       Чувствуя тяжесть в ногах, Зуко закрыл за собой дверь склада. Их первая миссия на новой работе прошла точно по плану: утром им с Лонгшотом выдали предписание по скрытому наблюдению за лагерем беженцев на окраине Нижнего кольца Ба Синг Се. Джета отпустили, чтобы он мог вместе с Акелой сходить к целителю и показать свою руку (и голову заодно).       В лагере не было ничего особенного, но, согласно установке, полученной от Дзиня, ходили слухи о преступном сговоре. После того, что Зуко узнал в архиве, он был почти уверен, что под преступным сговором понимаются разговоры типа «правительство нас дурит, и жизнь — отстой», и было довольно неприятно осознавать, что такой разговор мог навлечь на людей кучу неприятностей.       Зуко спустился по лестнице первым, отпер повал и отнес их скромные отчеты на стол начальства. Лонгшот даже заходить не стал, от двери наблюдая за действиями напарника.       Проблем с написанием отчета у Зуко не было. Бюрократические формулировки сами ложились под кисть. Это была одна из первых вещей, которым Зуко научился на «Вани» — учёт средств, пайков и топлива он делал сам, не доверяя никому, потому что слишком боялся саботажа и мятежа. Оглядываясь назад, он признавал, что у экипажа было даже больше причин, как для первого, так и для второго, чем он думал тогда.       «На основании наблюдения» — написал он, — «нет никаких признаков…», — тут он едва не закончил словом «восстания», но вовремя спохватился, что не должен знать о таком, и закончил «преступной деятельности», чувствуя, всем своим существом неправильность всего этого.       Закончив страницу и отложив её в сторону для просушки, Зуко подумал, что, наверное, это хорошо, что Джета сегодня тут нет. Зуко не думал, что смог бы справится с гневом Джета, когда его собственный буквально разъедал его. Выразительное молчание Лонгшота уже было достаточно тяжело выносить.       Он напомнил себе, что, каким бы дерьмовым не было задание, могло быть и хуже. Они не нашли ничего преступного и так и написали в отчёте. Оставалось надеяться, что Дай Ли поверят им на слово и отступят, но, по опыту, Зуко знал, что так просто ничего не бывает.       Он только надеялся, что минимизировал ущерб. ***       Азула чувствовала себя обезьяно-пуделем, пока тащилась за Ялин по улице, слушая её бормотание Агни-знает-о-чём. Клиент, к которому они шли, жил в квартале правительственных чиновников и военных рядом со станцией монорельсовой дороги «Внутренняя стена», что означало долгую прогулку от окраины. К счастью, это была последняя доставка до обеда. Две предыдущие пришлись на женщину, разразившуюся жалкими рыданиями после прочтения сообщения и хозяйку Мэй, расплывшуюся в нервирующей улыбке. Азула не могла решить, какая из двух раздражает её больше.       Жилой комплекс был пристроен к Стене и, к сожалению, нужная им квартира была на полпути к вершине, соединенная с землей шаткой лестницей, петляющей между балконами и каменными подпорками.       «Я просто счастлива», — со вздохом подумала Азула.       — Давай, у нас не весь день впереди, — подтолкнула её Ялин. — Поднимайся.       — Ты не пойдешь? — спросила Азула. Конечно, она не испугалась высоты, но одно дело — шпионить за взрослыми вечеринками с крыши Дворца, когда тебе положены быть в постели, и совсем другое — лезть туда.       — Покорители Земли остаются на земле, — заявила Ялин и у Азулы не было ни сил, ни желания спорить с ней, намекая, что у Джин с этим проблем нет. Она молча поправила сумку на плече (легкую, но Ярин намекнула, что это пока) и начала поднимать по лестнице.       — Инси дома? — спросила Азула у улыбающейся служанки, открывшей дверь — каким образом эти люди смогли позволить себе прислугу? Девушка кивнула и, продолжая улыбаться, пропустила Азулу внутрь.       Худой, сгорбленный старик сидел в глубине комнаты за каменным столом для пай-шо. Очевидно, Азула прервала игру в разгаре. Фонарь над его головой своим светом резко подчеркивал глубокий морщины на лице старика и заставлял один его глаз неестественно блестеть. Азула поняла, что этот глаз искусственный, вырезанный из какого то переливчатого камня. Другой был темно-зеленым.       «Не нервничай» — напомнила она себе.       — У меня для тебя сообщение, — и протянула конверт, на котором сама своим лучшим подчерком написала имя получателя. Само письмо утром записала с шепота измученной на вид женщины Ялин. Азула не знала, о чём письмо, знала лишь, что женщина заплатила за быструю доставку.       Мужчина улыбнулся, демонстрируя вставной зуб, вырезанный из того же камня, что и глаз:       — Не бойся. Дай его мне, — он протянул узловатую руку.       Азула шагнула вперед и вложила письмо ему в ладонь.       — Ты кажешься знакомой, — пробормотал старик, и Азула замерла — неужели новости о ней дошли до Земного царства?! Иначе откуда он знает её?! — но потом старик захихикал: — У моего старого друга такие же глаза, как у тебя. Ты ведь умненькая молодая леди, не так ли?       Азула выдохнула.       Инси взял письмо, вскрыл восковую печать длинным ногтем и углубился в чтение удивительно каллиграфических строчек.       Азула знала, что этого не следует делать, но всё же не удержалась — вверх ногами она читала плохо, но разобрала Драконья плитка, Синий лотос и Гамбит Мешок слепца. Она почти рассмеялась над этим абсурдом — женщина доплатила за срочность из-за пай-шо!       — Полагаю, ты ждешь чаевые, — старик залез в карман и достал пригоршню монет — больше, чем Азула видела с тех пор, как попала в город — и отдал ей. — Теперь иди, дитя.       Азула поспешила ретироваться. Служанка открыла ей дверь и помахала на прощание всё с той же жутковатой улыбкой на лице. Почти облегчением было увидеть Ялин внизу лестницы.       — Чаевые дал? — спросила Ялин.       — Разумеется, — пожала плечами Азула.       — С твоим отношением к клиентам? Удивительно. И сколько?       Азула разжала ладонь — пять золотых монет, три серебряных и… одна деревянная фишка.       — Этот идиот дал мне фишку для пай-шо.       Ялин выхватил кусочек дерева и прищурилась:       — И даже не хорошую. Все знают, что фишка Лотос бесполезна, — она вернула её Азуле. — Оставь её себе. Может, постепенно соберешь полный комплект, если будешь часто доставлять ему письма.       Азула хмыкнула. Чтобы она еще раз поднялась в это место…       — Пошли. Пора обедать.       — Как госпожа пожелает, — фыркнула Ялин и побежала вперед.       Когда-нибудь Азула разберется с ней. ***       Инси отложил сообщение, убедившись, что прочитал всё верно и посмотрел на доску пай-шо.       — Думаю, сейчас твой ход, Сихуи       Его дочь отошла от окна, опустилась на колени и коротко поклонилась, прежде чем склониться над доской.       — Ты узнал эту девочку, — сказала она и её губы дернулись в тике, который так и не прошел за столько лет, проведенных вне влияния Дай Ли. Инси про себя проклял крото-барсуков за то, что те даровали подобным людям дар Покорения.       — Что ты об этом думаешь? — он передал ей письмо. Глаза Сихуи метались между строчками и фишками на доске. Она медленно передвигала плитки, выстраивая их в комбинацию, которой он научил её, заполняя пустоту, что Дай Ли оставили в её разуме, знаниями, на приобретение у него самого ушли десятилетия. Доска пай шо, если смотреть на неё под определенным углом, не слишком отличалась от карты с двумя полюсами на противоположных концах.       — Голубой лотос в северо-восточном квадранте, — она переместила плитку в угол слева от Инси. — Белый лотос на западе. Дракон…       — Пока спит, но стоит ошибиться… — Инси положил плитку рядом с Голубым лотосом. — И партия окажется под угрозой.       Рот Сихуи снова дернулся в улыбке, что противоречило её каменному взгляду:       — Сначала он захлебнется собственной кровью.       Инси нахмурился и покачал головой:       — Мы должны следить за своими словами, — напомнил он.       — Мне очень жаль, отец.       Он сжал ей руку:       — Не страшно.       — Значит, девочка. Голубой лотос, вытащенный вслепую?       — Я же сказал, что у неё глаза старого друга.       — Или врага. Ты забыл…       — Может я и стар, но с моей памятью всё в порядке. Я помню осаду.       Сихуи опустила взгляд:       — Я тоже. Я была ребенком, отец, но я помню, как потеряла семью.       У Сихуи была семья. Родители, брат, кажется, кузины примерно её возраста. Она единственная, кто выжил, а потом её забрали Дай Ли, лишив имени и личности. Когда Инси нашел её в глубинах, он рискнул всем, чем мог себе позволить, чтобы вытащить её оттуда. В конце концов он просто убедил начальство из Дай Ли, что ему нужна горничная. И, после долгих месяцев болезненного исцеления одна из многих Джу Ди стала Сихуи, светом его увядающей жизни.       — Люди меняются. Ты знаешь это так же хорошо, как и я, — сказал Инси. — И мы не можем отметить ход, который уже изменил расстановку сил на доске. Мы должны посмотреть, к чему это приведет дальше.       Сихуи спокойно обдумала эти слова и спросила:       — Так что нам делать?       — Мы подождем, — Инси улыбнулся: — Ты многому научилась, но не будем забегать вперед. Мы тоже фишки в этой партии и Великий Лотос направит нас, когда придёт время.       Сихуи неохотно кивнула:       — Я доверяю тебе, отец.       Инси улыбнулся:       — Я желаю для тебе только лучшего, дочь моя.       Она склонила голову и на этот раз её улыбка была настоящей.