Достоевский резко открыл глаза. События реальной ночи и нового кошмара смешались. Как же противно, что сны нельзя контролировать. Легче просто не ложиться спать. Фёдор вроде и не собирался… Достоевский привстал и огляделся. Он лежал на кровати в своей спальне. Постепенно Достоевский восстановил цепочку вчерашних событий. Последние, что он помнит, как они стояли с Колей на кухне. Наверное, там он и вырубился. А Гоголь не стал будить и донёс в кровать. Раздосадованно выдохнув, Федя с размаху снова шлёпнулся на кровать, закрыв лицо подушкой. От таких резких действий мигрень решила напомнить о себе и сковала голову. Она стала такой привычной, что Достоевский уже не обращает на неё внимания. Гораздо больше его волновало другое. Вчера Гоголь видел его слабым. Это ужасно. Провал. Такого никогда нельзя было допустить. Как же стыдно. Единственное решение, показавшееся Фёдору лучшим, было прямо сейчас удушить себя подушкой.
Фёдор услышал грохот на кухне, последовало звонкое «Ой!», а потом в дверном проёме показался сам Гоголь.
— Утречко, Федя! — прекрасно поняв, что Достоевский уже не спит, воскликнул он. — Как спалось?
— Плохо. — честно пробурчал Федя, откидывая подушку и присаживаясь на кровати. Поразмышляв ещё пару секунд, Достоевский решил, что удушье слишком радикально. В конце концов, вчера он выжил после встречи с упырём, а после такого смерть от подушки звучит жалко.
Стоп. Чего-то не хватает. Достоевский прислушался. Почему петухи не орут? Фёдор посмотрел на часы. Час дня. А как же ранние подъёмы из-за жестоких птиц? Гоголь-то проснулся. Точно, Гоголь.
— Николай, уже день, а петухи не кричали. Ты случайно не имеешь к этому отношения?
На лице Гоголя расплылась озорная улыбка, говорящая сама за себя.
— Ты был таким уставшим. Я решил дать тебе возможность выспаться!
— Николай, куда ты дел петухов? — строго поинтересовался Достоевский.
Коля лишь звонко рассмеялся, снова скрывшись на кухне. Что этот поганец учудил? Фёдор конечно хотел избавиться от певцов без образования, но сейчас даже проникся к петухам сочувствием. Встреча с Гоголем для них точно ни чем хорошим не закончилась. Остаётся надеяться, что они хотя бы ещё живы.
А что Гоголь делает на кухне? И так уже шумит там. Оставлять его одного не стоит. Достоевский выбрался из плена одеяла и зашагал к Коле. Тот стоял у плиты, насыпая крупу в кастрюлю.
— Я нашёл у тебя гречку! — пояснил Коля. — Сейчас такого накашеварим!
— Ты не пошёл домой. Мог там нормально поесть. И бабушка твоя наверняка переживает.
— Я уже отправил ей почтового голубя, так что с ней всё хорошо. А я не мог тебя бросить. От меня намного больше пользы, чем ты думаешь!
— Например?
— Ну например, я приготовил тебе кашу! — заметив, что такой аргумент Достоевского не устроил, он поспешил добавить. — А ещё я кое-кого поймал! — Коля перевёл взгляд куда-то в угол и обратился в пустоту. — Кузя, выходи! Хватит молча глазеть!
— Какой ещё Ку…
Вдруг из пустоты стал вырисовываться силуэт, и перед парнями возник маленький человечек. Макушка его доставала Фёдору до колен. Если не обращать внимания на рост, то человечек выглядел лет на 30-40. Лицо и руки в саже, светлые волосы мочалкой улеглись на голове, топорщась в разные стороны.
— Это что ещё за кваказябрик? — спросил Достоевский, глядя на человечка.
— Сам ты кваказябрик! — обиженно крикнул человечек, уперев руки в бока. — Я Кузя! Домовой здешний!
Вот это поворот. Но выглядит он как-то совсем не… Как Домовые вообще должны выглядеть?
— Так это ты мне жить нормально не давал? Такая мелочь, а столько проблем.
— Да как ты смеешь! Я маленький, но удаленький!
— Я уже понял. Чего раньше прятался?
— Я и не собирался вылазить. Не положено. — Кузя злобно глянул на Гоголя. — Но до кое-кого простые истины не доходят!
Ясно. И тут Коля постарался.
— Николай, ты зачем маленьких обижаешь?
— Ещё хоть одно слово про мой рост, и я тебя за шкирку выставлю отсюда! — продолжал бушевать Кузя.
— Не дотянешься. — жутко ухмыльнулся Достоевский, немного наклонившись к Домовому.
Наблюдающий за этой стычкой Гоголь хихикал на заднем плане. Возмущённы Кузя агрессивно кружился вокруг Фёдора, подпрыгивая и махая руками. На Домовом была простая белая майка с широким горлом, со множеством заплаток. Пока явно имеющий комплексы Кузя нарезал уже десятый круг, Достоевский заметил, что у него на шее висит цепочка, на которой болтается странный амулет. Фёдор уже видел такой. Конечно же! Ключ от тайника!
— Успокойся, гиперактивный дух дома. Лучше скажи, не знаешь ли ты, где ключ от тайника за ковром?
Вряд ли Домовой так просто возьмет и отдаст, но разведать обстановку стоило. Кузя тут же замер, инстинктивно схватив ключ под майкой, окончательно подтверждая догадки Феди.
— Не знаю! И знал бы, не сказал! Нечего людишкам в подобное лесть!
— Значит, ты в курсе, что внутри тайника? — продолжал допрос Достоевский.
— Что? С чего ты взял! — занервничал Кузя, бегая глазами по комнате.
Никудышный из него врун конечно.
— Кузя, ты ничего не хочешь сказать? — вдруг подал голос Гоголь.
— Что вам обоим нужно понести страшную кару за такое отношение к Домовому? Конечно хочу!..
Вдруг из открытого окна в дом пролезла ветка куста, обхватила Кузю за ноги и подняла вверх тормашками, трясся.
— Ай-ай-ай! — запричитал Домовой. — Да понял я, понял! Отпусти!
Ветка резко отпустила Кузю, и тот со всего размаху шлёпнулся на пол. Ветка нависла рядом, словно наблюдая за происходящим. Домовёнок вернулся в вертикальное положение, отряхивая и так грязную одежду от новой пыли, угрюмо бормоча. Приведя себя в относительный порядок, Домовой встал по струнке смирно, как солдатик, и отчеканил:
— Я пришёл просить прощения за необоснованные действия и необдуманные поступки. Я осознал, что был не прав, и постараюсь больше не причинять тебе вред. Добра, любви, счастья вам всем желаю. Не от всего сердца конечно… — Кузе тут же прилетел подзатыльник от ветки. — Ай! Да я же сказал всё! Ну подумаешь, немного сымпровизировал в конце. Всё, отстаньте от меня!
Домовёнок растворился в воздухе, будто его и не было. Но обиженное бурчание ещё было слышно. Ветка потянулась к Феде, изобразив поклон, и исчезла за окном. Кузя говорил совсем не искренне. Его просто заставили выучить речь, а потом зачитать тут. Но его раскаяние никому и не нужно. Не будет больше козни строить, и на том спасибо.
— Ты видел?! — воскликнул Гоголь, подбежав к окну и вылезая туда чуть ли не полностью. — Живой куст! Это наверняка Леший!
— Как там говорилось? — вздохнул Достоевский. — Всё чудесатее и чудесатее. Николай, ты сейчас вывалишься. Вернись в дом. Лучше скажи, зачем к этому гномику полез?
— Это не я, а он! — начал оправдываться Коля, послушно отходя от окна. — Стою я такой, кашку варю, и вижу, Домовой на стол залез и собирался в крупу червей насыпать. Я конечно всё понимаю, неприязнь к людям и всё такое, но продукты переводить не надо. Так бабушка говорит. А бабушка фигни не скажет! Ну я его и поймал. Много Домовых я видел, но таких наглецов — ни разу!
Видел? Снова Гоголь спокойно это заявляет. А ребята у костра заверяли, если нечисть не захочет, люди её не увидят. Интересно получается. Но Достоевский не успел поразмышлять об этом как стоило, потому что в нос ударил резкий запах гари.
— Николай. Сколько у тебя уже каша на плите стоит?
— Каша! — опомнился Коля, подбежав к плите, чуть не упав и выключил её. Он грустно смотрел на чёрное содержимое.
— Лучше её не есть. — заключил Фёдор, выглядывая из-за плеча Гоголя.
— Эх, а я так старался. — понуро вздохнул Коля.
— Давай выкидывай эту отраву. — безжалостно приказал Достоевский. — Или можешь попробовать гномику скормить. Он наверняка оценит такое подношение.
Фёдор выставил руку вперёд как раз вовремя. Пустота со всего маху пустила в него уголёк. Достоевский нашёл себе новое хобби. Издеваться над Кузей оказалось интереснее, чем он поначалу думал.
Фёдор предпочитал не думать, что перед ним открылся новый мир. Совершенно другой. Неправильный. Антинаучный, но настоящий. Постарался принять как должное. Ну подумаешь, ходят вокруг него неведомые хтони. Пусть ходят. Забивать себе голову мыслями вроде: «О нет! Моя жизнь никогда не будет прежней! Что же мне теперь делать?!» Достоевский не собирался. Он всегда умел подстраиваться под обстоятельства, изучить всё, а потом брать эти обстоятельства под свой контроль. И сейчас сделает тоже самое. Радовало, что Гоголь тоже предпочитал не комментировать произошедшее. Особенно события в кухне. Так же делал вид, что ничего не изменилось. И Фёдор был ему за это искренне благодарен и поддерживал глупую игру.
Фёдор сидел за столом, подперев щёку кулаком и глядел в окно, размышляя обо всём сразу. Один поток мыслей готовил план по захвату ключей у Домового. Второй откровенно халтурил и просто вспоминал, что, где и как лежит в магазине тёти Дони. Третий прорабатывал различные варианты действий, если Достоевского всё же найдут. А четвёртый… Как бы Фёдор не старался засунуть эти мысли куда подальше, они упорно выбирались на свет и кричали. Вопрошали, почему Федя ещё не выставил Колю за порог, а позволяет спокойно разгуливать по дому и залезать во все щели. Достоевский оправдывал это тем, что Гоголь всё равно не уйдёт, даже если его силком выгнать и запереть дверь на засов. Коля просто пролезет в окно. Если и это не получится, соберёт армию кротов и прокопает тоннель под землёй. Или найдёт воздушный шар и спрыгнет с него над крышей дома, проломив. Да что угодно. Гоголь сделает что угодно, лишь бы добиться того, чего хочет. И этим он походил на Фёдора. Просто методы достижения цели разные, но упорство одно.
Пока Фёдор продолжал свою бурную умственную деятельность, Коля раздобыл хлопья и молоко и теперь смешивал это в двух мисках, украдкой поглядывая на Достоевского. Федя снова был обычным. Холодным, строгим, немного жутким и собранным. Скованный невидимыми оковами. Могло показаться, что он просто робот, у которого ни чувств, ни эмоций, ни души, способный лишь на анализ. Но Гоголь знал, что это не так. Всегда знал, а вчера убедился, что прав. И сейчас видел отчётливее, как Фёдор собственноручно ещё сильнее душит себя оковами, не позволяя себе даже на секунду расслабиться и позволить себе чувствовать. И Коля хочет ему помочь. Вот только он не знает как. Не знает, почему Достоевский такой. Что заставляет его постоянно озираться по сторонам, а ко всему живому относиться с подозрением или пренебрежением.
Гоголь плюхнулся на табуретку напротив Феди и подвинул к нему миску с хлопьями. Достоевский уставился на неё и со вздохом закатил глаза.
— Не закатывайся мне тут! — воскликнул Коля, хрумкая своей порцией. — Тебе. Надо. Кушать. Всем живым людям надо кушать. Если ты не кушаешь, ты помрёшь. Поэтому ложку в руки и пока тарелка пустая не будет, я тебя не выпущу.
— Я не… — Фёдор посмотрел на Гоголя. Тот был настолько серьёзен, что даже забавно. — Ладно-ладно.
— Вот и молодец! — обрадовался Коля. — А потом пойдём на улицу! И никаких возражений!
— Коля, я не ребёнок. Как-нибудь сам разберусь.
— Ага! Посмотрю я на тебя, когда ты от своего образа жизни в могилу сгинешь. Раз сам не можешь о себе позаботиться, тогда хоть мне позволяй!
Когда Коля стал его личной нянькой? Мнение Фёдора спросить никто не хочет? Похоже нет.
Но Фёдор не спорил. Послушно поел. А потом собрался и в компании Гоголя вышел на улицу. Коля уверенной походкой направился куда-то.
— Я хочу тебя кое-куда отвести!
Гоголь снова рассказывал что-то, что остальные глупцы клеймили чепухой. Достоевский же называл это «Бездонным ларцом информации». Конечно, слушать про рассаду кабачков и битву с колорадским жуками очень интересно, но у Фёдора есть, что спросить. Но так не хочется самому начинать об этом разговор. А Коля как назло даже словом не обмолвится. Спросить, значит признать интерес.
— Николай. — всё-таки решился Достоевский. — Раз уж теперь всё так, мог бы ты рассказать о… них.
Гоголь обернулся. На его лице была такая довольная улыбка, что Федя тут же захотел ему врезать.
— Что же ты хочешь услышать? — промурлыкал Коля.
— Всё. И хватит так лыбиться. Под ноги смотри лучше.
— Как прикажешь! Ты ещё не встречал Водяного. Слушай значит…
Под интересные, теперь уже не байки, Гоголя, парни шли дальше по роще. Фёдор внимательно анализировал Колину речь, запоминая всё и вся. Достоевский и представить не мог, что однажды его разговоры будут выглядеть вот так:
— Ты утверждаешь, что Водяной топит людей, но часто даёт им советы по доброте душевной?
— Да.
— И что он может как наградить рыбака богатым уловом, так и оставить его ни с чем?
— Да.
— Это от чего-то зависит?
— Нууу. Вроде от поведения самого человека.
— Извини конечно, но у вашего Водяного какая-то биполярка.
Гоголь звонко рассмеялся.
— Федя, ты такой забавный!
Достоевский представлял, каким он кажется другим, но точно не ожидал, что кто-то может считать его забавным. Поэтому он лишь вздохнул, снова убедившись, что Коля другой.
Вскоре Федя понял, куда Николай его ведёт. Парни вышли на бескрайнее поле пшеницы. Солнечные колосья достигали горизонта и тянулись дальше до бесконечности. Среди полей виднелись стога сена. Вокруг ни деревьев, ни домов. Ни души. Красота.
— Федь, догоняй! — крикнул Коля, побежав вперёд.
— Ребёнок. — вздохнул Достоевский, но всё-таки побежал за ним.
Ясное дело, что Федя гордую-лань-Гоголя не догнал. Только запыхался весь.
— Нужно подтянуть твою физическую форму. — заключил Коля, глядя на шумно дышавшего Достоевского.
Гоголь, взявший с собой корзинку, достал оттуда покрывало в красно-белую клеточку, поставил на него корзинку и затем вытащил маленькое радио. Пока Гоголь старательно искал определённую волну на радио, Фёдор наслаждался видом. Тихо, спокойно, свободно.
— Здорово здесь. — выдохнул он.
— Ага! — разобравшись с радио, Коля вскочил и встал рядом, вдыхая полной грудью. — Я люблю сюда приходить. Тут нет никаких границ. Тут свобода.
Из радио заиграл «Вальс Цветов» Чайковского. Музыка, которую хоть один раз слышал каждый. А Фёдор, как истинный любитель классики, сотню. Вальс струился, обволакивая всё вокруг чудесными нотами. Достоевский прикрыл глаза, позволяя мелодии проникнуть в несуществующую душу и расцвести внутри миллионами цветов. Федя прекрасно чувствовал взгляд Гоголя на себе. Интересно, о чём шут сейчас думает?
«Разве законно быть настолько красивым?» — вот какие восторженные мысли кружились в голове Коли. Стройная, слишком худая изящная фигура. Аристократические черты лица не скрывают даже усталые круги под глазами. Лёгкий ветерок развивает тёмные волосы. Гоголь никогда не видел никого вот такого красивого. Иногда Коле кажется, что Фёдор по настоящему
божественный.
— Николай, хватит пялиться. — не выдержал Достоевский, поворачиваясь к нему и пронзая взглядом лиловых глаз. — Если хочешь что-то сказать, то говори.
Гоголь вздрогнул, немного замялся, покачиваясь из стороны в строну под пристальным взглядом Феди. Глубоко вздохнув «Либо сейчас, либо никогда» — подумал Коля, и пока не успел передумать, протянул Достоевскому руку.
— Федь… Станцуем?
А вот теперь завис Достоевский. Можно назвать это предвиденной, но неожиданностью. Несколько секунд он молча глядел на немного покрасневшего Гоголя, заставляя того нервничать. Коля уже хотел как обычно перевести всё в шутку. Но тут Фёдор улыбнулся, положив свою ладонь на Колину.
— Тебе повезло, я принимаю предложение.
— Настоящие благословение! — счастливо улыбнулся Гоголь.
Два парня, совершенно непохожие друг на друга. День и ночь. Огонь и холод. Свет и мрак. Что может их связать? Золотое поле пшеницы и вальс Чайковского. Оба не были профессиональными танцорами, и со стороны их танец наверняка выглядел немного нелепо и несуразно. Но они здесь одни. У Коли перехватило дыхание. Много чего происходило в его жизни. Слушая его истории, все удивлялись, как он вообще выжил, но больше повергало в шок, что Гоголь никогда не пугался. Ну подумаешь, грохнулся он с камней в воду вниз головой. Ну нашёл он избу Бабы Яги с коллекцией черепов. Ничего, бывает. Можно других попугать, а сам Коля обычно лишь смеялся. Всегда смеялся. Но сейчас сердце билось так громко, что Гоголь почти не слышал музыку. Что-то странное, непривычное кружило в его душе, наполняя трепетом. Холодные руки Фёдора, его улыбка. Не жуткая, как у гениального злодея. Не саркастичная, открыто говорящая об отношении к собеседнику. А настоящая, даже похожая на счастливую. Красивая. Самая лучшая и прекрасная.
Фёдор чувствовал себя странно. Не понятно. Что ему очень не нравилось. Не понимать, значит не контролировать. Но назвать это чувство противным он не мог. Правда стоило посмотреть на Гоголя, как внутри кружило то, что романтики назвали бы бабочками в животе. Достоевский первый раз поймал себя на мысли, что считает Гоголя красивым. Пепельные волосы Коли как всегда торчали в разные стороны. Разноцветные глаза искрились счастьем. А извечная улыбка украшала лицо. Достоевскому казалось, что он знаком с Колей вечность. Было в Гоголе что-то родное, своё. Такое нужное и необходимое.
Фёдор ни разу ни с кем не танцевал. И логично полагал, что этого никогда не случится. Но в последние время в его жизни стало очень мало логичного. У здравого смысла настал творческий кризис, он схватил чемоданы и заявил, что пора в отпуск. Уходя, заодно прихватил с собой все мысли, постоянно кишащие в голове Феди и мешающие спокойно жить. И сейчас, первый раз за всю свою жизнь, Достоевский на своей шкуре почувствовал, что значит «В голове гуляет ветер». Совершенная пустота. Никаких мыслей. Невероятное ощущение. Только сейчас Фёдор почувствовал невероятную лёгкость. Сначала даже не понял, что это. А потом осенило. Мигрень прошла. Та, которая проследовала его все эти годы, сейчас отступила. Никакого железного кольца и стука в висках. Фёдор растворился в музыке и в Коле. Как хорошо. Как свободно. Не совсем понимая как двигаться и растерявшись от непривычной лёгкости, Достоевский позволял Гоголю вести его. Он сам и не заметил, что улыбается, приводя в восторг Колю. Гоголь поднял руку, прокрутив Фёдора вокруг своей оси, словно балерину. Достоевский вдохнул полной грудью, тут же пьянея от чистого кислорода. Шаг назад, влево, поворот. Но вдруг парни почувствовали, как теряют равновесие. Они не заметили камень. Гоголь успел взвизгнуть, и они полетели прямо в стог сена, так удачно расположившийся за ними. Фёдор так и упал спиной, а Коля успел перевернуться и отскочить в сторону, чтобы не грохнуться на Достоевского. Парни провалились в мягкую кучу сухих стеблей. Заливаясь смехом, Гоголь повернул голову к Феде и тут же затих. Достоевский смеялся, зажмурив глаза. Немного хрипловатый, тихий смех Фёдора был невероятным. Внутри Коли всё скрутилось, а глаза сверкали.
Достоевский повернулся на бок в сторону Коли. Парни были близко друг к другу. Их глаза встретились. Фёдор снова потонул в разноцветном взгляде Гоголя. Достоевский какое-то время размышлял об одной вещи, не дававшей ему покоя. И сейчас самый лучший момент, чтобы спросить.
— Николай, этот шрам у тебя… Поэтому ты и видишь нечисть?
Коля отвернулся, слабо улыбаясь, заложил руки за голову и немного помолчав, глядя в безоблачное небо, ответил:
— Да. Когда я был ещё маленький, на меня напал упырь. Мне чудом удалось выжить и сохранить глаз, но на память о той ночи остался шрам. Сначала ничего странного не было. А потом я стал замечать то, что раньше не видел. Рассказал я об этом только Ване и Сигме. Они сначала не верили, но после некоторых событий я смог доказать, что не вру. Ванька мне и запретил другим рассказывать. Поэтому после прошлых огнелок мне знатно влетело.
Коля говорил об этом так спокойно, будто сообщал прогноз погоды на завтра. Достоевский и предполагал что-то подобное. Наверное, поранив Гоголя, упырь успел занести ему в кровь яд, который и обращает людей в монстров. Но для полного обращения жертва должна быть укушена, поэтому яда не хватило, и Коля остался собой. Лишь получил небольшой абкрейд в виде супер-глаз.
Достоевский поднялся на локтях и навис над Гоголем. Пока ошарашенный Коля лежал, боясь пошевелиться, Фёдор рассматривал его лицо, пытаясь прикинуть, насколько глубокой была рана. Он сам видел, насколько острые у упырей когти и какие грязные. Сколько же заразы проникло вместе с ядом в кровь Коли. Фёдор аккуратно провёл пальцами по линии шрама. Весь неровный.
— Федь… — только и смог выдавить Гоголь, чьё сердце билось с неимоверной скоростью, а сам он разучился дышать. — Ты чего?..
— Думаю, как хорошо, что тебя не загрызли тогда. — улыбнулся Фёдор, вытаскивая из растрёпанных волос Коли застрявшие кусочки сена.
— П-почему же?
— Иначе мы бы с тобой никогда не встретились.
Достоевский встал, отряхнулся от налипшего сена и как ни в чём не бывало пошёл в сторону брошенного, одиноко лежащего, всеми забытого покрывала.
А Гоголь так и остался лежать, широко распахнув глаза и глядя в некуда, пытаясь понять, что это только что было.
***
Вернулся Достоевский домой ближе к вечеру, насилу убедив Колю, что с ним ничего не случится и шут может спокойно идти к себе. Как только Федя вернулся домой, прислушался, пытаясь заметить присутствие Домовёнка, но тот явно не хотел идти на контакт и сидел тише воды ниже травы. Бросив поиски Кузи, Фёдор провёл оставшееся время за книгой и параллельным размышлением, как забрать у Домового ключ. Идти на переговоры смысла нет. Во первых, опускаться до уговоров какого-то невоспитанного телепузика поделиться ключом Достоевский не собирается. Во вторых, успеха у этой затеи быть не может. Зато есть более действенный способ, которым Фёдор и воспользуется.
Незаметно солнце зашло за горизонт. О сне у Достоевского и мысли не было. Он зажёг свечу и пошёл в спальню, чтобы достать сумку, но отодвинув ткань, отделяющую комнаты и подняв взгляд на окном, так и замер в проходе.
Из уличной тьмы на него таращилось
что-то. Бледное, пепельное лицо, похожее на человеческое, такое худое, будто это только череп. Большие, полностью чёрные глаза не отрывали от Фёдора взгляда. Нечто явно согнулось, ведь намного выше чем окно. Видно было пару лап, длинной не меньше двух метров. Таких же ужасно тонких. Что-то и Фёдор молча глядели друг на друга, не двигаясь. Достоевский не знает, сколько прошло времени, но нечто наконец отвернулось и тихо пошло дальше.
Всё так же молча Фёдор сел на кровать, а потом громко выдохнул.
— Что. Это. Блять. Было.
Вдруг из пустоты появился уже известный Домовёнок. Он катался по полу, смеясь.
— Ой, не могу! Видел бы ты своё лицо! Надо же, Жердяя испугался!
— Посмотрите, кто явился. — придя в себя, огрызнулся Фёдор. — Говорящих чупакабр никто не спрашивал. Иди… что ты там делаешь? За шкафом сиди.
— Сам ты чупакабра! — тут же злобно крикнул Кузя. — Чтоб ты знал, чупакабры даже говорить не могут! И они одни только проблемы и приносят! Скот едят!
— Да и от тебя пользы не много. Зато проблем хоть отбавляй.
Задохнувшись от возмущения, Домовёнок не нашёлся, что ответить и растворился в воздухе. Фёдор ещё долго слышал его возмущённое бормотание:
— Чупакабра я! Пользы от меня видите ли нет! Давно вёдра на голову не падали? Ну посмотрим ещё, посмотрим, кто тут проблема!
***
Коля не хотел отпускать Федю, но Достоевский не двусмысленно дал понять, что охрана ему не нужна. Пришлось послушаться. Вернувшись домой, он обнаружил, что бабушка снова ушла к соседям. Пока Гоголь занимался своими обычными делами, день помахал на прощание ручкой и уступил место ночи. Коля весело запрыгал к себе в комнату, чтобы разобрать кровать, но испуганно вздрогнул в проходе.
— Твою ж мать, Жера! — воскликнул он, ругая глазевшего на него бледного и худого Жердяя. — Я же просил, не появляйся так! Я и так уже седой, а ещё ты тут со своими фокусами! Хоть колокольчик на тебя вешай! Ты себя в зеркало видел?! Нет?! Тогда спешу сообщить, что ты не выглядишь как розовый единорог!
Жердяй сконфуженно потупил взгляд.
— Прости. — тихо прохрипел он загробным голосом. — Я не хотел. Как-то само получается…
— Ладно, не забивай голову. — успокоился Гоголь. — Я тоже палку перегнул. Ты же не специально. Подожди минутку!
Коля молнией кинулся на кухню, а через секунду вернулся к Жердяю с пирожками с мясом.
— Как раз твои любимые! — улыбнулся Гоголь, открывая окно и протягивая Жере большую часть пирожков. — Вокруг никого нет?
Поняв, о ком говорит Николай, Жердяй отрицательно помотал головой.
— Отлично! — шире распахнул окно Гоголь, присаживаясь на подоконник. — А то я уже встретился с этими тварями, пока хватит. — он взял пирожок и покрутив его в руках, проговорил. — Ну, рассказывай. Где так долго пропадал? Я уж начал беспокоиться.
— Решил немного мир повидать. По деревням погулял. — всё так же немного смущённо ответил Жера. — А в одной на меня собаки накинулись. Ты же знаешь, какой я хрупкий? — Гоголь кивнул. — Вот. Убежать удалось, но пострадал знатно. Последние недели восстанавливался дома. Вот и не приходил.
— Ясно. Сейчас всё хорошо? — искренне побеспокоился Коля.
— Да. — Гоголь отчётливо видел, что Жера хочет что-то спросить. — Коля, а ты знаешь того, кто в заброшенном доме живёт?
— Да! Это Федя! Он… — тут до него дошло. — Жера, только не говори, что ты к нему в окно полез!
Сконфуженный вид Жердяя говорил сам за себя.
— Жераааа! — удручённо простонал Гоголь, хватаясь за голову. — Ну раз не можешь невидимым от людского взгляда быть, то хоть избавился бы от привычки этой дурацкой!
— Природа у меня такая. — попытался оправдаться Жердяй. — Инстинкт, так сказать. Ничего не могу поделать. Так что это за Федя?
— Он потрясающий! — тут же переключился Коля. — Он такой умный! Будто мысли читает! А ещё красивый! Только откормить его надо! Так что не переживай, вы с ним поладите!
Жера явно не обрадовался перспективе познакомить с Достоевским. Он был самым что ни на есть истинным интровертом. Кроме отпугивающего внешнего вида, у Жердяя нет ни магических, ни физических сил. Среди развитой нечисти, способной мыслить, Жердяи считаются своего рода изгоями. Жера так и остался бы одиноким отшельников, как и все его предки, но ему посчастливилось(
или нет) познакомиться с Колей Гоголем, которого откровенно жуткий вид Жердяя не напугал. Хотя, вряд ли лежащий в предсмертном состоянии после стычки с волколаками, тощий и беспомощный Жера внушал страх. Гоголь его не бросил. Откачал. После этого они и стали встречаться по ночам, разговаривая обо всём на свете.
Гоголь и Жера ещё долго болтали. Коля пел хвалебную оду Фёдору, а Жердяй лишь терпеливо молчал, немного улыбаясь. Потом Гоголь заставил и Жеру поделиться своими приключениями. Даже хорошо, что бабушка не сможет неожиданно вернуться домой среди ночи. Вряд ли её сердечко выдержит, если она увидит своего внука в компании трёхметровой живой палки.
