Деревенские каникулы и прочая нечисть

Уже ставший привычным, характерный для деревни мрак окутал всё вокруг. Окно Фединой избы наконец можно открыть и ночью, не боясь оказаться по неосторожности съеденным. Ночную тишь разрывал стрекот сверчков да уханье недавно проснувшейся и направившейся на охоту совы. Лёгкий, свежий ветерок залетал в комнату, даруя приятную прохладу после невыносимо жаркого дня. Достоевский сидел на кухне в практически абсолютной темноте, разгоняемой лишь одинокой свечой, расположенной около как ни странно новой книги. Недавно Гоголь снова умудрился заманить Фёдора в страшное место под названием «кухня Татьяны Семёновной», и пришлось опять бороться с праведным желанием бабушки накормить хиленького Достоевского. В этот раз кроме потерь Феде удалось найти в их доме и заслуженную награду в виде пары старинных томиков. Татьяна Семёновна с радостью поделилась редкими экземплярами, а потом, похоже перепутав компот с самогоном, раскраснелась и начала рассказывать истории своей бурной молодости. Теперь Фёдор знает, в кого у Гоголя такой длинный язык. Достоевский даже не ожидал, что в былые времена Татьяна так интересно проводила свой досуг, а суда по удивлёно-заинтригованному шоку на лице Николая, он тоже не был в курсе таких похождений. Например, в детстве она с тарзанки ударилась головой о стенку бочки, чтобы проверить, собьёт ли она её. Стоит ли говорить, что ничего хорошего такой эксперимент не сулил. Или как уже осенью она с друзьями каталась над озером на тарзанке, и именно на бабушке верёвка предательски оборвалась. Осенью вода очень холодная. Или что бабушку изначально вообще собирались выдать замуж по расчёту, а она, не собираясь мириться с судьбой, как была, в свадебном платье залезла на крышу и схватив ружьё отца, направила его на парня, будущего дедушку Коли со словами: «Хочу этого!». А потом как на деревне её прозвали укротительницей быков. После того, как самый жуткий бык в конец разбушевался, а она не дрогнув устроила на глазах всего народа настоящую корриду, в конце концов в прямом смысле оседлав его. Этот бык потом как шёлковый стал, на всю оставшуюся жизнь прожил с застывшем ужасом в глазах, а при виде Татьяны Петровны сразу начинал трястись и пятиться. В общем, потрясающая женщина. Улыбнувшись, Фёдор перелистнул страницу. Ему никогда не нравились новомодные электронные книги. При виде них он лишь морщился, выказывая полное неодобрение. Технологии это конечно хорошо, но никакой прогресс и компактность не могли заменить характерный запах, шорох страниц, ощущение тяжести в руках или скрежет впервые открытого переплёта. Остаётся лишь настроить радио, включив что-нибудь спокойное, заварить травяной чай, если холодно (а холодно практически всегда), закутаться в плед, и поглаживая требующего ласки кота, нагло устроившегося на коленях, погрузится в мир букв и слов, переносящих в другую реальность и рисующих в голове картины не хуже, чем творения какого-нибудь знаменитого художника. От этого всего испытываешь такое эстетическое, чарующие, невероятное удовольствие, что и словами не описать. Где-то за шкафом в спальне видел десятый сон Кузя, свернувшись калачиком в коробке, заложенной подушками, лоскутками и пуговицами, и обнимая плюшевого чертёнка, собственноручно сшитого Колей. Исколов себе пальцы, за что получил нагоняй от Феди, он всё-таки закончил подарок и вручил его Домовому. Достоевский оценил такой ярко намекающий, но при этом без подобного умысла, а от этого ещё более чудесный презент по достоинству. И несмотря на злобные крики Кузи в роде: «Я по вашему ребёнок?! И мог бы в лицо сказать, а не вот так вот намекать!», оставленная на столе игрушка волшебным образом пропала, стоило Коле и Феде уйти подальше. Достоевский не упустил возможности невероятно плохо сыграть удивление: «Куда же делся чёрт? Лилипут, ты случайно не знаешь? Ну это точно Банька утащил, без сомнений. Гномик у нас только физически маленький, а не духовно!», правда потом пришлось получить шишкой по голове, но это совсем другая история. Кстати, Коля часто пытался допытаться у Домовёнка, сколько же ему лет, но всегда получал ответ в стиле: «Я дух в самом расцвете сил», и уходил ни с чем. Достоевский мог бы докопаться до истины, но не видел смысла в подобной трате времени. Пусть будет просто какой-то пубертатный дед, с постоянно скачущим настроением и неконтролируемой агрессией. Так даже лучше. Допив третью чашку чая, Фёдор убрал мешающуюся чёрную прядь за ухо одной рукой, продолжая чесать мурлычущего во сне кота второй. Перед тем, как почти все жители дома отправились спать, Достоевскому пришлось выслушать ещё одну тираду о его режиме сна, а точнее его полного отсутствия. Иногда он и сам задавался вопросом, почему не свалился где-нибудь в предсмертном обмороке, а продолжает функционировать всем недосыпам на зло. Конечно, пару раз он всё-таки вырубался против своей воли, но никто этого не видел, а как гласит народная мудрость: «Не пойман — не вор». Поэтому без тени угрызений совести Федя отвечал, что с ним ни чего не случалось, не случается и не случится. Уж лучше чувствовать лёгкую усталость и выглядеть как заманавшийся от всего на свете призрак, не обретший покой даже после смерти, чем снова добровольно отправится в хватку цепких, когтистых лап зубастого кошмара. Когда он вообще спал нормально?.. Достоевский резко повернулся к открытому окну. Он готов поклясться, что слышал, как хрустнула ветка. Паранойя взяла своё, и теперь Фёдор нервно вслушивался, сверля взглядом мрак. Шум от сверчков стал раздражающим, а не способность разглядеть что таится за темнотой знатно трепала нервы. Не отрывая взгляда, Достоевский нащупал в кармане подаренный Колей ножик, слыша лишь биение сердца… А потом выдохнул, расслабленно обмякая на стуле. Аккуратно положив Баньку на соседний табурет, Федя встал и выглянул в окно, нагнувшись к кустам. Пришедший больше ни чем не выдавал своё появление, но было уже поздно. — Коля, ты почему здесь? — тихо спросил Достоевский у кустов, свешиваясь ближе к земле. Мгновение продолжалась тишина, а потом листва зашуршала, выпуская на волю тёмный силуэт Гоголя. — Как ты меня увидел?! — прошептал Коля, попутно вытаскивая из косички застрявшую веточку. — Я же молчал! — Ты слишком громко молчишь. — пожал плечами Фёдор, игнорируя немного шокированный взгляд Гоголя. — Так что заставило тебя сюда явиться? Ответ мог быть абсолютно любым. От нападения говорящих войнов-блинчиков на дом Гоголя, до внезапно желания отправится на луну. Достоевский слишком долго знает Колю, чтобы чему-то удивиться. — У меня есть мотоцикл! — даже в темноте было видно, как засветились глаза шута. Интересно. — Так. — вздохнул Достоевский, уже догадываясь, что спокойной ночи ему не светит. — По порядку пожалуйста. Где и зачем ты его нашёл, почему это такое грандиозное событие и зачем караулить меня? Может я план по захвату мира разрабатываю. — Ничего ты там не разрабатываешь! Сидишь поди, опять в чайный запой ушёл! — немного подумал. — А если вдруг надумаешь захватить мир, обязательно меня позови! Я могу разные фокусы придумывать! Знаешь, распиливания там всякие… — Я подумаю над этим предложением. — до жути серьёзно ответил Фёдор. Их альянс и правда может иметь большой успех. — Феденька, так ты пойдёшь со мной? — На мотоцикл смотреть? Будто я их раньше не видел. — Ну Фееееедь. — громче, чем нужно, протянул Гоголь, складывая руки в молитвенном жесте. — Пожааалуйста! Я тебе кружечку красивую сделаю! — Тише ты. — шикнул Дост. Закусил губу, делая вид, будто и впрямь обдумывает. — Ладно, жди тут, сейчас выйду. — Ура! — опять слишком громко воскликнул Коля, тут же награждённый убийственным взглядом от Феди. — Прости! Не забудь шапочку надеть! Достоевский скрылся, а оставшийся один Гоголь перебрался к двери и послушно ждал. Приходить к Достоевскому — это как беспроигрышный вариант! Во первых, всегда известно где его искать, он же из дома почти не выходит. А во вторых, он принимает в любое время, хоть днём, хоть ночью. Всегда сидит за столом и читает. Удобно конечно, но лучше бы он по ночам спал, а то его скоро Жердяи за своего принимать будут. Хотя и Коля сегодня не лучше… ну он просто специально не спал, чтобы составить Феде компанию! Дверь с тихим скрипом отворилась и на ступени выскользнул Федя, прикрывая её за собой так же аккуратно, как и открыл. Коля, стоящий внизу, галантно протянул ему руку. — Какие манеры. — закатил глаза Дост. — По твоему, я настолько беспомощный, что самостоятельно не спущусь с трёх ступенек? Но он всё равно вложил свою бледную ладонь в тёплую Колину, изящно спрыгивая по ступеням на траву. Ночью и правда прохладно, так что Фёдор нацепил любимую шапку-ушанку, что-то наподобие свитера красивых фиолетовых оттенков и джинсовые штаны. Откуда в его гардеробе неожиданно появился вязаный свитер, Достоевский догадался сразу. Не очень-то это и сложно, если учесть, что Коля не потрудился даже убрать со стола в своей комнате остатки клубков пряжи идентичного фиолетового цвета. Коле вообще нравилось будто бы незаметно подкидывать что-то Феде, а потом строить невинную мордашку, когда Достоевский показывал ему новую корзинку с травами, которые он так долго сам не мог найти. В этом его ребячества было что-то такое милое и приятное, что Федя не мог сдержать улыбки, находя у себя в шкафу бумажного оригами мышонка, который теперь занимал почётное место на тумбочке, рядом с книгами. А удостоится такой чести может далеко не каждый. И каждый раз, неожиданно для себя находя новый маленький, но такой дорогой сердцу сюрприз, Фёдор ощущал себя таким счастливым, в который раз убеждаясь, что выиграл эту жизнь. А после новой находки, он, немного подыгрывая неудачному конспиратору Гоголю, при следующей встрече обнимал его и приподнимаясь на носки, чмокал в нос, а потом тихо говорил спасибо, неотрывно глядя в разноцветные глаза Коли, которого так и распирало от счастья, а потом как ни в чём не бывало отстранялся, переключаясь на будничную тему для разговора. В этот раз скрыть своё причастие к появлению свитера у Николая получилось ещё хуже. Его довольное лицо так и говорило: «А это я сделал, правда, с попытки так третьей, но сделал ведь! А он теперь надел! Классно-то как!» Усмехнувшись, в который раз отмечая, что шпионом под прикрытием Гоголю точно не суждено стать, Федя повторил своего рода ритуал, описанный выше, добавив лишь: «Он очень тёплый». Даже в темноте замечая слегка покрасневшие щёки Коли, он собирался как всегда отстранится, но Гоголь наоборот притянул его поближе, целуя уже в губы и нежно обнимая. Пойманный врасплох, Фёдор что-то промычал, но в принципе не сопротивлялся. — Я смотрю, ты уже про свой мотоцикл забыл. — констатировал Достоевский немного спустя, когда между ними снова появилось небольшое расстояние. — Рядом с таким очаровательным мышонком и имя своё забыть можно. — заправляя чёрную прядь Фёдора ему за ухо, нежно проговорил Николай без привычной шутливости. Если бы кто-то сейчас взломал Федин мозг и решил посмотреть все вкладки, обычно исправно работающие, его бы ждало большое разочарование. Ведь кроме одной гигантской красной строки «Ааааааааааааааааа», там не было ничего (Даёшь хед на то, что Коля называет Федю мышонком!!!!!!) — Пойдём уже… — надеясь, что в темноте не видно румянца, моментально залившего лицо, пробубнил Федя, опуская голову. Ну почему он такой милый?! Почему всё, что он делает и говорит, такое милое?! И почему Достоевский ведётся на всю эту милость?! — Слушаюсь! Довольно смеявшись, Гоголь снова взял Достоевского за руку и повёл по тропинке. Луна наконец выбралась из крепкой хватки тёмных туч, рассеивая мрачную тьму округи бледным свечением. Не хватает только далёкой игры на скрипке, и получилась бы какая-нибудь романтическая сцена свидания под луной из фильма на любимом бабушкином канале, где все недошедевры состоят из конденсации клишированного клише. — Откуда у тебя появился мотоцикл? — ещё раз спросил Фёдор. — Я у Ваньки одолжил! — Одолжил? Он об этом хотя бы знает? — Ах, Федя, за кого ты меня держишь! — наигранно возмутился Гоголь. — У нас был договор, так что все в плюсе! Как Гончаров решился доверить Коле мотоцикл, Достоевский даже не представлял. Хотя, наверняка Гоголь просто так сильно его заколебал, что Иван был готов на всё, лишь бы Николай отстал. Под бодрую, но тихую болтовню Коли, они добрались до сарая, где сейчас стоял мотоцикл. Растворив деревянные двери, Гоголь дёрнул верёвочку, удобно матавшуюся рядом. Издав подозрительный треск, на потолке желтоватым сиянием зажглась видавшая многое лампочка. Там, где раньше стояла армия кактусов, теперь находился красно-чёрный мотоцикл. В некоторых местах краска потрескалась, но в целом выглядит довольно целостно, развалиться не должен. — Ну, я посмотрел. — сказал Фёдор, глядя, как Гоголь крутится вокруг мотоцикла, что-то проверяя. — Идём домой? — Федя, ты иногда такой скучный. — вставая рядом с Федей, осуждающе скрестил руки на груди Коля, сдувая с лица мешающуюся прядь. — Почему иногда? Мне кажется, всегда. — с непроницаемым взором откликнулся Достоевский. — Нет, только немножко, когда тебя куда-нибудь затаскивают, ты делаешь такое лицо, вроде: «Я такой холодный, непреступный и познал все секреты жизни, почему я вообще тут стою? Мне пора домой пить чай, а не вот это вот всё». Коля карикатурно закатил глаза, пренебрежительно вздыхая и прикладывая руку ко лбу, театрально страдая. — Не такое у меня лицо! — слегка пихая Гоголя в бок, возмутился Федя. — В следующий раз дам тебе зеркало, и ты во всём лично убедишься! — засмеялся Коля, защищаясь от новых попыток Достоевского зарядить ему по темечку. — Ай, сколько в тебе ярости! Остынь! Используя последнюю попытку спастись от нападения Феди, Гоголь схватил Фёдора за кисти и заставил замереть. Какое-то время парни молча смотрели друг на друга, а тишину нарушало только их шумное дыхание. — Даже когда вредничаешь, всё равно красивый. — тихо выдохнул Гоголь, наклоняясь к Достоевскому и накрывая его потрескавшиеся губы своими. Федя не привык терять контроль в любой ситуации, но когда Коля вот так вот неожиданно целует его, он явно тот самый контроль упускает. Сначала это слегка раздражало. «Раздражало», так он привык заменять слово «пугало». От того, что Достоевский всегда ждал удара в спину, понятие доверия ему было совершенно чуждо. И он долго не мог отделаться от мысли, что стоит ему на секунду расслабиться, и всё, что он так упорно выстраивал, рухнет, как карточный домик. Что это всё обман, что нельзя перестать контролировать происходящее ни на минуту. Но потом он вспоминал, что рядом Коля. Он его никогда не предаст, с ним можно передохнуть от анализа и размышлений. Просто расслабиться, согреваясь в его объятиях. Забыть все проблемы, ощущая тепло любимого человека. Любимого? Да, всё верно. Гоголь отпускает Федины руки, обнимая его за талию. От Коли веяло малиной, сладостью, которую Фёдор не переносит ни в одной форме, кроме этой. Гоголь слегка прикусил нижнюю губу Феди, а потом прошёлся по ней языком, словно извиняясь. Хмыкнув, Достоевский холодными руками обхватывает открытую шею Гоголя, заставляя того вздрогнуть. Сверчки, раньше неугомонно стрекочущие, сейчас затихли, будто пристроились у открытой двери и внимательно следят за происходящим из травы, поедая мини-попкорн. — Снежная королева. — усмехнувшись, шепчет Коля, отстраняясь, но не разрывая объятий. — Тогда ты тёплое солнышко. — улыбается Федя, утыкаясь носом в грудь Гоголя и обнимая его в ответ, продолжая безнаказанно греться. Коля всегда считал себя вполне счастливым человеком, даже очень, а теперь-то он и вовсе не знал, как описать нынешнее состояние. Наверное, это ещё какая-то разновидность счастья, более редкая и чудесная, которую он раньше никогда не чувствовал, а теперь не представлял, как вообще жил без этого невероятного ощущения раньше. Холод, неизменно составляющий неотъемлемую долю прикосновений Достоевского, был дороже самых жарких касаний. Согревать Федю — наверное самое любимое занятие Гоголя. Гладя его по спине и тёмным волосам, Коля будто баюкая Достоевского в своих объятиях. — Хорошо. — тихо проговорил Фёдор, поднимая голову. — С тобой хорошо. Только с ним. Только вдвоём. «Буквально десять минут назад ты пытался меня ударить, но мне всё равно приятно», сказал бы Гоголь, если бы Федя не выглядел так мило, что у Коли пропал дар речи и ему оставалось только как можно точнее запечатлеть в памяти всё в мельчайших подробностях. Фёдор, широко раскрыв свои чудесный лиловые глаза, обрамлённые пышными ресницами, доверчиво, по тёплому, смотрит снизу верх, озвучивая все мысли без слов. Бледные губы, ледяной привкус которых Коля ещё чувствует на своих, слегка приоткрыты, а почти всегда белые щёки украшает розовый румянец. В свечении одинокой лампочки всё это выглядит ещё сказочнее, чем обычно. Для нежного сердечка Гоголя это чересчур, и оно уже сделало тройной пируэт и попробовало остановиться, но что-то пошло не так и вместо этого оно забилось ещё сильнее, заставляя кровь хлынуть к лицу. Не выдержав, Коля запрокинул голову к потолку, зажмурившись и несмотря на плотно сжатые губы, еле слышно завизжал. Когда именно Фёдор стал таким, Коля не совсем понимал. Также как и то, за что ему такое благословение. Только он может видеть другого Достоевского, о существовании которого остальные даже не задумываются. Все знают только хмурого, мрачного Фёдора, одним взглядом способного пригвоздить к месту и вселить ужас. А рядом с Колей, когда они наедине, а учитывая общественные предпочтения Достоевского, наедине они практически всегда, Федя совсем другой. Живой, настоящий, иногда даже весёлый и нежный. И Гоголь невероятно горд, ведь только ему позволено знать о таком Феде.

💫Немного позже💫

Достоевский с нескрываемым скепсисом рассматривал только что брошенный в его руки шлем. По субъективному мнению Фёдора, выглядел он чересчур броско. Ну, то что он фиолетовый, это ещё ничего, а вот блёсточки явно лишние. Но по сравнению с Колиным шлемом, жёлтым с мультяшными уточками, Федин прямо пример сдержанности. — Боюсь спросить, где ты их нашёл. — Тут! Они такие некрасивые были, и я решил украсить! — Уверен, они стали намного лучше. — Достоевский и правда считал, что Коля проделал большую работу. Ни намёка на помарку, словно и не в ручную окрашено. — Молодец. Гоголь, с нетерпением глядевший то на Федю, то на мотоцикл, так обрадовался похвале, что чуть не опрокинул стоящий неподалёку горшок, но тот чудом устоял на месте. — Но. — тут же добавил Фёдор. — Я не собираюсь в этом участвовать. — Что? Почему? — тут же расстроился Коля. — Коля, ты с велосипеда навернулся, а теперь собираешься на мотоцикл залезть? Я на 99 процентов уверен, что это плохо кончится. — Ты слишком низкого мнения обо мне! Я вообще-то прекрасно умею им управлять! Меня дядя Толя учил! — Соседский пьяница что ли? Теперь я точно отказываюсь. — Да он трезвый тогда был! Наверное… По нему вообще тяжело понять… — слегка сконфуженно потупился Гоголь, теребя светлую косу. — Я правда справлюсь! — Жду хоть один аргумент, гарантирующий, что мы не будем ночевать в кустах на обочине, заваленные металлом. — бесстрастно отчеканил Достоевский, скрестив руки на груди. Николай немного помолчал, закусив губу и старательно думая, а потом вдруг довольно улыбнулся. — Аргумент есть. Я только один падаю, а если со мной поедешь ты, то я точно не попаду в аварию. У меня будет слишком ценный груз, его портить нельзя. — Болтун. — улыбнулся Фёдор, закатив глаза. — Ты просил найти аргумент, я нашёл. Ну давай покатаемся, Феденька! Будет весело, обещаю! — И что мне с тобой делать? — вздохнул Достоевский, снимая ушанку и оставляя её на более-менне чистой коробке. — Ладно, поехали. — Урааааа! Гоголь выкатил мотоцикл во двор, нацепил на себя шлем и нажал ногой на кикстартер. Транспорт сразу заревел, пробуждаясь от долгого сна. Не теряя времени, Коля залез на него. Последовав его примеру, Федя поудобнее надел шлем, шепча под нос: «И почему я на это согласился?» и немного поколебавшись, устроился за Гоголем, прижимаясь к нему и обнимая со спины. Прокрутив правую ручку и заводя двигатель, Коля включает скорость побольше и парни стартуют, побыстрее выезжая из деревни в посадки, чтобы не разбудить всё село. Мотоцикл рычал, как дикий голодный зверь, оглушая. Ветки под колёсами хрустели, а появившийся от скорости холодный ветер трепал волосы и одежду. Достоевский ни на секунду не закрывал глаза, завороженно следя уже привыкшим к темноте взором, как молниеносно проносятся мимо деревья и кусты. Просто дух захватывает. Сильнее прижимаясь к Гоголю, Федя чувствовал, как внутри шута всё клокочет от переполнявших его эмоций и полностью разделял его восторг. Скорость, свобода, независимость, адреналин. То, что так любит Коля и к чему постепенно проникается Достоевский. Дорогу освещала одинокая фара. Николай внимательно следил за дорогой, но широкая улыбка не сходила с его лица. Их сейчас никто не в силах остановить, они свободны и почти летят, как птицы. Невероятно круто. Как и предполагалось, несмотря на достаточно давнишний урок, Гоголь прекрасно сумел укротить мотоцикл. Жар, распалявшийся в Николае, немного остывал от холодных Фединых рук. Мимо быстро проносились до боли знакомые окрестности. В стороне мелькнул рыжий мех. Похоже, звери тут всё-таки остались. Поворот. Внутри всё сжимается, а в голове своеобразная пустота. Казалось, что время остановилось. Будто всё, что было раньше, иллюзия, никогда не существующая на самом деле. Никаких проблем, да и вообще жизни. Больше нет ничего, кроме этой дороги, мотоцикла, скорости и Коли с Федей. Иногда, случайно забредая в городской парк и проходя мимо каких-нибудь американских горок или других «опасных и экстремальных» аттракционов, Достоевский даже издалека слышал визги и крики тех смельчаков, решивших на них забраться. Почему они кричат, Фёдор до конца не понимал. По природе своей спокойный, он не разделял любовь к бурному излиянию эмоций. Один его очень навязчивый перебинтованный знакомый часто пытался затащить Достоевского на карусельки, желая посмотреть, будет ли Фёдор такой же бесстрастный в почти свободном падении, как на земле. Но Дост всегда грубо отказывался от подобной бессмысленной траты времени. Сейчас бы знакомый наверняка с интересом поглядел на правильного Фёдора на байке, правда, всё такого же тихого, как обычно. Он не изменял своим привычкам и всё также молча завороженно слушал рёв мотора. Потому что не мог говорить. Просто потому что дыхание перехватило и все известные слова вылетели из головы. Оставалось только неотрывно следить за дорогой широко распахнутыми глазами. Достоевский никак не мог вспомнить такую местность. Он явно никогда здесь раньше не был. Когда прошло так много и одновременно совсем мало времени, Гоголь начал замедляться. Полностью остановившись в роще берёз, парни слезли с мотоцикла. Сняв шлем с уточками, Коля потряс головой, высвобождая длинные волосы. Глубоко вдохнув и ненадолго засмотревшись на тёмную листву, накрывавшую их сверху, Николай повернулся к Феде. Достоевский стоял, прислонившись спиной к берёзе, судорожно дыша и цепко сжимая в руках шлем. — Федя? — немного встревоженно позвал Гоголь. — Это… — Фёдор поднял голову к Коле, и в его улыбке и искрящихся глазах было столько восторга, сколько Гоголь никогда не видел. — Это потрясающе! Никогда такого не чувствовал! Дух захватывает! Так… — Достоевский вдруг осёкся, вспоминая, что вообще-то такая реакция в его планы не входила, и тут же отвернулся, пересчитывая блёстки на шлеме, как можно спокойнее продолжая. — Ладно, неважно, забудь. Но идти на попятную было уже поздно. «А говорил, что ему такое неинтересно» — усмехнулся про себя Гоголь. Чувствуя, что Коля не сводит с него довольного взора и прекрасно представляя его лисью улыбку, Фёдор поспешил прервать тишину. — Где мы? Ты раньше сюда меня не водил. — оглядываясь вокруг, спросил он. — С твоим образом жизни ты ещё много где не был. — пожал плечами Гоголь, положив шлем на удобно расположившийся рядом пенёк. — Идём. Фёдор также положив свой шлем и беспрекословно пошёл следом. Без ушанки он уже начинает замерзать, да и руки практически не чувствует от холода. Как же раздражает постоянно замерзать! Вот есть же везучие люди как Коля, хоть снег, хоть дождь, а они всегда тёплые. Такое чувство, что даже в Антарктиде будут своим появлением растапливать льды. Даже завидно немного(на самом деле много) Иногда парни натыкались на грибы, но в основном кроме берёз в этой роще не было ничего. Напоминало одну сцену из мультика, только там был день и говорящий конь, которого, к огромному счастью, никогда не встречал Достоевский. А если бы и встретил, то значило бы это, что у Фёдора кукуха едет однозначно не в том направлении, в каком стоило. Хотя, если учесть, что Достоевский только что по собственному желанию ехал на мотоцикле, то что-то уже сдвинулось не туда. А Осаму бы сказал, что это отличный способ самоубийства, как раз получилось бы двойное, как он и любит. Глубоких оврагов, заваленных камнями тут много, Осаму бы наверняка предпринял пару попыток, но с его везением он бы явно всегда падал на кем-то выброшенный старый матрас. Вообще, есть что-то общее между Дазаем и Колей. Осаму любит нацеплять улыбчивую маску на лицо, а вот у Гоголя улыбка настоящая. Наверное поэтому Николай совсем не бесит Федю, в отличие от того же Осаму. Хорошо, что этой скумбрии здесь нет. Но если когда-нибудь, не дай Бог, появится, то надо познакомить его с Колей. Они наверняка поладят. Размышляя в подобном роде, Достоевский вышел вслед за проводником к краю холма. Оказывается, они находились на возвышение. Гоголь уселся на траву, похлопав ладонью рядом, приглашая Федю. Устроившись на немного прохладной земле, Фёдор облокотился на руки и задрал голову вверх, созерцая чарующее звёздное небо. В городе такое не увидишь. Там не видно ни единой звёздочки, лишь беспросветная тьма, олицетворяющая мрачную пустоту в сердце. А здесь, где нет ни намёка на фары машин, фонарных столбов и сверкающих цветастых магазинных вывесок, небо усеяно миллиардами далёких звёзд, дарящих надежду на лучшее даже в зловещей мгле. Зажигающих давно потухшие чувства. Сквозь шелест листвы слышен плеск воды. Наверное по близости река. Выбравшись из своих укрытий, в воздухе успокаивающе парили светлячки, танцуя вальс с ночной темнотой и неизменно зажимая партнёра, заставляя отступить. Придвинувшись ближе, Достоевский прижался к Коле, положив голову ему на плечо. Улыбнувшись, Гоголь молча приобнял Федю. Чувствуя, как согревается, Достоевский блаженно выдохнул, немного прикрывая глаза. Несмотря на то, что всё нутро просило хоть ненадолго задремать, Фёдор упрямо отказывался от этой затеи, позволяя только мыслям замедлить свой вечный скоростной поток. Он выспится. Наверное. Когда-нибудь, когда научится контролировать свои сны и перестанет постоянно видеть жуткие картины. Когда не будет боятся быть удушенным во сне. А пока остаётся терпеть периодически волнами накатывающуюся усталость. Оба, даже как ни странно Коля, молчали. Говорить что-либо не хотелось, да и не зачем. Здорово было просто сидеть вот так в обнимку и смотреть то на маленьких светлячков, то на звёзды, то на черноту внизу, где можно при большом желании разобрать знакомый пейзаж. Так спокойно. Не хотелось портить этот волшебный миг ни одним словом или лишним движением. А мечтать можно было только об одном, лишь бы время остановилось и позволило побыть им тут немного дольше, чем можно. И они не видели, как из-за деревьев за ними внимательно следит плохо различимый человеческий силуэт. Точнее, только за одним из них. Наконец он нашёл его. Наслаждайся звёздным небом, пока можешь, ведь очень скоро тебя навсегда поглотит тьма, а сердце остановится.