Товарищ лысый

– Это на самом деле ваша дочь? Серьезно? – нарушил тишину П-3. – Никаких сомнений, – ответил Захаров, сразу поняв, что от разговора отделаться не получится. В конце концов, их тут всего двое наедине с полным опасностей подземным комплексом. – Мы на одно лицо, с оговорками, разумеется. – Бедная девочка. Хоть не лысая? – Ты становишься предсказуемым. Нет, она не лысая. – Да я просто растерялся, – парировала перчатка. – Никак не могу сообразить, как такое вообще могло получиться. В смысле, я знаю, откуда берутся дети, но не могу представить себе женщину, которая могла бы вас заинтересовать. – Оперная дива. Невообразимо яркая женщина, и, что удивительно, обратила на меня внимание первой. Разочарую тебя: я не всегда был лысым. Суровая правда в том, что актрисы как бабочки, на месте не задерживаются. Да и вообще – тяжелые люди. Мы расстались задолго до того, как я узнал о ребенке. Но она даже собственную дочь долго терпеть не смогла, и сразу после войны я окончательно забрал Нинель к себе. Конец истории, товарищ майор. – Какие-то неправильные вам попадались актрисы. Моя была совсем не такой. – Женщина, от которой мне досталась дочь, была профессиональной певицей. Если мои сведения верны, Екатерина Нечаева никогда не ставила балет выше своей военной службы, так что твое замечание не относится к теме разговора. – Вы так спокойно говорите о том, что вас, по сути, бросили с ребенком, – задумчиво протянул П-3. – Неужели всё действительно прошло так мирно? Никаких сожалений об ошибках молодости? – Тебе интересны ошибки молодости? – Да. Вот он, предельно удачный момент. – Хорошо, но помни, что ты сам об этом попросил. Он задумчиво уставился вдаль. Тревожные красные лампы, казалось, не освещали коридор, а лишь сгущали темноту. Захаров медленным шагом направился вглубь: – Мы с Димой Сеченовым учились в одном институте. Жили в соседних комнатах. Из его свинарника ко мне постоянно сбегали тараканы, я собирал их и носил обратно. Толку никакого, но я находил в этом что-то забавное. Повод поздороваться, если хочешь. Других друзей у меня не было. Дима куда реже заходил ко мне, чем я – к нему. Обычно для этого имелся веский повод. Однажды он заявился ко мне с бутылкой водки и начал говорить, только когда мы оба уже выпили. Оказалось, что его недавние проблемы с учебой, прогулы и долги – из-за женщины. Девочки с его потока, если быть точным. Диме было девятнадцать, и ему просто снесло голову. Никогда этого не понимал, но людям это свойственно, особенно, таким открытым и обаятельным, как он. Оказалось, у Димы вот-вот должен был родиться – или уже родился – ребенок. Не помню точно. Нет, уже родился. Он говорил о мальчике. Это случилось в 1922 году. Дима был всего лишь студентом, и ему была необходима наука. У него был огромный потенциал. Даже ты способен оценить, во что он развился сегодня. Но Диме пришлось принять решение. Его подруга не могла оставить ребенка из-за нравов родителей, а он сам… Я говорил про тараканов – это не шутка. Оставить ребенка он никак не мог. И учиться не смог бы, с таким соседством. Дима переночевал у меня, а потом мы больше не поднимали эту тему. Но, насколько я знаю, ребенок попал в детдом. Ненадолго повисла тишина, нарушаемая лишь тихими ритмичными шагами Захарова. – Печальная история. Только я не про Дмитрия Сергеевича спрашивал. Я вообще не хотел бы чего-то такого о нем знать. Зачем вы мне это рассказали? – Сколько тебе лет, майор? – Тридцать один, – мгновенно ответил П-3 и чуть погодя задумчиво добавил: – Тридцать один на момент смерти моего тела. Два года назад. Выходит, тридцать три. – Родился в 1922 году, так? – Так точно. – Я не придавал значения тому, как к тебе относится Дима, до тех пор, пока вас с Екатериной не привезли из Болгарии. В финансовые сметы по “Павлову” было лучше не заглядывать. Диме было всё равно, даже если нецелевое расходование, которое я покрывал как мог, вскроется и его снимут с поста. У нас ежегодно гибнут десятки добровольцев. Думаю, о регулярных потерях “Аргентума” ты знаешь лучше меня. Никогда и никого Дима не пытался спасти так отчаянно, как тебя, майор. Это навело меня на мысли, что такие вещи не могут быть совпадением. Ты и есть тот ребенок. На короткое время вновь стало тихо. Харитон шел вперед, сканируя взглядом пространство, и настораживался при каждой подозрительной тени. По счастью, пока что все тревоги оказывались ложными. – Это ж полная херня!.. виноват, бред какой-то! – наконец, вновь подала голос перчатка. – Шуточки шутите, да? У вас не получается, у вас чувства юмора нет, – синтезированный голос отчетливо дрожал, не то от волнения, не от от возмущения. – Слушайте, я военный, нам сильно умными быть не положено, но это нелепица полная! Дмитрий Сергеевич вон ученый какой, светило науки, при чем тут я? – Тебе я не доверил бы даже пробирки мыть в лаборатории, но доверяю свою жизнь, – проговорил Захаров уверенным, громким тоном, призывая к молчанию и вниманию. – Дима доверял, а я не сомневаюсь, что он понимал, что делает. Военные не обязаны разбираться в том, что принадлежит ученым, и наоборот, естественно, тоже. Просканируй этот коридор. Назови все опасные точки и места для засады. – За всеми дверями, особенно теми, которые открываются наружу. Слева две бронированные. В остальном коридор чист, спрятаться негде, – практически сразу отозвался П-3. – Но это не ум, это навыки, вшитые в подкорку. Я это машинально замечал, даже когда в отпуске по мирному “Челомею” прогуливался. Вообще-то, приятного мало. Любой город – гипотетически боевой полигон. – Но ты уже знаешь, где расставил бы своих подчиненных, – добавил Харитон. – Поэтому ты – майор, старший командный состав, и академик Сеченов с его нынешней властью не имеет к этому никакого отношения. Ты добился всего своей головой. – Был бы живой, был бы польщен, – отозвался П-3. – Если бы ты хотя бы месяц побыл со мной в “Павлове”, то понял, что даже такие комплименты не получает от меня ровно никто, – хмыкнул Харитон, продолжая шагать по коридору. И это действительно необычно. Что же на него нашло? Должно быть, неосознанно перенес свое позитивное отношение с Сеченова на его вероятного отпрыска. И не сказать, что так уж незаслуженно. Минимум один раз товарищ майор уже спас ему жизнь. Глядишь, к концу дня долгов накопится столько, что придется что-то с этим делать… Следующий шаг пришелся во что-то чавкающее и вязкое. Отдернув ногу, Харитон оперся рукой о ближайшую стену и вгляделся в пол. Потом – в ступню. С резиновой подошвы стекали темные, почти черные в тревожном освещении капли. – Красный полимер! – Захаров стиснул зубы, чтобы следом не выругаться, и принялся поспешно вытирать ногу о бетонный пол. К счастью, проесть подошву насквозь полимер не успел. – Это еще что за дрянь? – любознательно осведомился П-3. – Фиксирую агрессивные кислотные свойства. А еще впереди оно “Вовчика” доедает, осталось процентов двадцать от корпуса, остальное уже растаяло. – Это мимикрирующий полимер, способный к активной ассимиляции. Иначе говоря, он растворяет и имитирует всё, к чему прикоснется, – Харитон оглядел коридор, тщетно пытаясь разглядеть останки неудачливого робота. Дальнейший путь был отрезан. Похоже, что где-то в стене протекла труба, и от последующего разлива по коридорам и залам субстанцию сдерживал лишь боросодержащий железобетон стен комплекса, спроектированного с расчетом на прямой бомбовый удар. – Я скорее всего пожалею о своем вопросе, но зачем он вам нужен? – Мы приближаемся к отделу нейробиологии. Здесь моя команда научных сотрудников занимается методами расширения возможностей человеческого мозга. Здесь мы настраивали взаимодействие нейрополимера с “Мыслью”. Наработки моей команды послужили подспорьем для создания стабильных полимерных отпечатков личности. Красный полимер служит отработочной матрицей, на которую копируются нервные паттерны живых… – Можно короче и по-русски? – Благодаря этой едкой субстанции и паре десятков подопытных млекопитающих я смог понять, как скопировать твою личность в полимер без потерь. И благодаря ей же почти что сам стал таким же полимером. От непоправимого Харитона Захарова отделяло всего несколько минут, за которые Дима успел влететь в лабораторию на всех парах, наградить его парой щелбанов по блестящей макушке, накричать и посадить под охрану. А спустя пару часов, когда Дима немного остыл, они смогли поговорить, и вскоре Харитон вышел из “Павлова” под конвоем, держа в одной руке пиджак, а в другой – подписанное его собственной рукой заявление на отпуск. Два не особенно дружелюбных и ему незнакомых бойца “Аргентума” сопроводили его домой, где он собрал вещи, а затем – на аэродром, откуда маленький ведомственный самолет Предприятия унес его прямиком в Сочи. И отпуск, признаться, пошел ему на пользу. Вернувшись через три недели, Захаров окинул задумчивым взором разруху научных поисков у себя в кабинете, сложил все бумаги и, упаковав в ящик, наказал отправить в закрытую секцию архива. Повторное погружение в сумрачные дали собственного мозга казалось отчаянно рискованным мероприятием, а “Восход”, внедренный в голову в творческом запое, навевал смутную тревогу о собственном душевном здоровье. Не потому ли Дима разрешил ему соединить перчатку с мозгом? Чтобы Захаров получил то, чего так хотел – возможность изучить полимерную форму жизни, – но при этом остался живым сам? Как-никак, в процессе переписывания Нечаевых на полимерные носители от их мозговых тканей практически ничего не осталось. Мутная багряная жижа со взвесью нервной глии – нейроны растворились без остатка – иногда приходила к нему в предутренних тревожных снах. Это было бы всем, что осталось и от него. – Млекопитающих? В смысле, всяких крыс подопытных и хомячков туда кидали? – выдернул его из воспоминаний голос П-3. – И всё это – ради меня? – Нет, майор. Я делал это для себя. Но так вышло, что пригодилось уже для тебя, – ответил Захаров, задумчиво проходя взад-вперед у кромки разлившегося полимера и пытаясь построить в голове обходной путь. Пока что не получалось. Перчатка смолкла, очевидно переваривая информацию. – Вы хотели стать полимером? Мне нечего вам сказать, – наконец, услышал Харитон и прикрыл глаза. Чего-то такого он и ожидал. Удивительно, что это – всё, что он услышал в свой адрес. Похоже, майор действительно имеет доступ к системе переживания эмоций в очень ограниченном объеме, в противном случае Захаров наверняка узнал бы о себе много нового в нецензурной форме. – Эти разработки в прошлом. Сейчас я не имею ни малейшего желания прикасаться к разливу красного полимера. Мне нужен обходной путь до моего кабинета, он впереди, третья дверь слева. – Поднимите голову, – посоветовала перчатка. – Вверху слева, под потолком, есть вход в систему технических тоннелей. Места там немного, но вам вполне хватит. Ходы проходят по всему уровню. Выберемся прямо у вас в кабинете. – Есть одна проблема, товарищ майор. До входа около двух метров в высоту. – Два двадцать, – поправил П-3. – Или так, или через разлив. Я помогу подтянуться. Ваше дело – добраться до входа. Давайте, я в вас верю.