Товарищ лысый

Харитон пришел в себя лежащим на спине. Перед глазами темнел слабо освещенный высокий потолок. Сердце колотилось как бешеное, лицо горело. Руки ныли от кончиков пальцев до плеч и слушались с задержкой, как чужие. Но, по крайней мере, он определенно был жив. А кругом – тихо. Он попробовал повернуться на бок – и едва не скатился с дивана. Закружилась голова. Он едва успел вцепиться рукой в спинку и замер, слушая отдающееся эхом в горле и ушах сердцебиение. Мало-помалу оно замедлялось до нормы. Ему следовало лишь побыть немного в покое. Захаров постарался вдохнуть поглубже, заодно убеждаясь, что все ребра целы, и поочередно скосил глаза по сторонам. Похоже, он находился в комнате отдыха – вероятно, в той самой. – П-3? – на удивление, голос звучал ровно и четко: не осип, не охрип и почти не дрожал, даже несмотря на одышку. – Доложить обстановку. – Вы живы, серьезных травм нет, – отозвался П-3. – Путь к ретранслятору открыт. Понять по интонации его чувства было на сей раз затруднительно, но чего там не было точно, так это негатива. Голос звучал размеренно и спокойно. – Что с нападавшими? – Уничтожены. Харитон поднял руки на уровень глаз и взглянул на них. Изнутри ладони сильно покраснели на пальцах и ниже, под ними, а снаружи, в тонких складках кожи на сгибах фаланг, темнели полосы засохшей крови. Но выглядели руки целее, чем он ожидал. Кажется, на них вовсе не было открытых ран. – Что произошло? – он осторожно сел. Голова перестала кружиться, но, помимо рук, заныло почти всё тело. Напоминало первые дни занятий в бассейне, когда наутро он не мог подняться с постели. Единственный когда-либо взятый им отгул на работе, который не был запланирован как минимум на неделю вперед. – Вы ничего не помните? – Я помню произошедшее не так, как ты. – Захаров потер большим пальцем лоб над бровями, и его взгляд упал на продолговатый предмет, лежащий на пороге. Захаров склонил голову набок, и по краю грязного лезвия прошел багровый блик. – Это что, пожарный топор? – Я не привык стрелять в упор, – если бы П-3 всё ещё мог улыбаться, это была бы искренняя улыбка. – А руки у вас слабые. Травма боксера – перелом запястья. Топор был наилучшим вариантом. Но с непривычки могут выступить мозоли. Вам нужен непрем. Вот что за красные следы на ладонях. И мышцы рук забиты по той же причине. – А ноги ничего, ловкие на ваш возраст, и реакция хорошая для гражданского, – продолжила перчатка. – Знаете, я не разочарован. Думал, не переломать кости будет сложнее. – Мы живы, – с усмешкой подытожил Захаров. Настроение ощутимо улучшилось. – Сохрани всё, что произошло, я заберу данные для исследования, когда выберемся отсюда. – Вы, я смотрю, обожаете на себе опыты ставить, да? – Кто-то другой может сделать всё неправильно. – Как вы до своих лет и научных званий дожили? – Не в одиночестве, – хмыкнул Захаров. – Всегда был один друг, который, когда нужно, окунал меня с головой в реальный мир. И которому однажды пришлось вернуть долг: напомнить, что иногда люди внезапно смертны, и с этим ничего невозможно сделать, потому что он, Дима, – тоже человек. По крайней мере, не таким способом. Таков реальный мир. Что толку собирать по осколкам старое, если можно сделать новое? Правда, Дима понял это по-своему, и в итоге получились безмозглые близняшки-балерины. Поглядев на это, Захаров молча удалился разбираться с собственными проектами. Дима был пока не готов смотреть шире. Пока не готов. – Дмитрий Сергеевич? А это – прямолинейная натура военного. Лучше переспросить, чем понять неверно, даже если вопрос по-армейски глупый. – Разумеется. – Понял. Я вам уже говорил, что вам не помешает восполнить калории? – Около часа назад, – признал Харитон и тут же осознал, что лишним это и впрямь не будет. – На этаже есть пара запертых кладовок. Замки кое-где кодовые, но я справлюсь. Возможно, там завалялся сухпай, на аварийных уровнях всегда есть чья-то заначка. Когда окажемся внутри, смогу сказать наверняка. Благодарить пытается, что ли? Интересно, как с его стороны переживался контроль над чужим телом? Неужели так похоже на настоящую жизнь? В чем тогда принципиальное отличие? В чем в действительности состоит разница между полимерной нейросетью и настоящей, нейронной? Помимо того, что полимер был создан искусственно, разумеется. И помимо того, что полимер способен мимикрировать (например, перенимать какую-то часть эмоций), а мозговая архитектоника человека генетически статична, и ее резкое изменение приравнивается к травме. Проще говоря, чужое цельное сознание разрушает мозг. Каждому разуму идеально подходит лишь собственное, исходное тело. Именно поэтому состояние глубокого Лимбо не может длиться долго без последствий. Пока что. Поскорей бы изучить новый материал! – Хорошо, проверим. В любом случае, за Побегами на обед я точно не вернусь, – ответил Харитон, заметив, что молчание затянулось, и услышал в ответ вымученный смешок: – То, что вы увидите в коридоре, приятным не будет, предупреждаю сразу. – Биологические опасные отходы – это мой обычный рабочий день, – парировал Захаров и встал с дивана. Ноги ныли, руки – тоже, но идти он мог, и даже достаточно ровно. По опыту он знал, что самая тяжелая мышечная усталость навалится несколькими часами позже. За это время нужно успеть обезвредить роботов в комплексе через ретранслятор и вернуться к ремонтно-сборочному шкафу, чтобы изготовить непрем… либо он найдется где-то уже готовым. Так было бы лучше. Как оказалось, майор не соврал и даже не поскромничал. Расчлененные тела мутантов своим видом вызвали легкую тошноту – вполне переносимую, но отрицать ее наличие было бы просто глупо. Машинально Захаров начал считать части, чтобы понять, скольких его руками уложил майор, но одернул себя. Нет никакой разницы. Что сделано, то сделано. Бедолаги просто получили свой заслуженный вечный покой. – Незачем было так их уродовать, – пробормотал Захаров. – Я пытался понять, какой минимальный урон надо нанести, чтобы вывести из строя. Ползут, гады, даже если руки и ноги отрубишь, представляете? А по растению этому вместо головы попробуй попади еще! – Неважно, – Харитон аккуратно перешагнул останки, на сухом месте старательно вытер подошвы кед о пол и огляделся, ища в ближайшей видимости обещанные двери. – Откуда начнем обыск помещений? – Направо. Вторая дверь. На означенной двери висел магнитный блокиратор с кодовым ламповым замком. Перчатка самостоятельно, без участия Захарова, вскрыла его, что-то бормоча и пощелкивая (либо это были радиопомехи, сказать наверняка было сложно), и в небольшом тупиковом помещении обнаружилось несколько стеллажей. На некоторых полках стояли ящики. В воздухе подсобки висел запах спирта и окисленного металла. – Нижняя полка, третий слева. Харитон не раздумывая направился к указанному ящику. Пломбу он сорвал сам, стяжные ремни, добавочным мышечным усилием, – перчатка. Внутри обнаружилось несколько темно-зеленых прямоугольных коробок, уложенных вплотную друг к другу. – Я же говорил, – в синтезированном голосе послышалось самодовольство. – Скорее всего, это неприкосновенный запас для дежурных по комплексу. Вскрывать в случае аварийной ситуации. Главное, не спутать витамины с хлорирующей таблеткой. В других ящиках – противогазы, угольные и кальций-полимерные патроны против боевых отравляющих веществ и радиоактивной пыли, есть даже насос-фильтр для воды… – К войне готовы, – подытожил Захаров, пытаясь вытащить увесистую коробку из тугой укладки и не сломать себе пальцы. Они и без того нещадно ныли. – Люди – нет, – отозвался майор. – Толку с этих запасов, если они не смогли никого спасти? – Отставить уныние, солдат. Мы всё ещё здесь. – Так точно, – согласился П-3. Вытащив-таки коробку, Захаров положил ее на ближайшую пустую полку и вскрыл. Внутри оказалось несколько консервных банок с различным содержимым, пачка галет в вощеной бумаге и продолговатый сверток с несколькими таблетками и щеточкой из дюжины непромокаемых спичек. Аккуратно распаковав галеты, Харитон сунул одну в рот и зашарил по всем имеющимся карманам. Он пока еще не представлял, чем будет вскрывать банки, но наверняка в ближайшей доступности найдется что-то пригодное. Едва ли не впервые он пожалел, что не имеет вредной привычки складывать всё подряд в карманы, “на потом”. Вернее, себя он старательно контролировал. Но некоторые медработники порой вытряхивали в конце смены по полной горсти неиспользованных зажимов, клипс и иголок. Переполнение карманам в любом случае не грозило: на Предприятии многие научные сотрудники носили одежду с внедренной нейрокомпрессионной технологией. Удобнее, чем таскать по коридорам кипы бумаг и прочих вещей в руках с риском повредить или растерять свою ношу. Разумеется, “бездонные карманы” никогда не покидали пределы комплексов. Одежда являлась сугубо рабочей. Предприятие тщательно хранило свои секреты. – У вас что, ножа нет? – вклинился в его занятие скучающий голос П-3. – Все режущие предметы остались в операционной, – ответил Захаров. – Привычки к полевым операциям не имею. – Хорошего ножа просто у вас не было, – ответил майор. – Личного. Мы с ребятами в поле такие банки всегда ножами вскрывали. Открывашки – это для детей, которым холодное оружие еще не положено. Моим и операцию провести смогли бы, я листовую сталь им резал… М-да. – На этом П-3 почему-то прервался и затих. Видимо, нож майора остался где-то в прошлом, там, на месте взрыва. – Это явное упущение, – равнодушно ответил Захаров. Перчатка не отреагировала. В тишине Харитон молча, внимательно вглядываясь во все детали, обошел кладовку по кругу. Внутри головы как будто перепрыгивали сухие костяшки счетов: так ощущался мыслительный процесс перебора вариантов. Подойдет что угодно металлическое, заостренное и удобно лежащее в руке. Оглядев все ящики, Захаров нашел на нижней полке один давно вскрытый, с инструментами, и спустя полминуты поисков вынырнул оттуда с плоской отверткой. Флакон денатурата он чуть ранее отыскал у себя в карманах, так что продезинфицировать ее не составило труда. Еще спустя пару мгновений в банке сгущенки наконец-то появилось два отверстия. – Как закончим здесь, сходим в военторг в городе, нож вам поищем, – пообещала перчатка, очевидно преследуя цель забавы ради вынудить Захарова отвлечься и поперхнуться. – Был у меня друг в “Аргентуме”, сам ножи делал, трофейные пилы уважал под это дело, говорил, хорошая сталь. Правда, если мы к нему придем, он шутку не оценит. – Паяц, – припечатал Захаров, отставляя банку, и неудержимо поморщился: в иных условиях его бы никто не заставил влить в себя эту приторную гадость. Но углеводы дают много энергии, и главное, быстро. – Так точно, товарищ лысый. Но мои шутки посмешнее, чем у предателя Петрова. Это вам кто угодно в “Аргентуме” скажет. А с Петровым и разговаривать не станут. Я надеюсь, мы тоже не будем зря воздух сотрясать и при встрече приведем в действие закон военного времени? Ха. Петров! Захаров молча, с чувством вбил отвертку в другую консервную банку. Судя по этикетке, здесь двумя отверстиями не обойдешься: тушенка. – Вас понял, – спокойно заключил майор. – На благо Родины – всегда готов. – Разберемся на месте, – все-таки ответил Харитон. – Он нужен живым. – Но не обязательно невредимым? Захаров в ответ лишь хмыкнул, отводя душу ударами по невинной жестяной банке. Естественно, зловредный инженер ему еще за порчу кода ответит.