Товарищ лысый

Поев, Захаров аккуратно сложил и поставил мусор в угол, а ящик с пайками закрыл и вернул на место. Порядок оставлял в душе ощущение удовлетворения. В нынешних условиях его приходилось искать в любой мелочи, чтобы продержаться как можно дольше. И все же Харитон с досадой вздохнул: даже несмотря на стресс, после еды на голову облачком набежала легкая сонливость. Стоило позавидовать майору, которого в нынешнем состоянии не сковывали никакие физиологические потребности. Однако не похоже, чтобы тот хоть сколько-нибудь ценил свое новое преимущество. Его явно сильнее заботили вновь обретенные, хоть и частично, эмоции. В противном случае военный офицер даже в условиях стресса держал бы себя в руках. А так… – П-3, маршрут к ретранслятору. – Отсюда выходите налево, дальше прямо по коридору в конец. Там укрепленная дверь, если не сможем открыть – буду учить вас готовить взрывчатку из того, что есть на складе. – Есть сомнения? – Подойдем – посмотрим, – уклончиво ответил П-3. – Кстати, входящая передача. Ваша дочь на линии. Захаров только и успел обвести удивленным взглядом толстенные стены, держащие на себе всю тяжесть "Павлова", когда в наушнике, сильно искаженный помехами, зазвучал знакомый голос: – Профессор Захаров! – Товарищ Захарова, – сухо парировал он, уже настроенный на тяжелый и жесткий диалог. – Ого, живой еще! – с истинно врачебным цинизмом обрадовалась Нинель. Впрочем, он бы отреагировал так же, вслух не выдавая своего истинного беспокойства. – Директор сказал, готовность спецотряда "Аргентум" к десанту – тридцать часов. Не спрашивай, откуда я знаю и почему так долго. – Подслушивала. – Ничего не докажешь. Так вот, Дмитрий Сергеевич может дать прямо сейчас только своих балерин, но сами они не доберутся. Хочешь, я с ними пойду? – Нет. – Почему?! – Потому что нет. – Тогда замдиректора пойдет. – Его не жалко. В перчатке сдавленно хихикнули. – Я, конечно, извиняюсь, отец, но ты за него точно работать не сможешь. Он везде без мыла пролезет, а от тебя младшие научные сотрудники разбегаются. – Я за него и не собирался работать. Наверняка есть роботы-перевозчики вне "Коллектива", Дима – перестраховщик, он сможет скинуть десант ровно в точку встречи. – Глупости какие-то, вот так он возьмет и выкинет своих телохранительниц невесть где! – Захаров ясно представил, как Нинель поморщилась. – Я с ними часто сижу, общаюсь, научилась понимать их язык тела. Пойду я, я уже вызвалась. – Не пойдешь, – отрезал Захаров и ушел с линии, не имея никакого желания продолжать бессмысленный диалог. С негодованием выдохнул через нос: – Совсем уже с ума сошла! Майор не разделил его возмущение. Он молчал. Датчики в хаотичном порядке плавно покачивались над ладонью, как будто сущность находилась в замешательстве и не могла подобрать слов. Неудивительно. Ведь телохранительницы Димы – это, в некотором роде, его жена, Екатерина. Но она пострадала сильнее. Захаров справился бы и в таких условиях, но его не допустили. Пожалуй, в определенный момент Диме самому недоставало отрезвляющего щелчка по лбу. Не привязывайся! Не подпускай! Не навреди своей любовью! И что теперь? Без боевой поддержки с Предприятия не выбраться. Дожить до десанта – уже реалистичнее, но все еще серьезная проблема. А в присутствии "Кати" эффективность перчатки снизится, потому что управляющий ею полимер подключен к мозгу и способен переживать, включая душевные страдания. Увы, но в полевых условиях связь с мозгом, а значит, и способность майора снова чувствовать, не отсечь. – Ты не хочешь с ними встречаться? – негромко сказал Харитон, поднося руку ближе к глазам. – Почему? Так или иначе, вы оба живы. – Вы это называйте как хотите. Я это жизнью не назову. Плевать мне на себя, но на нее смотреть такую… – Диме руки оторвать за такую работу, – согласился Захаров. – У меня лучше получилось, с учетом всех вводных. Результат налицо. – Так это вы со мной… это ты сделал, – голос П-3 дрогнул и внезапно обрел немыслимую для синтезированного звука твердость металла. – Это был не Сеченов, а ты. Но на Диму майор почему-то никогда не сердился. Даже будучи, так сказать, уже перчаткой. Обычно Захарова это никак не интересовало, но, похоже, времена меняются. Это могло бы помочь. – Я думал, вы давно поняли это, товарищ майор, – осторожно ответил он, пытаясь предугадать дальнейшее направление беседы. – Для вас это новость? Даже если так, в чем для вас разница между мной и Димой? – Я тебе… – меж датчиков пробежало несколько электрических дуг, но разряд ушел в пространство. Захаров незаметно перевел дыхание. – Я столько мог бы с тобой сделать. Да хоть разбить твою голову об стену! Захаров осознал – и это вызвало вспышку досады и раздражения, – что от последних слов его сердце забилось намного чаще. Выброс адреналина. Страх. Теперь, когда майор обучен как, он может это сделать. И это не входит в планы. Чертовски нелепо получится. – Но вы поступите иначе, верно? – не выдавая себя (раз уж майор не силен в анализе всех переживаний своего, хм, носителя), протянул Харитон, предлагая продолжить. Зачастую людям нужно просто выговориться, и накал эмоций спадает. – Академик Сеченов доверяет вам. Он знает вас. Вы выполните свою задачу, несмотря ни на что. А я отвечу на все ваши вопросы. В перчатке притихли. Задумались. Датчики осели на ладонь, развернулись на ней, как разлапистый цветок вроде кувшинки. – И пока ты был там, а я рубил трупы… – неохотно продолжил П-3. Очередной всплеск эмоций угас. Их четко волнообразный характер наводил на мысль, что это связано с таким же неоднородным выбросом нейромедиаторов в мозгу. – Я не понимаю. Объясните мне, зачем это. Зачем было превращать меня в полимер, а потом снова давать иллюзию жизни. Ученые, чтоб вас всех ровным строем… – С последнего задания тебя привезли в вегетативном состоянии, – Захаров понизил голос и вернулся к более неформальному обращению: по наблюдениям, так люди слушают лучше. Майор уже не входит в их число, объективно, но сам себя считает до сих пор человеком. – Дима с ног сбивался, пытаясь уделить время вам обоим. Но он физически не мог разделиться надвое и позвал на помощь меня. Мы хорошие хирурги, без ложной скромности, но сшивать было практически нечего. То, что чудом уцелело у вас обоих почти нетронутым – это центральная нервная система, череп и позвоночник сумели их защитить. Когда я заметил это, то понял, что твое тело исчерпало свой ресурс, и если я и смогу когда-нибудь вернуть тебя к жизни, то только сохранив то, что еще можно спасти. Твой разум, личность, если угодно. Дима был вынужден со мной согласиться, но, когда мы закончили перенос, он забрал вас с собой. Думаю, его это задело. – И что вы собирались делать со мной дальше? – Для начала, изучить. Нейрополимеры такого рода – уникальный феномен. Но Дима не подпускал меня к вам близко, пока не выяснилось, что Предприятию грозит опасность. Дальше ты знаешь сам. – Понятно. То есть, мое мнение о вас в целом верное. – Удиви меня, майор. – Оторванный от реальности, бесчеловечный и повернутый на своей науке. Мог бы, давал бы вам подзатыльник за каждое упоминание экспериментов на людях. – Всё так. Еще вопросы? – В процессе. Роботы ждать не будут. Шагайте к ретранслятору. – Согласен. Захаров выглянул наружу, убедился, что в коридоре отсутствует любое движение, и вышел в направлении, чуть раньше указанном перчаткой. В конце коридора и впрямь оказалась укрепленная герметичная дверь со скругленными краями. К счастью, запирающий вентиль был на месте, и открыть дверь не составило большого труда. Его встретила неприятная рябь: режущее свечение лампочек аппаратуры в темном помещении. Захаров зашарил рукой по стенам, ища выключатель. Перчатка мстительно молчала, но глаза мало-помалу привыкли ко мраку, и он отыскал небольшой рубильник. Рычаг ушел вверх, и с сухим треском под потолком, секция за секцией, стали зажигаться длинные ртутные лампы. В большом и слегка пыльном помещении стоял низкий электронный гул. От громадного лампового терминала лозой расходились пучки толстых черных проводов, пронизывали стены и скрывались в них. Взамен них к терминалу подходило две прозрачных трубы сечением сантиметров по пятнадцать каждая. Сквозь них протекал бесцветный, сильно искажающий пространство за собой полимер. Датчики перчатки вытянулись в направлении ближайшей трубы: – Перед нами ретранслятор сигнала "Коллектива" без защитного кожуха. Это как раз то, что мы называем "Грифом", когда находимся снаружи. Ретранслятор питается от аварийной энергосети комплекса. Отключить его без применения взрывчатки практически невозможно. В вашей блестящей голове завалялась хоть какая-нибудь идея получше? – Никто не будет безнаказанно ломать социалистическое имущество, – отрезал Захаров и мягко, ступая боком, почти как заинтересованный кот, принялся обходить терминал по сужающемуся кругу. Волоски на руках зашевелились от всё возрастающей насыщенности электромагнитного фона. – Его нужно просто перегрузить. – Это вам не "Вовчики", – ответил П-3. – Тут разбираться надо. Я не инженер. – Я тоже. Но это и не нужно. Ретранслятор передает роботам полимерный беспроводной сигнал в диапазоне сверхвысокой частоты. Найди источник в этой комнате, мне нужно точное местонахождение излучателя. – Сканирую, – отозвался П-3. – Левее. Еще. На месте стой! Кругом налево, раз-два! Захаров остановился, пропустив мимо ушей очередное ребячество, и внимательно вгляделся в нагромождение датчиков и ламп. Предполагалось, что ретрансляторы благодаря циркуляции полимера будут предельно автономны, и любые управляющие действия будут поступать к ним посредством интерфейса человек-робот – интерфейса с особым доступом, само собой. Поэтому обычные панели управления на терминалах отсутствовали, не считая электрощитков для технического персонала. Особый доступ у него имеется. "Восход", это как "Мысль", но интеграция выше – а значит, и права тоже. Правда, испытания с такой высокой пропускной способностью еще не проводились. Ему повезет, если он обойдется носовым кровотечением. Захаров приблизился к терминалу вплотную, положил руки на угловатый металлический корпус и прикрыл глаза. Мало-помалу электронный гул ввел его в подобие транса. Дыхание сравнялось по темпу с пульсацией электромоторов. Необходимости в этом не было, просто… так спокойнее. Понадобится всё его самообладание, чтобы не потеряться в магистральном потоке данных "Коллектива". – Что вы делаете? Уснули? Мозги спеклись? – услышал он голос П-3. Захаров дернул плечом. Поток информации из "Коллектива" накатил, как волна, с быстро нарастающей интенсивностью. Захаров открыл глаза и уставился прямо перед собой, но больше он не видел ничего из реального мира. Если состояние Лимбо подменяло собою всё восприятие полностью, то сейчас он продолжал стоять на ногах, опираясь на переполненный статикой корпус излучателя. Только это не имело значения. Он был в десятке мест одновременно. Полимерный расширитель в автоматическом режиме переводил сигналы к роботам и от роботов в понятную мозгу форму. Цвета, звуки, температура, вибрация, недоступный человеческим глазам электромагнитный диапазон. Роботы переговаривались короткими безэмоциональными сообщениями, в некоторой степени координируя свои действия. Его присутствия никто не замечал. Пока. Харитон был наблюдателем, и даже это давалось ему с трудом – все равно что смотреть на дугу сварки, пытаясь различить в ней концы электродов. Он вгляделся – не глазами, мыслительным воздействием – в поток, пытаясь отследить центральный узел, перекресток, узкое место, через которое проходит каждый квант информации. Задача проста: забить канал связи в этом месте бессмысленным мусором. Это перегрузит систему на время. Но чем именно? Заготовок с собой нет. В распоряжении – лишь собственный разум. Да, заполненный, как картотека Предприятия, немыслимым объемом разнообразной информации. Но то, что будет загружено в "Коллектив", там и останется. Выбирать надо с умом. Он попытался направить в общий поток поименный список сотрудников – и внезапно начал получать в ответ информацию о состоянии тех, кого опознавали в своей памяти роботы. Большинство – мертвы. Это было не голосами в привычном понимании, а потоком направленных мыслей, единых в своем бесстрастном стремлении достичь адресата. Роботы принимали сотрудников комплекса за врагов, но при этом беспрекословно подчинялись любым приказам из управляющего звена. Скорее всего, это верно для любого из узлов связи "Коллектива". Только возможности одновременно командовать ими и перемещаться по Предприятию нет. Как нет и кодов управления и отмены, переназначенных Петровым. Нужно добраться до "Вавилова", а там уж видно будет. Невольно Захаров вместе с очередным бесполезным списком послал в "Коллектив" свой, по большей части, бессильный гнев на происходящее – и заметил, как поток информации замедлился. Похоже, такие данные роботам не знакомы, и работать с ними они так до сих пор и не научились. Верно, "Мысль" тщательно фильтрует эмоции пользователей, дабы не вводить роботов в перегрузку и возможный отказ. Модифицированный им самим "Восход" подобного фильтра еще не имеет. Уж чего он не любил, так это намеренно вызывать, переживать эмоции. Но ничего лучше в голову не приходит, переписать код на коленке он тоже не в силах, да и подчиненный узел для этого не подходит – лишь центральный. Придется хоть так. Петров? Мало этому мальчишке не покажется. Филатова? Неблагодарная свинья. Нинель? До инсульта его довести хочет, как будто и так проблем мало. Дима, и тот ничем не помогает, хотя уже давно мог бы! Сквозь непрозрачную пелену роящихся вспышек он начал ощущать, как у него дрожат руки. Хаос данных “Коллектива“ под напором непривычного массива информации тем временем постепенно терял в настойчивости, становился всё менее настоящим. Мало-помалу мельтешение полностью остановилось. Роботы где-то там, в дальних коридорах комплекса, застыли. Надолго ли? Кто знает. Ясно одно: есть шанс потянуть время на территории всего Предприятия хотя бы таким способом, и этот шанс – в центральном ядре "Коллектива". Это недалеко отсюда. Захаров открыл глаза. Сразу же стало очевидно: что-то изменилось и здесь. Гул поутих, две трети лампочек терминала погасли, остальные заметно потускнели. Но все равно Харитон отшатнулся и зажмурился: даже такой, неяркий технический свет неожиданно сильно хлестнул по глазам. Половина головы, включая левый глаз, вспыхнула сводящей челюсти болью. Мигрень. Захаров провел тылом руки под носом и сквозь пляшущие перед глазами пятна разглядел поблескивающее багряное пятно. Облизал губы: на языке осел вкус железа. Он попятился, морщась от бьющего по ушам шелеста кед, вновь закрыл глаза и уперся лбом в холодную стену.