Товарищ лысый

Захаров не зря медлил до последнего, не решаясь разрядить пистолет в довольно тесной комнате, полной тяжелого металлического оборудования. Даже несмотря на помощь перчатки, пара-тройка пуль прошла мимо лаборанта, и зал наполнился визгом рикошета. Что-то толкнуло его в бок, на три пальца ниже сердца. Боли не последовало. Впрочем, признак недостоверный. На адреналине бывает и не такое. Но отвлечься хоть на миг от приближающегося робота он рискнуть не мог. Еще шаг – и Харитон уперся лопатками в стену. Причину промахов он понял уже в следующую секунду: пара датчиков отлипла от пистолета и вытянулась в сторону Ларисы, как обвиняющий палец: – По законам военного времени тебя пристрелить мало! – А ну смирно! – рявкнул Харитон, не отводя взгляда от приближающегося робота. Механические руки поднялись, лаборант шагнул еще и встал полубоком, перенося вес на ближайшую ногу. Не то футболист, не то нелепая балерина. Фуэте, мать его, с летальным исходом. Захаров выстрелил еще несколько раз, целясь по корпусу. В ушах вновь смешались оглушительной какофонией звуки стрельбы и свист рикошетящих пуль, на сей раз еще сильнее напомнивших тонкий крик. Где-то поблизости гулко хлопнул пузатый монитор. Робот пошатнулся, но не застыл. Спустя пару секунд – продолжил наступать. С близкого расстояния пули хорошо пробивали корпус робота, но попробуй попади наугад по скрытым под обшивкой важным узлам… Пятясь вдоль стены, Захаров спешно нашарил в кармане новый магазин, вынул старый и заменил его. Вернее, попытался: видимо, не глядя что-то засунул не так, и обойма упорно не желала вставать на место. – Да убери ты его! Я ее ударю! – продолжал бушевать П-3, как будто совсем забыл про робота. Тот несколько потерял в маневренности от повреждений, но в процессе их противостояния практически загнал Захарова в угол. Еще немного – и ему проломят его бесценную голову. Ларису, похоже, не особенно интересовал данный вопрос. Хотела просто напугать – отозвала бы. Или нет? Не отзывает же. Харитон перекинул в левую руку бесполезный пока пистолет и приготовился применить что-то из арсенала полимерной перчатки, что не помешает работе радиоэлектронных систем в помещении. Сам еще не знал точно, что лучше, но… – Только не током! – крикнул он, но помешать не успел: помимо его воли по коннекторам пробежала белая молния и, оглушив “Вовчика”, ушла в ближайший трансивер. Проводку замкнуло. Несколько ламп с сухим треском полопались, завоняло жженой изоляцией. – Ума не прибавилось, – подытожил Харитон, приблизился к роботу, наступил на него, наваливаясь сверху всем своим весом, и протянул правую руку к технологическому отверстию. “Вовчик” задергался, попытался опереться на руки, чтобы встать. Харитон покачнулся. – Чего копаешься? Действуй! Перчатка потянулась телекинезом вглубь робота, извлекла колбу, но в руки Захарову ее не дала: телекинетическое поле сжало колбу, с каждым мгновением усиливая давление. Стекло затрещало, покрываясь бегущей наперегонки сеткой трещин, и глухо лопнуло. Руку Захарова осыпало мокрыми осколками. Не совсем то, чего он хотел, но, так или иначе, прямая угроза нейтрализована. – Что ты устроил? – хмуро поинтересовался Захаров, забираясь свободной рукой в карманы в поисках какого-нибудь платка или салфетки. Нашел; принялся аккуратно стряхивать тонкое стекло и желе из полимера с ладони. Коннекторы, испачкавшись концами в опалесцирующей жиже, засверкали, казалось, ярче обычного, когда сложились в единую формацию, обращенную к нему: – Это всё вы. Столько стресса я еще не улавливал, почти замкнуло, мне кажется. Жалко дуру, да? – Ни капли. Туда предателям и дорога, – поглядев по сторонам, Захаров внезапно обнаружил Ларису на полу. Неподалеку от нее из терминала свисала перекрученная, бело-красная перфолента. Предавшая его – и, конечно, Предприятие, – ученица сидела, привалившись к терминалу спиной, и зажимала окровавленной рукой шею. Плечо было залито полностью, майка пропиталась насквозь, и бурая полоса подбиралась к штанам. Видимо, что-то из рикошета прошло на излете, разорвав кожу. Судить о тяжести ранения только по наличию вытекающей крови было нельзя: в шее очень много сосудов, магистральных и подкожных, и даже поверхностная травма будет выглядеть страшно. Вспомнив про попадание в него самого, Харитон ощупал туловище на предмет ранений. Ничего. Разве что, кое-где ребра под пальцами отдались слабой болью. Видимо, отскочившей от брони пулей набило синяк. Не опасно. Он вытряс из “Макарова” косо вошедшую обойму, зарядил как полагается и убрал на привычное место, за пояс. Подошел к Ларисе и присел рядом с ней на корточки. – Убери руку, я посмотрю. Лариса молча отдернулась от него, прикрылась предплечьем, прижимая ладонь к шее сильнее. Захаров обратил внимание на кровь на лице и в уголках губ. Пока ни о чем не говорит: могла просто испачкаться. – Истечешь кровью, – его уверенные слова как будто повисли в пространстве между ними. Лариса поглядела на него из-под сведенных страданием бровей, облизала губы, почти не размыкая их, и сглотнула. Это движение явно вызвало новый прилив боли. Почему молчит? – Руку ниже и немного назад, прижимай артерию к позвоночнику. – Знаю, – все-таки разомкнув слипшиеся, коричневатые от засохшей крови губы, бросила Филатова. Голос звучал слабо, немного хрипло, но не свистел и кровь изо рта не шла. Дышала она тоже самостоятельно, значит, травма ближе к наружной части шеи, позвоночник и дыхательные пути не задеты. Захаров поймал ее за свободную руку и навскидку оценил пульс. Слишком частый (если это все еще ее пульс, а не его – адреналиновый, колотящийся эхом в кончиках пальцев). Да и промеж пальцев ее другой руки, несмотря ни на что, продолжала толчками вытекать кровь. Похоже, все-таки вскрыта сонная артерия. Без квалифицированной медпомощи ей осталось несколько минут. – Сиди. Найду жгут, – Захаров выпрямился и развернулся к выходу. В дверях его настигло неожиданное сопротивление. Как оказалось, это перчатка вцепилась коннекторами в дверной косяк, не пуская его дальше. Вернее, обхватила телекинетическим полем: тонкие и очевидно слишком слабые для хвата чего бы то ни было полимерные манипуляторы не смогли бы его удержать. – Что ты делаешь? – Хотите позволить ей закончить начатое? – Она умирает. И она об этом знает. С таким ранением… без реанимационного оборудования ничего не сделать. В своем комплексе я бы и голову ей на место пришил, но здесь нет даже непрема, чтобы замедлить процесс гибели мозга. Он говорил – и ощущал… пожалуй, сочувствие и сожаление. Но не вину. Это она натравила робота и не стала его отзывать. Это она ввязалась в авантюру с взломом “Коллектива”. Это она позволила Петрову… И все-таки, это же Лариса. Его ученица. Захаров невольно вдохнул поглубже, но сдержал вздох. – А куда вы тогда… – П-3 на мгновение притих, а продолжил более твердым тоном: – А. Понимаю. Придется остаться. – Почему? – Потому, – с нажимом заявил тот. Потому что смелости смотреть на другие агонии хватало – это он хотел сказать? Даже если и так, сформулировать не смог бы. Ровно по этой причине и прозвучало лишь короткое, по-армейски непререкаемо упрямое “потому”. Харитон вновь развернулся к Ларисе лицом, но подходить не спешил. Под ее бедром уже разлилась лужица крови, и она всё прибывала. На темной поверхности дрожал острый желтый блик света от лампы. Лицо Ларисы стало землисто-серым и казалось полупрозрачным, точно свечной воск. Черты лица заострились. И, судя по наклону головы, ее взгляд был направлен на него – или сквозь него. Голова и грудь приподнялись, губы шевельнулись. Она что-то пробормотала – Захаров не расслышал. – Что? – невольно переспросил он. Лариса не ответила. Взамен отозвался П-3: – Она сказала: “Боитесь посмотреть мне в глаза”. Харитон медленно покачал головой. Он и в самом деле намеревался разорить ближайшую аптечку и попытаться сделать хоть что-то, чтобы ей помочь. Он не собирался ждать за дверью, пока всё закончится. Но, разумеется, он предполагал – и с весьма высокой вероятностью, – что такое может произойти, что Лариса умрет прежде, чем он вернется. Заслуживает ли она этого? Наверное, все-таки нет. В условиях сбоя, смертельной опасности, где он предоставлен сам себе, помощи ждать неоткуда, а ему одному спасти Ларису не по силам, что бы он ни делал. Знать и принимать это – тоже смелость. Ладно. – Заморочили тебе голову, – Захаров зашагал обратно. Остановился неподалеку от переднего края неровной, ртутно дрожащей лужи крови. В шуме радиоаппаратуры дыхание было не различить, но казалось, что оно все еще слышно. И ресницы, вроде бы, еще дрожат… просто она сама не хочет смотреть на него. – Прости меня, Лариса. Это я недосмотрел. Кто же еще. Он позволил себе вздохнуть и вновь присел перед ней, опираясь на одно колено. Тронул ее за плечо, подтолкнул немного – и тело безвольно покатилось вбок. Харитон едва успел ее придержать и аккуратно опустить на пол. – Поближе, – пробормотал П-3. Датчики раскинулись над Ларисой широко-широко, светящиеся кончики оказались практически в одной плоскости, точно паутина: – Сердце не бьется. Соболезную, если вы когда-то и правда ее ценили. Кивнув, Захаров потянулся к голове Ларисы и ногтем отщелкнул с ее виска “Мысль”. Напряг правую ладонь, следом подкинул нейроконнектор, чтобы тот попал в телекинетическое поле: – Уничтожь его. Пусть не расходует энергию нейрополимера. Если успеем, вернемся за ней после и погрузим в Массив. Нет, это не то же, что с тобой. Там сохранятся лишь ее знания и память. Всему остальному осталось жить не дольше пяти минут. П-3, кажется, молча принял сказанное к сведению. “Мысль” завибрировала в невидимом поле. Первым пластиковый корпус затрещал и посыпался зубастыми осколками. Следом металл смялся, как бумага. Полимерные нити-коннекторы деформировались последними: сплющились и потеряли устойчивую форму. – Хорошо. – Захаров убедился, что глаза Ларисы закрыты, встал и отряхнул колени: – Теперь проверь, что на ленте. – Какое-то сообщение. Захаров на миг опустил веки, давя в себе едкий комментарий. – Содержание? – Не знаю. С этой туалетной бумаги так сразу считать непросто. Надо провести всю ленту через мои датчики. – А что, если там записан триггер сбоя? – Я буду иметь это в виду. Давайте, делайте. Захаров кивнул и вытащил полуразвернутый рулон перфоленты из терминала, стал аккуратно сматывать ее, чтобы начать протяжку с самого начала – и запнулся на первом красном пятне. Взгляд невольно, сам собой, ушел вниз и налево. Лариса-Лариса… Харитон вновь закрыл глаза, кривясь от неприятного чувства потери. Попавшее в центр внимания, оно мгновенно стало ярче. То самое, что он уловил внутри себя, пробираясь мимо трупов коллег в больнице над "Павловым", только сильнее. Более горькое, как застрявший на корне языка тяжелый табачный дым. Оставаться здесь он больше – пока что – не мог и зашагал в коридор, глубоко дыша, концентрируясь на движении грудной клетки. В коридоре, залитом белым дневным светом, стало чуть лучше. Впрочем, Захаров вполне успешно напомнил себе, что он врач, и единственное, что может смущать его в крови на перфоленте, – это возможное заражение некоторыми инфекциями. Однако и тут бояться нечего: все сотрудники, работающие с биологическими объектами, проходят регулярный медосмотр. В задумчивости он дошел практически до главного входа и остановился там в пятне света из окна. Рассеянно просмотрел, как будто зашифрованные записи, причудливые красно-бурые пятна, насквозь пропитавшие бумагу, и положил конец ленты в правую ладонь. Полимерные нити заключили перфоленту в нечто вроде щели факсимильного аппарата, с датчиками с обеих сторон. Захаров положил катушку на подоконник и потянул за конец ленты. Катушка подскочила раз, другой; встала на ребро, резво покатилась и свалилась на пол. Поморщившись, Харитон потянулся было за ней, но сдержался. Какая разница, всё равно снова свалится, хоть беспорядок и раздражает. Желая поскорее избавиться от нелепого занятия, он тянул ленту так быстро, как мог, чтобы не порезать перчатку или ребро ладони (перфолента очевидно была очень свежая, еще не затасканная постоянной перемоткой). П-3 не жаловался. Насколько, интересно, быстрее и результативнее протекают нервные процессы внутри нейрополимера, чем в бестолковой человеческой голове? Скорее бы покончить со всем этим сбоем, вернуться в лабораторию и изучить логи перчатки. Там непременно будет много полезного и интересного. Начать хотя бы с того, что, вопреки всем планам и чаяниям, первым испытателем “Восхода” изнутри стал даже не ученый, а мертвый солдат. Впрочем, тем объективнее будут полученные данные. Пустой сосуд можно наполнять чем угодно. Любой из академиков, по крышечку налитый разнообразными научными убеждениями, наверняка оценивал бы воспринимаемые данные более предвзято… Лента закончилась секундой позже, и Захаров откинул ее в сторону. Стекла в раме вдруг низко задрожали. Он вскинул голову – и, распахнув глаза, оцепенел. Дыхание замерло, а затем резко участилось почти до панического. – Бегом от окон! – крикнули на него из перчатки. – Марш! Захаров попятился, тщетно пытаясь оглядеться лишь боковым зрением, кое-как сообразил, откуда только что пришел, и кинулся вправо, за одну из глухих стен. В следующий миг панорамные окна многоголосым хором разлетелись на осколки, и мощный луч сварки пробил здание, казалось, насквозь. Захаров ощутил, как за шиворот катится крупная капля пота, а под ребрами скручивается тягостное чувство тошноты. Если уж некрупные лаборанты в боевом режиме – серьезная угроза, то что вообще можно сделать против прыгающего сварочного робота, вооруженного плазменной дугой? – Спокойно, товарищ академик, не забывайте дышать, что-нибудь придумаем, – с поразительным спокойствием заявил П-3. – Сейчас вернемся в зал спецсвязи, там самые узкие проходы, “Беляш” не поместится. Стены он не пробьет и не прорежет, весь строительный бетон на Предприятии рассчитан на прямое попадание ядерной бомбы. – Эта дрянь расплющила мою машину, – пробормотал Захаров, потирая затылок. Заверения П-3 в том, что внутри здания бояться нечего, частично вернули ему самообладание, но стоящий перед глазами образ робота, одним прыжком промявшего сверкающую крышу до колес, оптимизма никак не добавлял. Вот, значит, что могло случиться, не успей он проехать под контейнером там, возле больницы. – Сопутствующий ущерб. Главное, мы еще в строю, – парировал П-3. – Займитесь заданием Сеченова. Нам все еще нужно вывести из строя всю связь. Захаров склонен был согласиться… но скрежет, звон и дрожащий потолок немного, так скажем, отвлекали. Похоже, робот вскарабкался на крышу и что-то ломал уже там. Хотелось верить, что перекрытия выдержат пляску многотонного строительного робота. Умереть под завалами было бы довольно глупо. Наверное, пора составлять список: “Чуть не помер за сегодня столько-то раз, по таким-то причинам”. Впрочем, в “Павлове” он к этому давно привык. Вредная работа. Опасностей здесь, в зоне сбоя, никак не больше. Просто… они необычные. – Ах да, по пути есть туалет. – Я заметил, спасибо, – сухо ответил Захаров. – Но я привык. В этом сумасшедшем доме меня уже ничто не выведет из себя.