Товарищ лысый

Харитон открыл глаза и отрешенно уставился в белый оштукатуренный потолок. Пошевелил пальцами, потом – руками. Всё слушается и на месте. Он уперся локтями в опору по бокам от туловища, приподнялся – но закружилась голова, его повело, а в правом плече заныла свежая рана. Он с фырканьем опустился обратно на подушку, а в сознании, наконец, собрался цельный образ места. – Не надо, лежи, – Дима, сидевший на стуле в ногах койки, встал, подошел к нему и бесполезным, но заботливым жестом поправил тонкое одеяло, щелкнул ногтем по полупустому флакону с капельницей. – Набегался. Как ты? Что последнее помнишь? Харитон вместо ответа сперва вновь приподнял свои руки и уставился на них. На правой виднелись заметные лишь знающему глазу следы вживления нейроконтактов, из левой торчала игла капельницы. Перчатки не было. А сам он – отдыхает в одиночной палате медблока. Очевидно, на “Челомее”. – Похоже, что живой. Помню Муравьеву, – голос почти не слушался. Харитон прокашлялся, облизал губы. Реальность воспринималась словно через тонкую пленку, без явных эмоций: – Но смутно. Я ударился головой? – У тебя случился инсульт. Я успел провести все манипуляции в первые два часа, поэтому никаких последствий не будет. Но придется полежать в постели хотя бы до вечера. Значит, отрешенность – побочный эффект лекарств? Дима шумно вздохнул и будто бы с облегчением провел рукой по лбу. Захаров перевел взгляд – и заметил у него нездоровый цвет лица и темные круги под глазами. Похоже, ему здесь тоже было не очень-то весело, хоть в непосредственной опасности он и не находился. – Понятно. Я долго спал? – Я уже собирался заказывать стеклянный гроб, – пошутил Сеченов, но под взглядом Харитона посерьезнел: – Нет, в пределах ожидаемого. Весь остаток ночи и все утро. Сейчас, – он бросил взгляд на часы, – почти полдень. – Как я сюда попал? – Интересная история. Со мной связался, хм, твой спутник. Он потребовал, чтобы я в трех словах объяснил ему схему мозгового кровообращения. Не так красиво, конечно, но смысл был как раз таким. – Он потребовал что? – Захаров свел брови – и наконец-то ощутил себя полностью живым. От удивления и беспокойства пробежала волна мурашек по спине, между лопаток. Сколько же всего важного он пропустил? – Вот и я так же подумал сначала. Где он этого набрался? – Признаюсь, я удивлен. Дальше. – На тот момент “Аргентум” все еще был занят эвакуацией, поэтому я отправил к вам Штокхаузена и близняшек. Они подобрали тебя и Петрова и вернули на “Челомей”. Сначала мы занялись тобой, потом ты уснул и я пошел разбираться с Петровым. – И что скажешь? – Насчет чего? – Хорошо, давай по порядку. Зачем твоему бравому солдату понадобилась страшилка с первого курса мединститута? – Сам не догадываешься? – Сеченов дернул уголком губ на “страшилку”, но глаза оставались серьезными: – Не понимаешь, откуда инсульт? Харитон… – Дима внезапно выпрямился во весь рост и навис над ним, занеся руку с воздетым указательным пальцем, точно метил стукнуть ему по лбу: – Я что тебе говорил про опыты на себе? Что говорил, когда мы закрывали этот вопрос, м? Ладно я – хотел, чтоб Нинели тебя хоронить пришлось? – Удивительно, – Харитон чуть сощурился. – Главный трудоголик Предприятия не поощряет стремление к науке. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! Ладно, если это так необходимо, я скажу прямо: с этого момента я под угрозой отстранения запрещаю тебе любые опыты, которые даже в теории могут затрагивать твою личную безопасность жизни и здоровья. Не сомневайся, что я свое обещание выполню, в отличие от тебя. С меня хватит. – Проще сдать ключи от отдела и уволиться. – Не передергивай, Харитон. – Хорошо, успокойся. Я понимаю, о чем ты. Впредь обещаю быть осторожнее и дожить до пенсии по возрасту. – Это не всё, – Сеченов скрестил руки на груди. – Что? А, это. Извлечь имплант уже невозможно, но теперь я смогу настроить его так, чтобы он был не опаснее “Мысли” для владельца. – Харитон вновь попробовал приподняться на локтях и присесть. Голова уже не кружилась, так что он справился, разве что игла в руке немного мешалась. Он скосил глаза на капельницу: еще не пуста. – С этим закончили. Как дела у тебя? – О-ох. Какие дела, Тоша? Мы чуть не лишились всего. Но твоими стараниями – лучше, чем могло быть. – Дима с усилием потер лоб и присел на краешек койки. – Прости, что тебе пришлось через это пройти. Я бы никогда не попросил, ты знаешь… Конечно, нам придется пересмотреть весь порядок допуска к важнейшим проектам. У меня под носом – и устроить такое! – Поверь, Дим, я чувствую себя не менее оскорбленным. – Как я мог не заметить? – Это будет нам уроком. Что с Петровым? – Я наладил извлечение данных через изолированный полимер. Пришлось покопаться, но я отделил от общего потока данных коды отмены и направил их в нейросеть. Роботы получили соответствующий приказ и в настоящее время занимаются расчисткой всех зон Предприятия от разрушений. К сожалению, мы все еще ведем подсчет погибших. – Их все еще можно сохранить, если ты этого хочешь. – Наших сотрудников? Я размышлял… Думаешь, это все-таки нужно? – Думаю, они заслужили хотя бы такое место в твоем “Коллективе”. – Пожалуй, ты прав. – Что там было? Что засунули в голову Петрову побочным грузом? – Очередной намек мне, что я слишком халатно отнесся к системе безопасности, – Сеченов слегка покачал головой. – Если я правильно понял, то при запуске “Коллектива” побочный код должен был спровоцировать переход роботов в боевой режим по всему Советскому Союзу. Повисла недолгая тишина. – Вот сволочь. Все еще гордишься, что уберег его от лагеря? Он ни на гран не заслуживал твоего милосердия, Дима. – Иногда мне кажется, что ты не так уж и не прав насчет людей. Но все равно каждый день я вижу подтверждения тому, что мой взгляд на человечество куда ближе к истине, – он тонко улыбнулся. Захаров не успел возразить: открылась дверь, и в палату вошла медсестра. – Товарищ Портновская, отключайте систему, – тут же поднявшись на ноги и прямо на глазах преобразившись в медика, распорядился Сеченов: – Если будет нужно еще что-то сделать, я вас позову. – Как скажете, товарищ Сеченов. – Она быстро и со знанием дела сняла повязку и вытащила иглу, взамен вложив в локтевой сгиб ватный шарик, смоченный спиртом. Затем – взяла штатив с опустевшим флаконом и удалилась из палаты. Харитон, прижимая согнутую руку к себе, проводил медсестру задумчивым взглядом. – А где Нинель? – Я отстранил ее от медпункта, пока ты здесь. Хватит и одному из нас плохих снов. Увидитесь дома. – Она на это согласилась? – Было сложно, но я справился, – он улыбнулся, как будто вспомнил что-то смешное. – Она молодец, всё поняла. И все-таки, судя по Диминому лицу, он просто не хотел словами вслух ронять достоинство Нинели. – А где же твой солдат? Улыбка стала мечтательной и слегка горькой: – Я заметил, вы неплохо подружились. И всего-то за неделю. Захотелось поспорить… но даже и не поспоришь. – Прослушал все логи? – Конечно. Отлично помогало не спать, – и было сразу не понять, что он имеет в виду, хорошее или плохое. – Хорошо. Мне нужна копия всех данных. – Зачем? – Секрет. И нет, я ничего тебе не скажу. Не сейчас. У тебя и так много дел с “Коллективом”, вот ими и занимайся. А у меня есть пара незаконченных проектов, для которых мне наконец-то удалось собрать недостающие данные. Меня лично эти проекты никак не касаются, даю слово. “А еще, если я тебе расскажу – ты мне их вряд ли отдашь. Полезешь делать всё сам. Только ничего у тебя не выйдет, и не обижайся, пожалуйста, на правду. Тут нужна холодная голова”. – Ладно, я дам тебе копию, но с одним условием, – ответ Сеченова нарушил стройное течение его мыслей. – Чтобы до конца недели я тебя на рабочем месте не видел. Отдыхай и голову в порядок приводи. Ты многое перенес. – Я даже… не стану спорить, – Харитон слегка поморщился и потер переносицу. Внезапно он понял, что Дима прав и, что не менее важно, он и сам не хочет пока что посещать “Павлов” – по крайней мере, до тех пор, пока здание, битком набитое мусором, обломками, телами и тяжелыми впечатлениями, не будет приведено в первозданный вид: – И знаешь, будет не так уж просто пересчитывать по головам остатки своего отдела. Нам всем нужны эти несколько дней, чтобы привыкнуть к новой реальности. Сеченов только угукнул в ответ, мысленно уже явно стремительно удаляясь от местонахождения своего бренного тела. Очевидно, у него хлопот невпроворот: как можно скорее прибраться на Предприятии, отвертеться от госкомиссии (если таковая едет, а, судя по словам Муравьевой, это вовсе не исключено)... Кстати! – Дима? – М-м? – Куда ты дел нашу Бабу-Ягу? – Как-как ты сказал? – усмехнулся тот. – Сережа повлиял на тебя даже сильнее, чем я думал… Мне нравится. Муравьева находится в изоляторе. Я пытаюсь разобраться, что с ней делать. Когда Кузнецов освободится, спрошу его совета. Штокхаузена – тоже. Агент госсекретаря партии – это, как ни крути, само по себе серьезная протекция. Тут нужно действовать аккуратно. Харитон протяжно хмыкнул: – Вам виднее. Удачи тебе. Главное, не упусти ее. – Не отвертится, уверяю тебя. Сделаю ради этого всё, и на сей раз – никаких поблажек. Ладно, мне действительно пора, – Он расправил плечи и отступил к двери: – Пожалуйста, не уходи из медблока до вечера, мало ли что. – Я тебе доверяю. Ты хороший специалист в своем деле. Уверен, мне можно идти домой. – Судя по вчерашнему дню… – Людям свойственно быть несовершенными. Ты ведь знаешь, я прав. Человечество еще выживает лишь потому, что постоянно борется за свое выживание. – Узнаю профессора Захарова и его обычные комплименты человечеству. Вечером, около шести, зайду выпишу тебя и передам Нинели из рук в руки. Никуда не уходи.