***
— Ты удивительный, — он видит, как Юнги смотрит исподлобья, продолжая гнуть линию упёртой непокорности, но, вместе с тем, вжимаясь хребтом в угол спальни, из которой его выволокли не так давно. Но высказывание застаёт иксзеда врасплох: Мин вскидывает белые брови и пару раз быстро моргает перед тем, как Хосок продолжает, прислонившись затылком к стене: — Удивительный долбоёб. — Тогда не вижу смысла в том, чтобы спасать меня, — роняет мрачно это невыносимое создание, а Хосоку почему-то смеяться хочется: просто потому, что он не совсем понимает, как этот парень дожил до своих лет с такой линией поведения. Как его вообще ещё никто не убил особо мучительно, если у него, человека весьма терпеливого, нервы начинают сдавать от такой тупой упёртости, хотя он с ним второй в жизни раз разговаривает? Но у каждого разумного существа всегда должен быть повод для того или иного поведения, а этот юноша настолько нетипично ведёт себя, что у Хосока под диафрагмой сжимается: что же с ним такого могло произойти, что он ненавидит его расу так отчаянно сильно и готов умереть буквально в любую минуту? Едва ли Мин Юнги ему расскажет об этом во всех деталях, а потом поплачется в жилетку, сетуя на тяготы судьбы. Поэтому, устало и совершенно не по статусу съехав по стене на пол, Хосок задаёт ему вопрос весьма, быть может, неожиданный, но в некоторой степени логичный, глядя снизу-вверх задумчиво: — Как далеко ты готов зайти в своей ненависти? Иксзед такого вопроса не ожидает, а потому снова глуповато моргает, расслабившись на секунду, будучи выбитым из колеи, а потом снова хмурится и даже находит в себе достаточно уверенности, чтобы присесть на край собственной кровати, а потом долго молчит, глядя в противоположную стену, чтобы по итогу ответить: — Боишься, что я задушу тебя подушкой во сне? — Да пожалуйста, — и Чон фыркает в кулак, чем провоцирует на лице Юнги новый виток противоречивых эмоций. — Не ожидал? — Чего именно? — Что я, быть может, тоже бы хотел сжечь свою расу дотла, потому что такая гниль не достойна того, чтобы жить? Синекожий бровь вскидывает, но не высказывает удивления, по крайней мере, внешне. Хосоку становится невообразимо смешно от глупости ситуации: подумать только — рассказывать о собственных душевных терзаниях малознакомому, фактически рабу. — Ты не боишься, что я растреплю? — Ты являешься представителем второсортного вида, да и репутация у тебя уже дерьмовая. Тебе всё равно никто не поверит. — Ты странный. — А ты? — и Юнги опускает голову горбясь, стискивая пальцы двух рук в жёсткий замок. — Ты не будешь меня наказывать? — роняет спустя несколько мгновений неловкого молчания. — Ты ещё не понял? — и Хосок, приоткрыв глаз, видит, как иксзед вздрагивает на этих словах. — А что отцу скажешь своему? — Наказывать можно по-разному, — прикрыв глаза, сообщает брюнет, но почему-то думает, что, в первую очередь, прямо сейчас связывает себя нездоровыми и странными взаимоотношениями. — Тебя жизнь и без того уже потрепала, чтобы усугублять ситуацию ещё больше. — С чего ты взял? — По тебе видно, — и Чон пожимает плечами. — Не просто же так ты ненавидишь всех без разбору. Это даже немного обидно, потому что я не собираюсь тебя трогать. — В смысле? — оказывается, этого парня можно удивить до глубины души такими простыми вещами, и Хосок невольно растягивает губы в улыбке. — В прямом. Я не собираюсь тебя трахать. Я не хочу детей. Поэтому давай мы с тобой заключим соглашение. — Какое? — лицо у Юнги вытягивается ещё больше. Забавный. — Ты будешь хорошим мальчиком и будешь себя вести хотя бы сносно, а я сделаю всё, чтобы ты жил как можно спокойнее, лучше и дольше, — ухмыльнувшись, сообщает Хосок. — Идёт, Мин Юнги? — Где подвох? — подозрительно интересуется тот. — Его нет. Просто ты меня не привлекаешь в той же степени, в какой я не привлекаю тебя. Не встаёт у меня на тебя, ясно? И не встанет никогда.CHAPTER VI
5 апреля 2023 г. в 22:40
Под этими взглядами Тэхён чувствует себя неуверенно.
Все, кто собрался в этой большой комнате, выдержанной в чёрно-белых тонах, с кучей всевозможных низких стеклянных кофейных столиков и диванов, смотрят на него, как на товар. Люди, много людей: здесь он замечает мрачное красивое лицо уже знакомого по недавним событиям Чон Хосока, который демонстративно разглядывает вид за большим панорамным окном; среднего возраста красивого мужчину с мелкими мимическими морщинами у глаз и негустой бородой, но обладателя вместе с тем тонких черт и маленького вздёрнутого носика, что позволяет в нём идентифицировать ближайшего к упомянутому Хосоку родственника, а именно — отца, правителя Кореи; долговязого мужчину с круглым лицом и нехорошим прищуром; его молодую симпатичную копию с выбеленными в цвет снега волосами, которая смотрит на него куда мягче, чем предыдущий экземпляр; и, наконец — тонкую, звонкую блондинку, которая впивается в него изучающим взглядом сразу же, как Тэхёна и Юнги вталкивают в эту комнату, тем самым, когда на дне тёмной радужки плещется спектр непонятных чувств, но все они безмерно далеки от позитивных. Эта девушка смотрит на него так, будто ненавидит его всем своим сердцем, а подкрашенные в бледно-розовый губы поджались, напоминая тонкую нить.
Но их отличительной чертой, конечно же, является общий внешний вид. Каждый из присутствующих здесь людей напоминает будто сошедшую с таблоида модель, потому что, очевидно, могут финансово позволить себе выглядеть хорошо, ухоженно и дорого, а одежда у них явно подобрана по последней моде: все мужчины разодеты в, разумеется, пошитые на заказ камзолы с бахромой, а девушка — в аккуратное приталенное коктейльное чёрное платье с глубоким декольте, что даже не прикрывает колен, но зато открывает вид на роскошные гладкие ноги. Не окажись Тэхён в такой дерьмовой ситуации, даже невольно бы залюбовался, восхищаясь — он любит красивые вещи, будь то предметы искусства, природа или что-то иное, а красота живых существ пленит по-особенному, потому что она настоящая и не увядает со временем, лишь видоизменяясь, подстраиваясь под новые условия. Тэхён, на самом деле, уверен, что каждое живое существо — от паучка до человека — по-своему прекрасно, что не может быть некрасивым то, во что когда-то вдохнули жизнь. И не желай эти люди его гибели так отчаянно сильно, быть может, он даже бы их нарисовал.
Было бы, чем, правда.
— Мне нравится тот, что справа, — замечает круглолицый мужчина, и, несмотря на ухоженность, Тэхёну он почему-то совсем-совсем не нравится, стоит только первому звуку вырваться из его рта. До него даже не сразу доходит, о ком тот говорит, поскольку он стоит, собственно, слева от Юнги, а затем понимает, что стоящие напротив люди в дорогой одежде смотрят в его сторону, и осознаёт: для них-то он стоит справа. — Он выглядит таким покорным и гибким. Чей, говорите, он будет?
— Чонгука, — роняет мужчина с бородкой, а потом в раздражении достаёт мобильный телефон и смотрит на часы. — Который, к слову, запаздывает.
— Быть может, тогда Вы представите нам своих новых членов семьи, не дожидаясь Чонгука? — интересуется круглолицый смуглый юноша, тот, что с белыми волосами. — Хотя бы того, которого хотите дать Хосоку под опеку, — и Юнги вскидывает голову, глядя прямо в глаза этому парню, который делает непонятный поначалу Тэхёну акцент на, казалось бы, таких простых словах. Но стоит его товарищу заговорить, как всё встаёт на места свои:
— Не стоит называть это так высокопарно, — вскинув бровь, усмехается Мин. — Не членов семьи, а рабов. Не под опеку, а в пользование. Меньше нейтралитета, больше суровых реалий, тогда, быть может, мы быстрее разберёмся с возникшей ситуацией и разойдёмся туда, куда следует: вы — в большое безграничное космическое пространство, чтобы править дальше, а мы — в мир иной.
Парень с круглым лицом вздрагивает, пару раз хлопая удивлённо глазами, в то время как Юнги складывает руки на груди, словно в попытке защититься от всех этих людей перед ними, но, впрочем, это его не спасает: мужчина с бородкой делает несколько быстрых и широких шагов, сокращая между ними расстояние и награждает товарища Тэхёна хлёсткой пощёчиной, столь сильной, что щуплый Мин теряет равновесие, падает перед ним на колени, держась за ушибленную левую скулу, и впивается взглядом, в котором отображается целый спектр негативных эмоций: раздражение, злоба, мрачная непокорность, но не смирение, никак не смирение, будто прямо здесь и сейчас Юнги решает сражаться в этой дурацкой, никому не нужной битве до последнего вздоха, зная, что заранее обречён на поражение.
— Строптивый? — хмыкнув, интересуется мужчина, а Тэхён, не зная, что ему делать, стоит, будто металлический шест проглотил, не может сдвинуться с места — уж слишком страшным выглядит этот человек, на чьём лице отображаются такой силы пренебрежение и превосходство, что животный ужас проникает в каждую клеточку тела. — Исправим, — губы мужчины кривятся в ухмылке, в то время как губы самого Юнги — в оскале, совсем как у дикого животного. И Тэхёну становится жутко: он видит эту вспышку в чёрных глазах своего новоприобретённого товарища, ту самую, что имела место, когда Мин огрызнулся на охрану в космопорте, а потом его долго били током, вынуждая остальных стоять, сбившись в кучку беспомощных рабов, и смотреть на то, как сильные конвульсии раз за разом пронзают чужое, упавшее на пол тело. Юнги тогда не пикнул даже, и Тэхён уверен — даже сейчас не издаст ни звука после того, как откроет рот и скажет своё завершающее слово, то, которое поставит точку, быть может, в его существовании в принципе.
Юнги, опутанный этой ослепляющей ненавистью к людям, что не оставляет места банальному страху слабого перед сильным, ведёт себя так, будто у него нет ничего за душой и терять ему нечего; у Тэхёна тоже ни хрена, кроме этого самого Юнги, не осталось, и он почему-то боится потерять его так сильно, как никого и никогда раньше, и не хочет, честное слово, не хочет смотреть на то, как этого упёртого юношу будут мучить у него на глазах. Быть может, они не убьют его, но, с другой стороны, у касты Чон очень много денег, и ничто не сможет помешать им найти нового, куда более покладистого иксзеда, сломанного изнутри и который ляжет под Чон Хосока без лишних вопросов, как ложатся обычно многие.
Тэхёну так страшно, что он рот открывает, чтобы крикнуть своё: «Пожалуйста, не надо, молчи!», а потом, кто знает, может, упасть перед этим страшным могучим мужчиной на колени, если это поможет Юнги сохранить свою жизнь чуточку дольше.
Но не успевает, потому что в эту ёмкую, быструю паузу, вклинивается новый голос, который ему уже хорошо знаком.
— Не трогай его.
— Прости? — мужчина оборачивается в недоумении, но Чон Хосок смотрит на него в упор без капельки страха, и лишь повторяет спокойно и на груди руки сложив:
— Не трогай, — и все едва слышно ахают, понимая, какой дело приобретает оттенок: сам наследник правительственной касты вступается за ничтожество прямо сейчас. Даже Юнги, Тэхён видит, вскидывает брови недоуменно на какую-то долю секунды, но лицо снова превращается в бесстрастную маску, когда Хосок продолжает: — Ты подарил его мне, отец. Этот иксзед — моя собственность. Я накажу его сам.
В комнате воцаряется невообразимый гул, что предстаёт Тэхёну в уши коктейлем из разномастных эмоций, что выражают смешение и удивление, но ничто не пронзает его в самое сердце, как вид Чон Хосока, который пересекает помещение, наклоняется, протягивает руку в сторону Юнги, цепляясь за чужое запястье и ставит лёгкое тело в вертикальное положение, чтобы, перед тем, как вывести того из комнаты, обернуться и сказать:
— Немедленно.
Двери с тихим шипением смыкаются, оставляя Тэхёна в одиночестве перед этой стаей охочих до крови зверей.