***
Это было до невозможного странно. Этим утром, не успел Хосок открыть глаз, служанка передала, что отец вызвал его одного «для личного разговора». С учётом того, что в силу определённого образа жизни Хосок не является любимым сыном, на которого обожаемый родитель делает ставку, тот… удивился. Стоит ли говорить о том, что мерзкое чувство жрало его изнутри, пока он пересекал коридоры резиденции Чон, направляясь из спальни в отцовский личный кабинет, и, как оказалось, не зря: стоило дверям закрыться за спиной старшего сына, Чон-хённим без всяких приветствий сообщил, даже не дожидаясь, пока тот сядет на одно из кожаных кресел: — Женишься. И это было настолько внезапным, пусть и разбудило отменно, что между ними двумя возникает тяжёлая густая пауза, которую Хосок нарушает через какое-то время очень информативным и обдуманным: — Что? Отец посмотрел на него, как на самое большое разочарование в жизни. — Я нашёл тебе невесту. — Когда утро действительно доброе, — вскинув бровь, протянул старший сын, испытывая укол нехорошего предчувствия. — И кто она? — Ким Дженни, дочь двоюродного брата японской правительственной касты, — ответил отец. — Сватовство вечером. Свободен. И так вот всегда. Хосок кивнул перед тем, как развернуться на пятках и вон выйти, так что последний вопрос Чон-хённима вылетает в общий коридор — двери перед старшим наследником правительственной касты Чон уже распахнулись: — Почему ты всё ещё не занялся сексом со своим иксзедом? — и он вздрогнул, силясь справиться с подступившими эмоциями в рекордно быстрые сроки, вынудив себя обернуться, только когда отец демонстративно кашлянул, требуя ответ на последний вопрос. — Я не считаю это сейчас столь важной необходимостью. — Сучка не даёт кобелю вскочить? — пренеприятно ухмыльнулся отец, а потом сморщил нос. — Хосок, тебе с этим не в любовь играть, а потреблять так, как положено. И если он тебе не даёт, то это говорит не только о том, что ты жалок, но и о том, что он либо подлежит наказанию, либо утилизации. Будто речь о каком-то мусоре. Хотя почему же «будто»: для его отца Юнги и есть не больше, чем мусор — расходный материал, который нужен только лишь для одной задачи. Отвратительно. — Мне нужен внук, Хосок, — добил сына Чон-хённим. — Может быть, его я смогу воспитать так, как нужно, раз отец у него вышел бракованным. Теперь ты точно свободен. И Хосок не чувствует себя свободным, когда выходит прочь быстрым шагом, но тем, кому обрезали крылья и вышвырнули в свободный полёт, зная, что он обречён на то, чтоб разбиться. А Юнги на новость о женитьбе не реагирует вовсе, только смотрит спокойно, а потом пожимает плечами и возвращается к чтению книги, что развернулась перед ним голограммой. И, звёзды, Хосоку не должно быть так больно от проявления чужого равнодушия, но изнутри кости ломит безмерно.***
Даже на его субъективный взгляд она очаровательна со своим маленьким ростом, нежной, почти невесомой хрупкостью, кукольным личиком и внимательными тёмными глазами, которые мажут по нему с ног до головы, а потом останавливаются, чтобы глаза в глаза, но теперь, когда она идёт подле него, доставая тёмной макушкой головы до плеча, Хосоку несколько легче: она, по крайней мере, не смотрит. За его спиной — люди, много её людей, что молчат, глядя сурово — очевидно, телохранители, потому что эта самая Дженни, судя по всему, знает, чего стоит её жизнь как политического игрока, и расставаться с ней пока не имеет никакого желания. — Вы японка, но Ваша фамилия — Ким, — тянет Хосок, глядя на эту брюнетку с длинными, густыми и тёмными волосами. — Удивительно, Хосок-сама, что в условиях современного межрасового и межнационального скрещивания, как у животных, Вас заинтересовало именно то, что у меня корейская фамилия, — улыбается она, но без всякой издёвки. — Мне кажется реальным, что у кого-то из моих младших сестёр когда-нибудь будет американская или русская фамилия. Когда хочешь выжить, долго выбирать не приходится. Умная. Знает себе цену, но не горделивая — просто прямая, как жердь. Может, именно из-за этого от тебя хотят избавиться в родном доме Ким Дженни, и отдают в другой? — Не могу найти контраргументов против подобного высказывания, Дженни-щи, — кивает головой Хосок. Признаться честно, эти ребята сзади несколько напрягают, но брюнетка определённо уже научилась с ними жить, а поэтому реагирует на охрану как на пустое место. — Вы можете называть меня без всяких уважительных суффиксов. В конце концов, именно я внедряюсь в Вашу семью против Вашей же воли, — говорит девушка, останавливаясь около большого окна, что выходит на застеклённый сад. — Простите за это, — продолжает она куда тише, а потом опускает глаза и некрашеные алым губы складываются в идеальную «о». Хосоку нет нужды смотреть вниз для того, чтобы понять, кого именно она там увидела. И, точно: Юнги и Тэхён, сидя бедро к бедру, старательно грызут очередной гранит науки, потому что, очевидно, предыдущий доточили до самого конца. — Это Ваши иксзеды или кого-то из Ваших гостей? — Мой и моего младшего брата, — почему-то с некоторой неохотой отвечает Хосок. — Великолепные существа, — шепчет Дженни, приникнув к окну. — Намного красивее и лучше людей, по моему мнению. Эксплуатировать их подобным способом бесчеловечно, — и улыбается мягко, замечая, как после высказанного Хосок смотрит на неё во все глаза. — Хотите спросить, почему я так свободно говорю на такую щекотливую тему? Он кивает, но чувствует, как сохнет в горле. — Потому что мне плевать, что эти ограниченные люди вокруг подумают обо мне, — широко улыбается девушка. — Даже если Вы сейчас не разделите мою точку зрения, мне будет всё равно. Но просто знайте, что ваши с братом иксзеды невероятно прекрасны. …Хосок широко улыбается ей, вовлекая в любопытный и интересный для себя разговор. Она тоже мягко приподнимает в ответ кончики губ, сияя своей мягкой, почти что девственной красотой. Действительно очаровательная, острословная и обаятельная, Ким Дженни интересная очень с её нестандартным мышлением, и Хосоку искренне импонирует делиться с ней своим мнением о жизни в целом и окружении, потому что он понимает, что не встретит здесь никакого сопротивления или осуждения.