Злейший враг

Возможно, губернатор Бишоп и сдержал бы слово, данное лорду Джулиану, если бы не одно обстоятельство: как тот и опасался, Бишоп утратил над собой контроль. Он так долго охотился за Бладом, и теперь, когда проклятый пират наконец-то оказался в его власти, искушение оказалось слишком велико. Самые гнусные наклонности губернатора требовали выхода. Потирая руки от предвкушения, Бишоп спустился в подвал городской тюрьмы, где палач Лиддл со своим подручным уже раскладывали инструменты своего мрачного ремесла. В углу, за маленьким столиком, сгорбился секретарь, готовясь записывать ответы узника. Вскоре в подвал привели Блада. Бишоп обошел вокруг него, плотоядно ухмыляясь. — Ну, что ты скажешь сейчас о промысле Божьем? Все еще надеешься отсюда выбраться? — спросил он с издевкой. Затем он уселся на стул, а солдаты подтащили Блада к свисающим с потолка цепям. С него сорвали рубаху, расковали, но не успел он растереть руки, как на запястьях вновь сомкнулись оковы. Лиддл подтянул цепи вверх так, что пленник едва мог касаться пола ногами, и, отступив на шаг, взял со скамьи витой кнут с граненным наконечником. Бишоп удовлетворенно оглядел Блада и кивнул палачу. Желая сохранить видимость допроса, он задавал одни и те же вопросы: о кораблях пиратов, о тайных стоянках и зарытых кладах, однако еще в самом начале Блад отказался сообщить какие-либо сведения, и больше не удостаивал его превосходительство ответами. Да по правде сказать, это не слишком интересовало губернатора. С чувством, близким к вожделению, он смотрел, как кнут оставляет на теле Блада синюшные полосы. И там, где наконечник кнута рассекал кожу, капли крови набухали тяжелыми гроздьями и скатывались, багряно пятная пол.  — Еще, Лиддл. Еще, — пыхтел Бишоп. — Я хочу услышать, как он вопит! И кнут вновь, и вновь с хлюпающим звуком обвивал тело жертвы. Еще никогда вид человеческих мучений не доставлял губернатору такого удовольствия. Однако упорное молчание Блада изрядно портило его мстительный триумф.  — Подрастерял умение, мастер Лиддл? Поучить тебя кнутом орудовать? — наконец раздраженно буркнул он, видя недостаточность прилагаемых палачем усилий. Он вскочил со стула и подошел к узнику, будто и в самом деле намереваясь заменить Лиддла. На страшно осунувшемся лице Блада жили одни лишь глаза. Он молча смотрел на губернатора, и, казалось, что вся ярость Бишопа разбивается об этот ясный синий взгляд. — Ты закричишь. Я заставлю тебя визжать, как шелудивого пса! — прошипел Бишоп, жаждущий во что бы то ни стало сломить стойкость своей жертвы, и скомандовал: — Мастер Лиддл, раздувай свою жаровню. * * * В подвале стоял тяжелый запах крови и обожженной плоти. Лиддл начал выжидательно поглядывать на губернатора, полагая, что тот велит остановить пытку. Но Бишоп приказывал ему «добавить огонька». Помощник палача украдкой осенял себя крестным знамением, а секретарь, перед которым лежал девственно чистый допросный лист, был готов спрятаться под стол. …Боль. Гигантский спрут. Он хлещет щупальцами по незримой для него преграде, глухо ворча, отступает на миг, а затем вновь кидается в атаку. Сколько длится пытка? Час? Век? — У нас — целая вечность, — булькает спрут с лицом Уильяма Бишопа. — Ты закричишь! И Питер начинает изнемогать, не в силах и дальше удерживать свой щит. Лица его мучителей плывут, кривляясь и гримасничая, их голоса доносятся до него словно сквозь шум морского прибоя. — Ты закричишь… — вторя спруту, потрескивают угли в жаровне, и шипит, оплавляясь, слабая плоть, когда раскаленное железо касается ее. Он устало думает, что смог продержаться дольше, чем ожидал. Но вот щит поддается, осыпается грудой осколков. Жгучие щупальца оплетают Питера, впиваются в каждый дюйм тела, жадно высасывая саму жизнь. Кровавая пелена застилает зрение; от ног поднимается холод, подступает к самому сердцу, и оно то заходится в бешеном ритме, то замирает, пропуская удары. Он понимает, что это значит, и готов приветствовать смерть, видя в ней избавление от мук. Но желанная гостья все не идет, и он до хруста стискивает челюсти… — Как вы себя чувствуете, доктор Блад? Не припекает? Ваш прогноз для самого себя? — ворвался в сознание издевательский голос Бишопа. И тогда Блад поднял клонившуюся на грудь голову и ответил, с трудом выговаривая слова: — Бывало и получше, не спорю… Но у меня есть прогноз и… для тебя, жирная свинья… тебя хватит удар, и ты… сгниешь заживо в своей постели… Бишопа и в самом деле чуть не хватил удар. Дерзость полумертвого пирата привела его в состояние умоисступления. — Жги! — выпучив глаза, крикнул он палачу. — Ваше превосходительство… — робко начал Лиддл, — Погодить бы… не выдержит он… — Что-о-о?! — взревел Бишоп. — Я сейчас тебя самого подвешу рядом с ним! Палач в страхе покосился на губернатора: не иначе, как сам дьявол вселился в его превосходительство, ведь перед допросом он велел сберечь узника для казни… «Ну да это тебя не касается, — оборвал он свои крамольные мысли, — делай, что говорят». Он взял клещи, выхватил из рдеющих углей брусок металла и прижал его к груди пирата. Боль ударила огненным копьем. Блад выгнулся в судороге и вдруг увидел над собой бесконечное небо, по которому побежали трещины, словно это была твердь. Через мгновение небо рухнуло на него, и воцарилась тьма… В наступившей тишине послышались торопливые шаги, и в подвал почти вбежал лорд Уэйд. — Что здесь происходит?! — Уэйд не скрывал своего гнева. Он потрясенно уставился на висящего на цепях залитого кровью пленника, затем перевел взгляд на багрового Бишопа: — Губернатор Бишоп, вы сошли с ума? Вы же его прикончили! Как недальновидно… Прервав гневную тираду, его светлость поморщился и, вытащив из кармана надушенный батистовый платок, приложил его к своему аристократически чувствительному носу. Бишоп мгновение смотрел на лорда Уэйда, будто не узнавая его. — Он ничего не сказал, — наконец пробормотал он. — Так уже и не скажет! Я вас предупреждал, — в голосе его светлости появились зловещие нотки, — мне был нужен этот пират! Снимите же его! Палачи бросились исполнять приказание, Лиддл наклонился и надолго приник к груди Блада. Потом он выпрямился и удивленно сказал: — Кажись, дышит… — Невероятно! Пошлите немедленно за врачом и предоставьте все, что потребуется! — в голосе его светлости была искренняя радость, и Бишоп недоуменно воззрился на него: — Ваша светлость… — Никаких возражений! Не забывайте, что разговариваете с королевским посланником. Вам еще предстоит ответить за самоуправство! Секретарь робко подал голос: — Но какого же доктора позвать? — Хм… — Лорд Джулиан задумался, перебирая в уме городских докторов, — пожалуй, пошлите за этим чудаковатым Уильямом Гордоном, ему, насколько я знаю, все равно кого лечить, хоть даже и преступника. «Дьявол, какой же болван этот Бишоп! Надо предупредить его, пусть не вздумает делиться подробностями в присутствии Арабеллы». Он посмотрел на Блада и ощутил нечто, похожее на сочувствие: «Да… вряд ли он доживет до утра. Но все ж стоит попытаться. Пожалуй, я отложу свой визит к ней до завтра, по крайней мере можно будет понять, что и как ей сказать». Лорд Джулиан так и поступил. Наутро, узнав, что пленник, как ни странно, все еще жив, он явился к своей невесте. Как и днем ранее, он застал ее в саду. После свирепой ночной грозы утро было великолепным. Воздух приобрел кристальную прозрачность, капельки росы отражали солнце мириадами крохотных радуг. Но Арабелла не замечала великолепия утреннего сада. Восковая бледность покрывала ее лицо, но глаза оставались сухими. Она молча смотрела на Уэйда, и тот поспешил заверить: — Прекратите терзать себя, любовь моя. Все в порядке. — Он… сильно страдает? — с трудом выговорила Арабелла. — О, совсем нет, — это было сказано вполне чистосердечно: в том состоянии, в котором пребывал Блад, вряд ли он мог сильно страдать. — Возможно ли мне… увидеть его? — Любовь моя, думаю, что это исключено. Теперь, когда вы моя невеста, это будет неверно истолковано. Но я уже побывал у него… — а вот теперь осторожнее, нельзя, что бы она почувствовала малейшую фальшь. — Он желает нам счастья. — Вы сказали ему? — казалось, Арабелла побледнела еще сильнее. — Да он даже удивился, когда узнал, что мы до сих пор не женаты. Ведь вы помните его поручение? Его светлость продолжал вдохновенно лгать, ведь от этого зависело сейчас его будущее счастье. Вот если бы убедить ее заключить брак до начала суда… Арабелла не отвечала. Она была олицетворением самой скорби, и вскоре лорд Уйэд вынужден был откланяться. «Ничего, — утешал он себя, — она привыкнет». * * * Темнота, окружающая Блада, начала рассеиваться, и он обнаружил себя в лесу. Это не была величественная дубрава его родины, не походил этот лес и на пышные, благоухающие тропические леса, где ему приходилось бывать в последние годы. Если здесь чем-то и благоухало, то только гнилью. Под ногами чавкало, он поскальзывался на стволах упавших деревьев, покрытых толстым слоем мха. Мох покрывал и стоящие деревья. Все казалось мертвым. Где-то наверху трепетали листья, купаясь в солнечном свете, но сквозь плотное переплетение ветвей не проникал ни один солнечный луч. В зеленом полумраке мелькали странные тени. Питеру казалось, что он слышат голоса, зовущие его по имени. Как он здесь оказался? Почему он один? Он заблудился во время похода? Куда же идти? На деревья взобраться невозможно, первые ветки начинались слишком высоко. Он побрел наугад. Временами ему слышался шорох и шлепанье, словно кто-то шел позади, но оборачиваясь, он никого не видел. Блад шел целую вечность, но вокруг было все тот же мох, осклизлые корни и стволы упавших деревьев под ногами, полумрак и шепот. Он не понимал, слышит ли он шепот на самом деле или голоса звучат в его мозгу. Вдруг совсем рядом раздался знакомый голос: — Что ты здесь делаешь? Это место не для тебя! Блад обернулся и увидел Пако. — Хотел бы и я знать, что я здесь делаю, — криво усмехнулся он. — Возвращайся! — сердито сказал индеец. — Но как?! Этот чертов лес повсюду! — Ты должен захотеть вернуться. Тогда ты найдешь путь. Но Блад лишь покачал головой: — Я не знаю, куда идти. Индеец сочувствия не проявил: — Вспомни, что с тобой случилось! Блад напряг свою память, но все скрывалось в тумане. …В это время, за многие мили от Порт-Ройяла, в тесной каморке на борту корабля, полной странного сладковатого дыма из нескольких маленьких курильниц, маленький индеец, сидя с закрытыми глазами на убогой циновке, забормотал что-то речитативом. Волверстон, случайно проходивший мимо каморки, сплюнул и едва сдержал желание перекреститься. Но еще сильнее ему пришлось сдерживать желание ворваться вовнутрь и выкинуть проклятого колдуна за борт. …Над Порт-Ройялем собиралась гроза… — Вспомни, — настаивал Пако. Он вдруг коснулся лба Питера, и тот вспомнил; впрочем воспоминания принесли мало приятного… Он только хотел сказать, что не собирается возвращаться туда, как индеец вдруг оглянулся: вдалеке послышался треск, словно какое-то большое животное ломилось по направлению к ним через лес. Если, конечно, здесь могли быть животные. — Торопись! У тебя больше нет времени! Иди же, вот твой путь! …Индеец на циновке забормотал громче, настойчивее, на лбу его выступили крупные капли пота. Невесть откуда взявшийся среди штиля порыв ветра качнул огромный корабль, пронесся по нему, засвистел в вантах. Волверстон, успевший подняться на палубу, грязно выругался и сказал Джереми Питту: — Мерзкий колдун! Давай все же бросим его на корм акулам? Питт лишь закатил глаза: — Нед, да уймешься ли ты когда-нибудь? Дался тебе этот индеец. И вообще, приведи себя в порядок, нас вызывает д’Ожерон, хочет побеседовать с нами о Питере. …Молнии над городом сверкали почти непрерывно, а раскаты грома заставляли людей втягивать голову в плечи. …В руке Пако появился алый цветок. Он сильно дунул, облако густой пыльцы поплыло к лицу Блада. Тот инстинктивно закрыл глаза, и сразу же неимоверная боль нахлынула на него. Он дернулся и сдавленно застонал. Его губ коснулся край кружки, в горло полилась горько-сладкая жидкость. Блад начал вновь проваливаться в темноту, почти страшась вновь попасть в призрачный зеленый ад, однако на этот раз никакого леса не было, только — благодатное ничто. …Маленький индеец открыл глаза. Он тяжело дышал и выглядел измученным. С трудом поднявшись, он побрел к трапу, ведущему на палубу. Волверстон при виде его вновь сплюнул и отвернулся. Колдун подошел и потянул за рукав Питта: — Пако знать, где капитан. Пако видеть землю посреди воды, — сказал он на ужасном английском, а потом присел и стал чертить что-то кусочком угля прямо на палубном настиле. — Земля похожа вот на это. Волверстон разинул было рот, чтобы гаркнуть на гнусного колдуна, смеющего пачкать только что вымытую палубу, но в этот миг Питт, нагнувшись, воскликнул: — Нед, так ведь это Ямайка! * * * Питера Блада несла темная река, временами выбрасывая на берег, затянутый красным маревом боли и слабости, а потом снова милосердно накрывая волной забытья. Но очнувшись в очередной раз, он понял, что ему лучше. Боль никуда не делась, собственное тело казалось чужим, словно ему еще предстояло учиться владеть им, однако сознание больше не норовило ускользнуть в неведомую даль. Он услышал невнятное бормотание и открыл глаза. Рядом с ним сидел высокий пожилой человек, худой, как жердь, и что-то бормотал себе под нос, пристально глядя на Блада. Увидев, что тот открыл глаза, он радостно осклабился и воскликнул: — Ну-тесь, ну-тесь, господин пират, вы, кажется, приходите в себя! — Ты… кто? — выдохнул Питер, с трудом разлепляя запекшиеся губы. — Да, наверняка, вы хотите пить… — вместо ответа сказал мужчина. Он завозился у изголовья, послышался звук льющейся воды, потом он осторожно приподнял голову Блада, и в следующую минуту тот уже жадно глотал воду, чувствуя знакомый сладковатый вкус. Пахло травами, видимо в питье был добавлен их настой. — Ну, палач над вами уже поработал, любо-дорого смотреть, а священника я велел прогнать, он пока здесь не нужен. Так что остается врач, — напоив его, мужчина вернулся к заданному вопросу. Он взял руку Блада, считая пульс и удовлетворенно хмыкнул: — Думаю, теперь самое худшее позади… — Не думал, что… гостеприимство губернатора простирается… так далеко. — Что вы, губернатор тут не причем! Это все лорд Уэйд. Не знаю, зачем вы ему понадобились, но он велел лечить вас. Блад был слишком слаб, чтобы задумываться о причинах, побудивших его светлость совершить такой оригинальный поступок, и поэтому он спросил о другом: — Что там было в вашей настойке, опий? — Ну да, опий входит в ее состав, мне пришлось прибегнуть к нему… Но как быстро вы это поняли! — Я… тоже врач… был. — Ааа, так мы коллеги! Позвольте представиться, я Уильям Гордон, меня еще зовут Чудак Билл. Замечательно! Мне будет проще ввести вас в курс дела, дорогой коллега! Ну и задали же вы мне задачку! — и странный доктор просто-таки зажмурился от удовольствия, словно речь шла не о человеке на пороге смерти, а о заковыристом ребусе. — Когда по приглашению его светлости я пришел в эту обитель скорби, то при взгляде на вас, решил, что врачу здесь делать нечего. Вы не подавали признаков жизни, однако ж, мне удалось нащупать пульс. С другой стороны, столь глубокое беспамятство позволило мне спокойно заняться вами. Здесь возникла проблема: чем можно было обработать раны? Скажу откровенно, с вас основательно спустили шкуру, да это вы и сами знаете, хе-хе. Так вот, для ваших ожогов я использую бальзам на основе сока некоторых кактусов, произрастающих здесь, он обладает хорошими вяжущими свойствами. Я подсмотрел, что так делают туземцы, и улучшил их рецептуру. Ну, мне и пришла в голову идея попробовать его повсеместно и результат меня порадовал! — старого доктора, похоже, вообще радовало все в этой жизни, чему Блад готов был позавидовать. — Вторая проблема вытекала из первой, — продолжил доктор, — я не знал, как лучше устроить вас. Пришлось набраться наглости и потребовать самую лучшую перину города. — Перину? — удивленно переспросил Блад. — И вам удалось ее получить? — Что за вопрос, — оскорбился доктор. — Его светлость повелел исполнять любой мой каприз! Он опять захихикал: — Так или иначе, но перину мне доставили, кстати удобно ли вам, коллега? — Благодарю… очень удобно. — Вот видите! И наконец, когда вы начали возвращаться к жизни, я столкнулся с новым врагом: это была боль. Лежать вы должны были смирно, вот тогда я и начал давать вам опий еще с кое-какими травками, уж не обессудьте. Надеюсь, вы не пристраститесь. — Вряд ли у меня… будет на это время, — резонно заметил Блад. — В любом случае, должен сказать, что вы необыкновенно живучи и везучи. Я опасался воспаления, но оно проявилось в достаточно слабой степени. Вас лихорадит, это нормально. При полном покое и лечении вы поправитесь через месяцок или полтора. — Не назвал бы это… большой удачей. Лорд Уэйд распорядился… лечить меня не для того, чтобы освободить… Смерть была бы лучшим… выходом. — Смерть, молодой человек, единственная вещь в этом мире, которую нельзя изменить. А так кто знает, может губернатора, наконец, хватит удар или наш добрейший король преставится, и в вашей судьбе случится счастливая перемена. Блад подумал, что он и сам недавно сказал нечто подобное и не стал возражать, только усмехнулся: — Вы ведете изменнические речи. — А, пустяки, — беспечно отозвался доктор. — Вам еще нужно чего-нибудь? Блад покачал головой, его начало клонить в сон. — Тогда не буду вас утомлять. Вижу, что вы засыпаете. Отправлюсь-ка я домой, а то пришлось тоже стать узником, — он указал на тюфяк рядом. — Хочу выспаться по-человечески, я здесь уже три дня. Сейчас вечер. Я позову одного из солдат охраны, он будет с вами ночью, это добрый малый, он уже помогал мне. Я приду утром, в кувшине лекарство, на подносе фрукты и сыр. Доктор поднялся и, потягиваясь, пошел к двери, а Блад, оставшись один, вскоре погрузился в обычный сон.