В машину к незнакомцам (не) садиться

предупреждение: продолжение флешбэка в прошедшем времени, упоминание сексуализированного насилия Утро встретило Полю приятными, почти массажными прикосновениями Стасовых пальцев к волосам, к голове. Поля, проснувшись, обнаружил, что в целом лежит на Стасе сверху, потянулся, сморщив нос, и тут же зашипел. — Больно? — обеспокоенно спросил Стас. — Даже приятно, — улыбнулся Поля, потянувшись к его губам. Стас, кажется, поверил. И хорошо бы не только он, но… В момент, когда Стас предложил спуститься на завтрак, Поля вдруг осознал: — Меня надо переодеть. Не хочу, чтобы они синяки увидели. Не сразу. Вдруг, не так поймут. — Кому написать, чтобы шмотки принес? — уточнил Стас. — Мише, — как само собой разумеющееся ответил Поля. Естественно, Мише его любым можно видеть, что такого? Дохуя чего такого оказывается. Спустя пять минут Миша переступил порог с радостной улыбкой, стопкой Полиных вещей, и животрепещущим вопросом: — Вы куда пропали вечером? Стас написал, что спать отдельно будете, че тут у вас… случилось? — выдавил он после вполне красноречивой паузы, траурно-мрачно уставившись на Полину наверняка багровую шею. Желваки заходили у Миши под кожей, он вперил в Стаса совершенно бешеный взгляд, без слов кричащий "порву нахуй", и, опустив одежду на кровать, принял ищущего ласки Полю в свои объятия. Только вот напряжение в его руках Поля мог чувствовать, сколько бы ни нежился и ни обтирался об Мишу как довольный, мурчащий кот. Прежде чем Стас, поднявший раскрытые ладони в примирительном жесте, успел что-то сказать в свою защиту, Поля, прижавшись губами к уголку Мишиной челюсти — вот как раз где желваки — счастливо объявил: — У нас случился офигенно жаркий секс, который точно войдет в мой топ пять опытов за всю жизнь. Миш, ты не представляешь, как мне сейчас хорошо. Правда. Очень. Миша, все еще напряженный, пожал плечами дергано и присоединился к Стасу в распаковывании Поли из рубашки. Гладил, целовал отметины на Полиной коже — как и Стас — изучал внимательно, но, кажется, злился только сильнее. Поля, чтобы разбавить обстановку неловко пошутит: — Атмосфера такая, будто снова выебете. Только никто не посмеялся. Так, улыбнулись, словно из вежливости, словно сделай Поля только шаг за дверь — сожрут друг друга, и вовсе не в позитивном смысле этого слова. Стас снова нанес на Полины синяки резко пахнущую ментолом мазь, аккуратно, не надавливая, почти невесомо, а на Полино капризное: — Ну зачем, Стась? Губами прижался к очередной отметине, подул, как маленькому на ранку, и пояснил: — Чтобы не болело. Поля почти провокационно посмотрел в Мишины полные то ли обиды, то ли ярости глаза, и бросил, будто бы не задумываясь: — А может, я хочу, чтобы болело подольше? Огладил особенно яркие следы у подвздошных косточек с нажимом, выдохнул шатко, и чуть ли не со стоном заявил: — Мне нравится. Миша тяжело вздохнул через нос, но ничего не ответил. Помог Стасу упаковать шипящего Полю в домашнюю одежду и отпустил умываться. Поля, остановившись на пороге ванной, предпринял вторую попытку сгладить зарождающийся конфликт: — Миш, вчера был отличный вечер, и ночь. Сегодня прекрасное утро. Мне хорошо, Стаса не в чем винить. Давай не будем портить себе день? Надеясь, что слов этих хватит, чтобы предотвратить драку, Поля прошмыгнул в ванную, умылся в рекордные сроки, почти как в армии — про армию он от брата, Сережи знает — а когда показался в комнате, ждал его только Стас, Миша ушел. — Пойдем завтракать? Все хорошо? — аккуратно поинтересовался Поля, взяв обе Стасовы руки в свои ладони, будто лицо Стаса не говорило само за себя: все пиздец плохо. Будто дверь титановая, и Поля не слышал часть их с Мишей диалога, злых Мишиных обвинений, растерянного "я никогда так не хотел, правда, я никогда этого не хотел!" от Стаса. Будто Поле самому не было обидно. Стас ничего не ответил, завис, глядя на дверь, словно Мише в след, и Поля, привлекая к себе его внимание, привстал на носочки, клюнул в небритую щеку, прошептал тихо: — Я ни о чем не жалею, Стась, мне хотелось, мне было очень хорошо. Мне понравилось, — подчеркнул Поля последнее слово намеренно. — Я тебя такого, как вчера, тоже люблю. Очень. И хочу. И вообще это было… вау. Поля сделал паузу, чтобы набрать побольше воздуха в легкие, и спросил все таки: — А ты… я слышал, ты сказал, что не хотел. Тебе не понравилось? Стас будто сломался в этот момент, посмотрел на Полю с болью, с сожалением, словил его лицо в ладони, и явно с трудом признался: — Поленька, мне… мне очень. Я не хотел не... — обычно такой болтливый, сейчас Стас слова находил с трудом — Я не хотел тебя... впутывать, я иногда… Я знаю, что меня для большинства людей... что я чересчур, что это опасно, я просто не хочу делать тебе больно, я не хочу тебя пугать. Поля улыбнулся мягко, щекой потерся о Стасову ладонь: — Стась, я уже впутался, — напомнил. — Мне не чересчур, не страшно, я не боюсь. Стас в ответ только выдохнул тихое, но вовсе теперь не печальное: — Вот это-то меня и пугает, что тебе не страшно. — Мне не страшно, и ты не бойся, — тихо прошептал Поля в самые Стасовы губы, утягивая его в осторожный поцелуй. — И с Мишей мы разберемся. Разборок им действительно хватило на полдня. Поля, конечно, предполагал, что в Мише может внезапно включиться защитник, но не до такой же степени? Распсиховался он знатно, злился на Стаса, не верил Полиным словам, игнорировал любые попытки объяснить: все было по обоюдному согласию, приятно, и Поле хотелось бы повторить. Покопав глубже, заставив Мишу раскрыться, Поля со Стасом выявили сразу несколько объективных причин его гнева. Первая: он и правда испугался за Полю, испугался что Стас — самый родной человек на свете — мог на поверку оказаться едва ли не насильником. Разнервничался так, что в ярости своей выдал Поле: "каждый здесь за тебя убьет, и я любого из них за тебя убью!", чем запустил очередной круг паники, пока Поля не встряхнул его, обвинив в недоверии, и не заставил пообещать, что никогда и пальцем свою семью не тронет, Стаса — особенно. Вторая: у Вени имелся травмирующий, отвратительный в своей жестокости первый сексуальный опыт с парнем постарше. Когда они были совсем еще мелкими, Веня — осознавший свою ориентацию раньше других — несмотря на внутреннюю гомофобию, решился узнать, каково это. Нашел рандомного, взрослого, по сравнению с ним, чела в соцсетях, а тот его жестко, больно и по пьяни, лицом в стену. Веня об этом никому не говорил, кроме Вани, которому первым пришлось непосредственно столкнуться с последствиями Вениной травмы и на деле показать: можно иначе. С Мишей и Стасом информацией этой поделились гораздо позже, в обучающих, можно сказать, целях. Веня решился рассказать лишь в тот день, когда Полю с Сашей впервые пригласили потусить вместе: мол, не повторяйте за мудаками, не поломайте мальчиков, как Веню поломали. Миша, ставший в свое время для Вени вторым — тот пиздец никто из них принципиально за первый секс не засчитывает — от такого откровения охуел, разозлился, готов был мстить, только Ваня уже давно все "уладил". В общем, для Миши, связанного с Веней достаточно близко, тема грубого секса с юными исследователями границ своей сексуальности — острая. А тут, блядь, такое. Кто бы не вскипел? Ну и третья, пожалуй, самая болезненная причина вскрылась, когда Поля с Мишей орали друг на друга, стоя на веранде дома, пытаясь разобраться с поводами своей обоюдной злости. Поля злился, потому что Миша ему не верил, видел в нем жертву, обвинял Стаса голословно, когда все это бред собачий. Миша, потому что… — Он должен был с этим прийти ко мне! Нельзя было тебя вмешивать! Только я умею справляться с этой его стороной! Только мне он ее доверяет! — выдавил Миша тогда сквозь зубы, явно сдерживая злые слезы. — Только мне все эти годы было не страшно, а ты… Поль, ты такой хрупкий. Я никогда не боялся что Стасово… вот это все! Меня сожрет, что мне будет слишком, а за тебя мне страшно. И я не понимаю, почему он просто не пришел ко мне. Он должен был. "Это его сторона, темная и опасная — моя!", вот, что Поля в его словах тогда услышал. Он видел Мишу раненым, приболевшим, расстроенным, но таким уязвимым, как оголенный нерв — еще никогда. Поля бросился к нему, обнял крепко, как мог, гладил по волосам, и уверял бесконечно, что Стас не станет в нем нуждаться меньше только от того, что Поля теперь тоже знает и любит его таким, бешеным. Что Поля с Мишей оба одинаково Стасу нужны, и этой его стороне тоже. И вместе же проще давать друг другу все, что нужно, правда? Стас тогда объявился под конец их разговора, извинился и заявил, мол, да, Миш, ты прав, виноват, дебил, в следующий раз я к тебе с этим приду. Поля аж воздухом поперхнулся от возмущения: ну какого хрена в самом деле? Он хочет Стаса таким, хочет еще, в смысле ему больше не достанется? Стас остановил его жестом руки, не позволив уйти на новый виток дискуссии, и потянул Мишу в дом, в спальню, где нет предметов, которыми можно серьезно друг друга ранить. По итогу оказалось, что Стасово покаяние было только частичным, что для честного разговора он хотел оказаться с Мишей в относительно безопасном месте, наедине, чтобы Поле не пришлось наблюдать их конфликт, если они и правда подерутся, чтобы не находиться с ними рядом и не пострадать. Они ведь реально чуть морды друг другу не раскрасили. Миша даже костяшки о стену разбил, пока Поля — пытаясь отвлечься от тревожных мыслей — побежал к Саше рассказывать о произошедшем и демонстрировать отметины-трофеи. Сашка с Полей от такой демонстрации настолько возбудились оба, что успели друг другу отдрочить, а когда спустились на кухню, Стас с Мишей ждали их за столом со всеми, и Мишин гнев словно испарился. Позже они рассказали Поле о деталях своего разговора, и по сути Стасова примирительная речь совпадала с тем, в чем сам Поля настойчиво убеждал Мишу на веранде: "ты мне нужен ничуть не меньше, но то, что у нас есть с Полей, ты мне не дашь, оба необходимы, и да, Поля не обязан меня таким вывозить, но он хочет, так же, как хочешь ты, позволь ему самому выбирать". И, конечно: "мы его не сломаем". Ну и все в таком духе. В общем, перед ужином Поля аккуратно уселся Стасу на колени — ну а чего, подушку что-ли за собой таскать теперь? несколько дней в роли мягкого кресла Стас переживет — и буднично пояснил для остальных: — У нас со Стасом вчера было жестче, чем обычно. В меня пока никому нельзя, и я весь в следах пальцев и укусов. Если у кого-то с этим проблемы — все вопросы ко мне, не к нему. Потому что мне понравилось, и я хочу еще. Вопросов ни у кого не нашлось. Только Стас подавился — к счастью, не едой, а воздухом — и посмотрел на Полю абсолютно ошарашенным взглядом, мол, какой же ты отбитыш, как же я тебя люблю. Ну, и Веня подвис немного. Уставился в одну точку, прожигая взглядом стол, пока Ваня не накрыл его руку своей и не прошептал тихо, так, что за общим гамом разобрать можно было только по губам: — Не тот случай, Вень. Он в порядке. Миша даже не поморщился, не сделал рожу кирпичом. Улыбнулся Поле и пожал плечами: — У меня претензий пока ноль. Ага, все, что были, уже проговорил. И хорошо. Тем вечером Миша тихо постучался в дальнюю спальню, куда Поля со Стасом снова ушли на ночь — синяки Вене показывать не хотелось, перебор — и остался с ними. Зацеловал каждую багровую отметину на Полином теле, каждый след, заласкал настолько, что у Поли глаза заслезились. Гладил и нежил его Миша совместно со Стасом, но Стас касался Полиной кожи только самыми кончиками пальцев, не позволяя себе ничего больше. А вот Миша целовал и вылизывал, не боясь. Где предыдущей ночью были Стасовы зубы, Поля ощущал мокрые Мишины поцелуи и с ума сходил от контраста. Потом Миша еще и отсосал ему примерно с такой же нежностью, а Поля нарадоваться не мог тому, насколько они у него одинаковые, но разные, и оба идеальные. Короче, в тот раз все закончилось хорошо. Поля со Стасом подобные практики не единожды еще повторяли, правда, чуть нежнее, потому что были готовы к тому, как их друг от друга ведет. А "мой" в исполнении Стаса стало для Поли словом волшебным: утешить, пожалеть, подбодрить и завести могло в секунды, с полпинка. Ну и Мишино "любой здесь за тебя убьет" со временем поменяло смысл, перестало пугать. Теперь, свернувшись под боком у Стаса на заднем сиденьи машины, уносящей их куда-то далеко, к сейфхаусу, Поля точно знает: с ними ему всегда будет безопаснее, чем где-либо еще во всем мире.