***
Над Облачными глубинами стояла ясная, тёплая ночь. Едва началась четвёртая стража, все обитатели мирно спали, и только шаркающие шаги нарушали уютную тишину. Добравшись до нужной двери, нарушитель покоя неловко привалился к стене и несколько раз ударил кулаком по деревянной поверхности. Спустя некоторое время он настойчиво постучал ещё раз, и только после этого за дверью послышался шорох. — Цзян Ваньинь? — на пороге появился слегка помятый хозяин покоев. — Цзюнь-цзю... Цзэу-цзюнь, — неуклюже поклонился Цзян Чэн. — Что это с тобой? Удивлённо рассматривая господина Цзян, Лань Сичень поскорее втащил его в покои, подхватив под руку. Юноша не оберется проблем, если кто-нибудь ещё увидит его разгуливающим посреди ночи, к тому же в нетрезвом виде. Господин Лань хотел усадить Цзян Чэна за стол, однако тот стоял на удивление твёрдо. Подняв взгляд затуманенных глаз, он что-то вытащил из рукава и протянул Лань Сиченю, ударив кулаком о его грудь. — Мне это не нужно, — пробормотал Цзян Чэн. Лань Сичень опустил взгляд и увидел в прижатом к его груди кулаке синий цветок. — Мне это всё не нужно, — продолжал бормотать юноша. — Я не должен. Это неправильно. Решившись поговорить с Лань Сиченем, Цзян Чэн сочинил целую речь, в которой объяснил бы о том, что их чувствах ни к чему не приведут, напомнил бы о долге, о чести, заверив господина Лань в своём исключительно тёплом и дружеском отношении к нему. Однако выпитый напоследок для «храбрости» кувшин вина внёс в продуманный монолог свои коррективы, и теперь из уст вылетали только бессмысленные, оборванные фразы. — Так нельзя... — с тяжёлым выдохом сорвалось с его губ, и юноша грузно опустился на подушки, почувствовав себя совершенно опустошённым и обессиленным. Лань Сичень стоял, обернувшись нефритовой статуей, и осторожно сжимал в руке цветок, который успел выхватить прежде, чем юноша отстранился от него. Обычно мягкое, приветливое лицо теперь заволокли печаль и сожаление, сделав его черты чуть резче. Услышав шорох, Лань Сичень поднял глаза и увидел, как Цзян Чэн достал из рукава припасённый кувшин вина. Откупорив его, юноша тут же приложился к горлышку, делая большой глоток. — Не нужно... — начал господин Лань, заботясь исключительно о том, как бы Цзян Чэну на утро не было слишком плохо. Однако юноша не верно воспринял его порыв и, утерев губы тыльной стороной ладони, закатил глаза и раздражённо процитировал: — В Облачных глубинах запрещён алкоголь, — Цзян Чэн не настолько опьянел, чтобы не понимать, что вопиющим образом нарушает правила, но сейчас ему было всё равно. А через мгновение, зло нахмурившись, он бросил: — Может быть, испытывать чувства здесь тоже запрещено? Вот был бы выход! Заметив, какими глазами Цзэу-цзюнь смотрит на подвявший цветок, Цзян Чэн устыдился себя, словно нанёс ему этим жестом и словами оскорбление. Он не хотел, чтобы Лань Сичень огорчился из-за него. Он не хотел отказываться от него, но они оба были связаны долгом по рукам и ногам. Вечные правила, вечные запреты. Даже выпить, когда тебе плохо, нельзя. Может, и любить здесь тоже воспрещается?! Услышав Цзян Чэна, Лань Сичень вопреки ожиданиям не стал бранить нерадивого ученика, насмехающегося над укладом великого ордена. Он лишь тяжело вздохнул, словно соглашаясь с ним, и медленно подошёл к столу. Осторожно положив цветок, Лань Сичень к вящему удивлению Цзян Чэна плавным движением подхватил кувшин с вином. Мгновение он принюхивался к запаху, а после вопреки всем ожиданиям решительно приложился к горлышку. Цзян Чэн даже немного протрезвел, наблюдая с открытым ртом за тем, как несколько раз дернулся кадык на крепкой, но изящной шее Лань Сиченя. Сделав несколько глотков, он поставил кувшин на стол и, шагнув назад, грузно опустился на свою постель. Тусклый свет, проникавший в комнату из окон подсветил нефритовую кожу, делая её обладателя ещё более похожим на статую и углубил тени на лице, отяжеляя и очерчивая его. Незваный гость нагрянул посреди ночи, поэтому хозяин покоев успел накинуть поверх ночных одеяний лишь мантию, струящуюся мягкими складками. Шёлковые распущенные волосы водопадом стекали на плечи, подхваченные завязанной наспех лобной лентой. Пальцы кололо от желания прикоснуться к мягким прядям, зарыться в них всей пятернёй, наслаждаясь нежностью и прохладой настоящего шёлка. Цзян Чэн заворожённо пожирал глазами каждый цунь этого облика. Сейчас Сичень был прост, открыт и расслаблен. Безупречный всегда и во всём, молодой господин Лань даже позволил себе немного сгорбиться, превратившись из блистательного небожителя пусть не в обычного, но всё же человека. Сейчас он был как никогда близко к Цзян Чэну. Затуманенные ореховые глаза были устремлены в пустоту, куда-то настолько далеко, что юноше стало немного не по себе. Внезапно голова Лань Сиченя начала стремительно клониться к груди и уже скоро повисла ниже плеч, будто шея перестала её держать. — Цзэу-цзюнь? — нерешительно шепнул Цзян Чэн, но ответа не последовало. — Лань Сичень? Когда господин Лань снова не ответил, юноша неловко поднялся с подушек и настороженно подкрался к нему. — Господин Лань, вы в порядке? Цзян Чэна не на шутку озадачило странное поведение Лань Сиченя. Только что он говорил с ним, пил, а теперь просто сидит, повесив голову, и ничего не отвечает. Это странно! Юноша осторожно коснулся плеча в белой мантии, но никакой реакции снова не последовало. Тогда он, нахмурив брови, уже сильнее потряс Лань Сиченя. — Цзэу-цзюнь, да что же это с вами? Юноша откинул нависшие на лицо пряди волос, отстранённо отметив их необычайную мягкость, и, наклонившись обнаружил, что глаза Лань Сиченя закрыты. Веки были плотно смежены, лицо расслаблено, а глубокое размеренное дыхание говорило о том, что молодой господин Лань спит. Просто спит. Цзян Чэн так растерялся, что даже открыл от удивления рот. Разве можно так быстро уснуть? — Лань Сичень? — юноша обхватил лицо ладонями и поднял вверх, удостоверившись, что Цзэу-цзюнь и правда просто спит, и растерялся ещё больше. Он неловко потряс его голову, похлопал по щекам, но Лань Сичень не спешил просыпаться. Мало того, что Цзян Чэн напился сам, нарушив правило, он ещё и напоил самого Цзэу-цзюня! Однако все тревоги сменила внезапная мысль о том, какие густые и пушистые у Лань Сиченя ресницы. Какая мягкая и гладкая у него кожа, и как божественно приятно касаться её пальцами. Осознав наконец, что держит в своих руках лицо Лань Сиченя, Цзян Чэн вздрогнул и покраснел до кончиков ушей. Что же он делает? Но с другой стороны, когда ещё он сможет прикоснуться к его лицу? Возможно, это единственный шанс рассмотреть его так близко, чтобы навсегда выжечь в памяти каждую чёрточку. Высокий лоб, мягкую линию тёмных бровей, тень от ресниц на нефритовых щеках, изгиб розовых, чуть тонковатых губ. Наверняка наощупь они очень мягкие и нежные. Цзян Чэн почувствовал, как сердце быстро бьётся в груди, как вспотели ладони, и где-то в теле зародился странный жар. Тот же жар, что охватил его сегодня под деревом. Ещё не понимая, что делает, юноша зажмурил глаза и неуклюже ткнулся своими губами в губы Лань Сиченя. Почему он это сделал? Наверное, потому что жгучее желание, полыхнувшее в груди, не позволило бы ему упустить такую возможность. Он ведь так хотел хоть раз поцеловать его. Несколько бесконечно длинных и в то же время бесконечно коротких мгновений Цзян Чэн прижимался к губам Лань Сиченя в отчаянном, неуклюжем поцелуе. Чуть отстранившись, он открыл глаза и едва не вскрикнул от неожиданности, когда столкнулся со взглядом некогда ореховых глаз. Лань Сичень, не мигая, смотрел на него в упор и в темноте покоев глаза его налились тёмно-вишневым оттенком. В первый миг тело Цзян Чэна сковало оцепенение, а спустя мгновение пришло осознание, захлестнувшее отчаянным стыдом. Он резко убрал ладони с лица Цзэу-цзюня, словно оно обожгло его кожу, и попытался отпрыгнуть подальше. Однако сильные пальцы, вцепившиеся в затылок юноши, не позволили ему отпрянуть. Лань Сичень неожиданно резко притянул Цзян Чэна к себе и, нежно коснувшись второй рукой его лица, томно шепнул: — А-Чэн. Светло-серые глаза ошеломлённо расширились, а приоткрытый рот встретил жаркий, глубокий поцелуй. Лань Сичень без присущей ему мягкости и деликатности смял губы Цзян Чэна, увлекая его в страстный поцелуй. Он без стеснения изучал его губы, пробовал на вкус то нижнюю, то верхнюю, заставляя открыться ему, позволить вести. Цзян Чэн, казалось, окончательно протрезвел, абсолютно обескураженный таким Лань Сиченем. Он так жадно пил его, заставляя, как можно шире раскрыть рот, и так сильно сжимал затылок. Это вправду тот самый сдержанный и непоколебимый Цзэу-цзюнь? Растерявшись Цзян Чэн стоял, замерев без движения, но расползающийся по телу жар и головокружительный поцелуй вновь затуманили его разум не хуже вина, и скоро он уже закрыл глаза и пытался отвечать Лань Сиченю, скользнув руками на его плечи. Какая разница что будет после? Сейчас есть лишь этот момент. Юноша расслабился, отдавшись новым ощущениям, и тихо застонал, сведя брови, когда они накрыли его с головой. Напористый, глубокий, очень мокрый и терпкий от вина — таким был его первый, настоящий поцелуй. Цзян Чэн отвечал как мог, неумело и невпопад, робко, боязливо касаясь своим языком языка Лань Сиченя. Осмелев, он зарылся пальцами в шёлковые, тёмные волосы, обнимая за шею, и почувствовал, как стальные объятья сомкнулись кольцом на его талии, в миг уничтожая расстояние, что разделяло их тела. Не разрывая бесконечный поцелуй, Лань Сичень настойчиво притянул Цзян Чэна, усаживая на свои бёдра и прижимая непозволительно близко. Юноша удивлённо охнул в поцелуй, когда необычайно сильные руки заскользили по его бёдрам и ягодицам. Щёки Цзян Чэна раскраснелись от пылкого поцелуя и сковавшего его смущения. Неужто Лань Сичень сейчас такой только потому, что сделал пару глотков вина? Юноша чувствовал, как под тонким слоем одежды горит его тело, как неосторожны и жадны его ласки. Цзян Чэн попытался отстраниться, чтобы глотнуть воздуха, но Сичень лишь прижал его сильнее, тихо рыкнув ему в губы. Ловкие, длинные пальцы принялись стягивать верхнюю мантию с плеч юноши. Жадные губы наконец перестали терзать рот, спустившись на изящный изгиб тонкой шеи. Тяжело дыша, Цзян Чэн хватал ртом воздух, но жар, гуляющий в теле, продолжал душить его и заставлял желать бо́льшего. Обхватив лицо Лань Сиченя, он с трудом оторвал его от своей шеи и заглянул в тёмные, горящие желанием глаза. Он хотел понять, что с ним происходит, что они оба делают и зачем, потому что окончательно запутался и растерялся. Цзян Чэн горел и от стыда, и от желания, его голову до сих пор кружило выпитое вино, а ещё запах Лань Сиченя. Как и все члены ордена Лань, он пах сандалом, храмовыми благовониями и чистотой. Однако сейчас, прижатый вплотную, Цзян Чэн уловил ещё один тонкий аромат и едва не застонал, когда понял, что кожа Сиченя пахнет синими цветами горечавки. Юноша хотел сказать о том, что чувствует и чего боится, но когда чужие ладони обхватили его лицо, смог выдохнуть лишь тихое: — Лань Хуань... Цзэу-цзюнь медленно притянул его к себе и вновь накрыл слегка покрасневшие губы своими. Только теперь поцелуй вышел до крайности нежным и чувственным. Какая бы вызванная алкоголем страсть не овладела Лань Сиченем, в первую очередь им двигали чувства. Длинные пальцы добрались до стянутых в тугой узел волос и настойчиво потянули за фиолетовую ленту. Лань Сичень отстранился, скользя тёмными глазами по алеющему, смущённому лицу и решительно стянул ленту до конца. Чёрные, лоснящиеся пряди рассыпались по плечам юноши, и с губ Лань Сиченя сорвался вздох искреннего восторга. Он осторожно коснулся гладкой щеки и провёл по ней пальцами, цепляя короткую прядь, обрамляющую лицо. — А-Чэн, — в его голосе было столько нежности и восхищения, что у юноши защемило сердце. — Как же ты красив. Ещё никто и никогда не смотрел на Цзян Чэна с такой гордостью и любовью. Сердце забилось как бешеное, разрываясь от нежности и тоски. Притянув Сиченя, Цзян Чэн сам впился в его губы крепким поцелуем, отбросив все сомнения. Словами он бы никогда не смог объяснить того, что чувствовал, поэтому сейчас обнимал Лань Сиченя изо всех сил и целовал так отчаянно, как только мог. Томно застонав в поцелуй, Цзэу-цзюнь ещё сильнее прижал Цзян Чэна к себе, словно пытался слиться с ним в одно целое. Юноша, окончательно забывшись, крепко обнимал его за шею и таял от поцелуев, наслаждаясь каждым мгновением. Лань Сичень продолжил стягивать с него одежду; неприлично плотно прижатые тела тёрлись друг об друга, и вскоре Цзян Чэна захлебнулся в новом приступе смущения, когда явственно ощутил, как сильно возбуждён господин Лань. Сбитое дыхание, жаркие поцелуи, скользящие по телу жадные руки, и без того кружили Цзян Чэну голову, но ощущение упирающегося в живот твёрдого, горячего естества едва не свело его с ума. В первые оказавшись в чьих-то объятиях, юноша не был до конца уверен, что это не его пьяный сон, но теперь в этом не было никаких сомнений — такого нафантазировать он бы точно не смог. Невообразимый трепет с оттенком страха прокатился по телу колючими иголочками. А в следующее мгновение Лань Сичень опрокинул его на постель, наваливаясь сверху. Цзян Чэн даже не заметил, как они оба остались без одежды, и теперь некое подобие приличия сохраняли лишь оставшиеся на обоих тонкие штаны нижнего одеяния. Нервная дрожь прокатилась по телу юноши, и, заметив это, Лань Сичень принялся покрывать его грудь и живот нежными поцелуя. Цзян Чэн задохнулся на вздохе и не сдержал стон, полный наслаждения. Пусть новые ощущения всё ещё приводили его в замешательство, но это было так потрясающе, что хотелось кричать. Внезапно Лань Сичень отстранился и застыл над Цзян Чэном на вытянутых руках, внимательно вглядываясь в румяное лицо. Он тяжело дышал, его взгляд быстро скользил по слегка потрёпанному его лаской юноше, его брови хмурились, словно он пытался что-то понять. На миг Цзян Чэну стало страшно, что, осознав в полной мере в каком положении они оказались, Лань Сичень не позволит этому продолжиться. Однако следующим движением Цзэу-цзюнь подцепил пальцами лобную ленту ордена Гусу Лань и медленно стянул её со своей головы. Держа ленту в ладони, Лань Сичень нашёл руку Цзян Чэна и переплёл пальцы, запутывая их руки в белый шёлк, словно связав в одно целое. Наклонившись, он вновь припал к губам юноши в чувственном, неторопливом поцелуе. Почему-то сейчас Цзян Чэн был уверен, что Лань Сичень знает, что делает. Это был не бездумный порыв нетрезвого ума, это был осознанный выбор. Лань Сичень выбрал Цзян Чэна.***
Ещё мягкие, солнечные лучи осторожно пробрались в покои и легли на лицо спящего юноши. Тот слегка поморщился и перевернулся на спину, сонно потирая лицо. По телу расползалась приятная нега, голову окутывал лёгкий туман, а в нос проник непривычно яркий запах сандала. Открыв глаза, Цзян Чэн пару мгновений пытался собраться с мыслями и понять, где находится, а после подскочил на постели, словно в неё заползла змея. Он помнил почти поцелуй под деревом, Хуайсана, несколько кувшинов вина, а после… А после были крепкие объятия Лань Сиченя, его горячие поцелуи и бескрайнее море удовольствия. Цзян Чэн зажмурил глаза и тихо застонал, закрыв пунцовое лицо руками. Странная тяжесть в мышцах и обнажённое тело явно говорили о том, что пылкая ночь ему не пригрезилась. И как он после этого посмеет показаться Лань Сиченю на глаза? Внезапная мысль заставила юношу вскинуть голову и оглядеться. А где же сам хозяин покоев? Ни в постели, ни за столом его не было. Возле кровати лежали вещи Цзян Чэна, сложенные аккуратной стопкой, а вещей Лань Сиченя не было видно. Судя по всему, он уже встал. Выбравшись из постели, Цзян Чэн поспешно натянул свои вещи, не заботясь об опрятности внешнего вида и тихонько подобрался к двери. Незаметно выглянув наружу, юноша обнаружил Лань Сиченя во дворике своих покоев. Господин Лань методично и кропотливо выполнял утреннее упражнения, одетый лишь в одни тренировочные штаны. Распущенные волосы развивались на ветру, нефритовая кожа блестела на солнце капельками пота, движения сильных рук были плавными и изящными, словно танец. Цзян Чэн едва не подавился вдохом, когда вспомнил, как сегодня ночью шарил руками по крепкому, прижавшему его к кровати торсу. Вновь залившись краской, он поскорее спрятался в покоях, не представляя, как сможет спокойно посмотреть Лань Сиченю в лицо и не сгореть со стыда после того, что было. Какого демона его вообще понесло в покои Цзэу-цзюня посреди ночи? Подняв глаза, Цзян Чэн наткнулся взглядом на лежащий на столе почти завявший цветок горечавки и пристроившуюся рядом с ним белую лобную ленту. Лань Сичень сам снял её вчера и вручил ему. Цзян Чэн прекрасно знал, что это означает, но разве он мог её принять? Разве они могут себе позволить состоять в таких отношениях? Прошлая ночь была лучшей в его жизни, но скрепя сердце, Цзян Чэн понимал, что, скорее всего, это будет их первая и последняя ночь. За дверью послышался звуков неторопливо приближающихся шагов. На мгновение юноша растерялся, а после схватил со стола цветок и не придумал ничего лучше, чем выпрыгнуть в окно и поскорее убраться из цзинши. Что он мог сказать Лань Сиченю? По дороге в свои покои Цзян Чэн молил всех небожителей, чтобы оказалось ещё слишком рано, и никто из обитателей Облачных глубин не заметил его, удирающим из домика Цзэу-цзюня. Уже оказавшись у своих покоев, юноша облегчённо выдохнул и в тот же миг услышал за спиной удивлённый голос: — Брат Цзян? — Б-брат Не, — Цзян Чэн понадеялся, что Хуайсан не заметил, как дрогнул его голос. — Тебя не было в покоях, и я подумал, что ты уже уехал, — объяснил Не Хуайсан своё удивление, продолжая скользить взглядом по небрежно накинутой одежде и распущенным волосам брата Цзян. — Я встал пораньше, чтобы искупаться в холодном источнике, — выпалил Цзян Чэн первое, что пришлось в голову. — Сейчас переоденусь. — Хорошо, — кивнул головой брат Не, уже переодетый в тёмные одежды своего ордена. — Я буду ждать тебя у ворот. Быстро кивнув, Цзян Чэн скрылся в своих покоях и шумно выдохнул. Ни он, ни Лань Сичень не обобрались бы позора, если бы стало известно, где именно Цзян Чэн провёл сегодняшнюю ночь. Но теперь всё позади. Сейчас он переоденется, заберёт личные вещи и покинет Облачные глубины. Возможно, навсегда. Спустя две сгоревшие палочки благовоний Цзян Чэн торопливо шёл по дорожке, направляясь к воротам. Его пребывание в ордене Гусу Лань подошло к концу, он возвращается домой и должен был этому радоваться. Однако сейчас юношу одолевали сомнения и чувство неправильности. Он хотел остаться в Гусу так же сильно, как хотел поскорее отсюда убраться. У ворот его уже ждал Не Хуайсан, чуть в стороне стояла делегация из Ланьлина и представители ордена Гусу Лань, которые пришли их проводить — учитель Лань, Лань Ванцзи и… Лань Сичень. В белой мантии с лобной лентой на голове, безупречный и блистательный как всегда. Заметив его, Цзян Чэн даже сбился с шага и почувствовал, как краснеют щёки. А он надеялся, что с Цзэу-цзюнем они больше не увидятся. Конечно, он хотел видеть Лань Сиченя, но после того, что было между ними ночью и позорного побега утром, Цзян Чэну хотелось провалиться сквозь землю. На негнущихся ногах он нехотя подошёл ближе, как раз в тот момент, когда Не Хуайсан прощался с членами ордена Лань. — Мы рады, что господин Не обучался в Облачных глубинах, — с неизменной улыбкой произнёс Цзэу-цзюнь, и каждый в мыслях добавил «и наконец закончил обучение». — Благодарю за наставления, Лань Сичень, Лань Ванцзи, учитель Лань, — почтительно пролепетал Не Хуайсан и поклонился каждому из них. — Моё почтение Чифэн-цзюню, — степенно поклонился Лань Цижэнь. Брат Не, радостно улыбаясь, едва ли не вприпрыжку направился к воротам, за которыми уже скрылись ученики Ланьлин Цзинь. Настала очередь Цзян Чэна. Он поклонился Лань Цижэню, выразив свою благодарность, а также попрощался с Лань Ванцзи. Кланяясь младшему из братьев Лань, Цзян Чэн заметил, что Лань Сичень нарочно отошёл подальше от остальных, и заскрипел зубами. Не подойти и не попрощаться с ним — значит выразить неуважение, а подойти — значит остаться с ним практически наедине. Пересилив себя, Цзян Чэн подошёл ближе и, прежде чем поклониться, взглянул на Лань Сиченя. Выражение его лица было таким же, как и всегда, лишь взгляд изменился, когда ореховые глаза скользнули по лицу юноши. Сейчас в них было столько нежности и печали, сколько воды во всех озёрах Юньмэна. Он хотел сказать так много, но не мог произнести вслух то, что было у него на сердце. — Цзян Ваньинь, — склонил голову Лань Сичень и Цзян Чэну показалось, что его имя прозвучало слишком ласково. — Цзэу-цзюнь. Юноша склонился в почтительном поклоне, но Лань Сичень поймал его вытянутые вперёд руки и мягко напомнил: — Ещё недавно вы звали меня по имени. Цзян Чэн покраснел до кончиков ушей, вспомнив, что не далее, как сегодня ночью шептал ему в самые губы «Лань Хуань», задыхаясь в крепких объятиях. А после пришло осознание, что его ладони по-прежнему нежно сжимают длинные пальцы. Он хотел тут же опустить руки, пока никто не заметил, но остановил себя, поняв, что не знает, когда в следующий раз Лань Сичень прикоснётся к нему. Робко подняв глаза, Цзян Чэн встретил ласковый взгляд ореховых глаз и едва поборол жгучее желание броситься в его объятия. Как он мог сбежать от него сегодня утром? Губы Лань Сиченя дрогнули в грустной улыбке и, прежде чем отпустить руки Цзян Чэна, он коротко сжал их в своих ладонях. Не отрывая взгляд от блестящих виной и нежностью свето-серых глаз, Цзэу-цзюнь запустил руку в рукав и вынул оттуда аккуратно сложенных свиток. — Надеюсь, Цзян Чэн примет небольшой подарок на память об Облачных глубинах? — тихо и проникновенно произнёс он, вручая его. Юноша никак не ожидал получить что-то от Лань Сиченя и теперь сгорал от любопытства, но развернуть свиток прямо сейчас не мог. Благодарно поклонившись, он убрал подарок в рукав, жалея, что не догадался подарить что-нибудь Лань Сиченю на память о себе. Впрочем, когда бы он до этого додумался? Когда пил вчера с Не Хуайсаном? Когда ночью отдавался Лань Сиченю, позабыв обо всём? Когда утром сбегал от него через окно? Не придумав ничего другого, Цзян Чэн отцепил от пояса серебряный колокольчик ордена Юньмэн Цзян, украшенный девятилепестковыми лотосами и протянул его Цзэу-цзюню. — Скромный дар для Лань Сиченя. Цзян Чэну было стыдно дарить нечто, на его взгляд, столь бесценное, особенно после того как он трусливо сбежал из покоев. Однако на лице Лань Сиченя расцвела столь нежная и благодарная улыбка, что стыд понемногу отступил. — Благодарю, — кивнул Цзэу-цзюнь. — С нетерпением буду ждать вестей о ваших успехах, господин Цзян, — нарочно повысив голос произнёс он и уже намного тише добавил: — и вашего письма. В этот момент Цзян Чэн краем глаза заметил, что Лань Ванцзи со стороны внимательно следит за каждым их движением, поэтому выпрямил спину и почтительно поклонился. — Я благодарю орден Гусу Лань за оказанную честь, — также достаточно громко сказал он и тихо шепнул, глядя в самые красивые глаза: — И благодарю Лань Хуаня. За всё. Не успев решить, правильно ли поступает, Цзян Чэн, уже переодетый в форму своего ордена, приподнял левую руку и сделал вид что поправляет наручи. Под фиолетовой тканью отчётливо сверкнул край белоснежной шёлковой ленты, а губы Лань Сиченя дрогнули в мягкой облегчённой улыбке. После возвращения из Облачных глубин, Цзян Чэн часто лежал по ночам, смотрел на подаренную Лань Сиченем картину и думал о нём. Цзэу-цзюнь слыл прекрасным художником, и вот теперь одна из его великолепных работ украшала стену в покоях Цзян Чэна. На картине была изображена поляна с одиноким деревом и россыпью синих цветов — место, которое так запало юноше в душу. Он часто глядел на неё, украдкой перебирая пальцами нежный шёлк лобной ленты или осторожно вдыхая едва уловимый аромат, что всё ещё хранили лепестки сухой горечавки. Цзян Чэн не был уверен, что поступил верно, приняв ленту и чувства Лань Сиченя, чем привязал себя к нему неким обещанием. Но разве он мог поступить иначе, когда собственное сердце твердило, что никого, кроме господина Лань не признаёт и не полюбит? Цзян Чэн не знал, смогут ли они сохранить эти отношения, ведь им придётся всё время прятаться, но порой позволял себе помечтать о той жизни, где они могли бы быть вместе не скрываясь. Однако вскоре над миром заклинателей сгустились тучи, спокойные дни остались в прошлом, как и все юношеские мечты и грёзы.