Клюква

Кудрявые волосы цеплялись за сухие ветви, что заставляло Гермиону то и дело останавливаться, чтобы распутать копну волос. Она была одета совсем не по погоде, из-за чего ее руки потряхивало. Или дело было в тревоге? От холода и волнения на ее лице загорелся нездоровый румянец. А во взгляде появилась что-то дикое, что-то, напоминающее попавшее в капкан животное. Гермиона пробиралась сквозь дебри Запретного леса, и каждая минута была на счету. «Как Рон мог уйти? Что между ними произошло?» — такие вопросы крутились в голове Гермионы, мешая трезво мыслить. Она понимала, что не сможет трансгрессировать, даже если выйдет за пределы Хогвартса. Скорее всего, она даже не сможет пройти через центральные ворота. Именно по этой причине Гермиона сейчас шла к восточному проходу, путь к которому лежал через Запретный лес. Она знала, что если у нее и есть шанс, то это — он. Она должна встретиться с Гарри. Чтобы все наладить, чтобы помочь. И, конечно, чтобы отчитать. Ну что за чушь! Гарри выбрал Рона к себе в напарники, и вот чем это обернулось. Рон бросил его. Она бы никогда так не поступила, никогда. О чем он только думал? Ей хотелось придушить Рональда Уизли собственными руками. Гермиона увидела огромную сосну, помеченную красным крестом. Вот оно. Место, о котором рассказывали Фред и Джордж, но даже они не были настолько безумными, чтобы сюда лезть. Гермиона прикрыла глаза и сделала решительный шаг. Вдруг она почувствовала резкую смену температуры и странный запах, не имеющий ничего общего с сосновой свежестью. Гермиона открыла глаза и впала в ступор от обилия розового цвета в одной комнате. Ее сердце принялось отбивать только Мерлину известный мотив. Она в ужасе подняла взгляд и наткнулась на довольное лицо Долорес Амбридж. — Вот и первая грязнокровка попалась, — протянула она и привстала со своего рабочего стола. Гермиона так и стояла, не решаясь произнести ни слова. Она начала оборачиваться по сторонам, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то, что могло бы ей помочь. Кинуть в Амбридж тарелку с котенком и сбежать? Покраснеть и слиться со стенами? Ум Гермионы перестал работать. Она лишь моргала и пыталась дышать, наблюдая за тем, как старая жаба подходит все ближе к ней. И это был поразительный контраст. Жаба ведь не хищник? Ведь правда не хищник, верно? Так какого же черта та подкрадывается так по-кошачьи, будто увидела жертву и поджидает удачный момент для прыжка? — Существует лишь несколько мест, посетив которые, вы могли бы оказаться в моем кабинете. Извольте удовлетворить мое любопытство, — сладко пропела Амбридж. К горлу Гермионы подступила тошнота. Ее затея была заранее обречена на провал. Полное, блин, поражение. Гермиона сглотнула, не имея ни малейшего понятия, как нужно себя вести, чтобы выбраться из этой ситуации. Вероятно, никак. Но, может, если она ей соврет, то… А разгадают ли ее ложь? Амбридж может наложить на нее империо и заставить выпить сыворотку правды. По комнате раздавался звук тикающих часов. — Мисс Грейнджер, вы… — Я хотела найти Хагрида! — выпалила она. Амбридж остановилась и приподняла одну из бровей. — Найти этого идиота? Зачем? — Я просто хотела его увидеть, потому что соскучилась, — Гермиона сделала паузу, не понимая, верит ли ей Амбридж. — Мне очень одиноко, и только он меня понимает, потому что мы… ну… — Оба не имеете права обладать волшебством, — улыбнулась Амбридж. — Что ж, может, этому идиоту стоило захватить вас с собой, когда он трусливо сбежал? Как думаешь, грязнокровка? — Д-да, я думаю, мы могли бы сбежать вместе. Гермиона осеклась, заметив, как в глазах Амбридж загорелся огонь. — Ему вообще не стоило сбегать, он должен был…— начала тараторить Гермиона, понимая, что совершила ошибку. — Ну теперь никто никуда не сбежит, милочка, — оборвала ее Амбридж. — Я позабочусь об этом. Акцио, авиарио-браслет! Гермиона испуганно посмотрела на летящее железное приспособление, напоминающее обычное украшение. Но она слышала о таких браслетах. Гермиона достала палочку и направила ее на Амбридж. — Петрификус Тоталус! Амбридж довольно рассмеялась. — Да-да, можете попытаться еще разок. Гермиона ошеломленно уставилась на свою палочку, а затем подняла испуганные глаза на Амбридж. — Ограничительные чары, Грейнджер. Разве всезнайка не читала об этом? Конечно, она читала. — Вы, как и любой другой ученик, не можете использовать магию в моем кабинете. Северусу не очень понравилась моя задумка, но, как видите, я опять оказалась права. Чрезвычайно полезное заклинание, не думаете? Амбридж не дала время даже для мысленного ответа. Она подняла палочку, и Гермиону отшвырнуло к стене. — Инкарцеро! Гермиону сковало по рукам и ногам, заставляя ее принять форму звезды. Одни из веревок сильно сдавили то место на предплечье левой руки, где она совсем недавно оставила порезы. Амбридж провела палочкой по браслету, отчего тот увеличился на несколько размеров, а затем медленно поплыл в сторону правой руки Гермионы. Гермиона попыталась вырваться, но веревки стали еще крепче сжиматься на ее конечностях. Она знала, что произойдет, если браслет закрепиться на ее запястье. Из его тыльной стороны вылезут шипы и войдут прямо в плоть. Эта боль быстро сойдет на нет, благодаря магии артефакта. Но если человек с таким браслетом попытается нарушить магический контракт, заключенный в данном браслете, то шипы начнут давить на кожу, вызывая боль. Такие браслеты используются в Болгарии для сдерживания особо опасных существ. В Англии их запретили еще несколько десятилетий назад, посчитав такие методы обращения с животными варварскими. Браслет закрепился на запястье Гермионы, выпустил шипы и начал уменьшаться в диаметре. Гермиона прикусила губу, чтобы не доставлять Амбридж удовольствие своими криками. Но это было до того больно, что из глаз хлынули слезы. Она еще сильнее сдавила нижнюю губу, пока не почувствовала вкус крови. И вдруг боль отпустила. Сразу за этим девушка упала на колени, лишаясь опоры в виде веревок. Она посмотрела на Амбридж снизу-вверх и всхлипнула. — Так уже лучше, верно? — лицо Амбридж исказилось в извращенной радости от вида плачущей у ее ног грязнокровки. Гермиона поднялась с колен и посмотрела на нее, пытаясь передать через взгляд всю ненависть и презрение, что накопилась в ней за эти несколько месяцев. — Я могу быть свободна? — холодно спросила она. Амбридж улыбнулась и кивнула. Гермиона со всем достоинством отряхнула юбку и вышла из кабинета Амбридж. Зайдя за ближайший поворот, она остановилась. Не плакать. Не выть. Не сейчас. Она подняла руку и осмотрела ее, пытаясь понять, насколько глубоко шипы вонзились в кожу. Удивительно, но единственными доказательствами вмешательства Амбридж стали кровоподтеки по краям браслета, плотно прилегающим к коже. Гермиона дотронулась до железа и с силой дернула его, готовая ощутить резкую боль. Но она свободно держалась за браслет, не чувствуя боли. Пожалуй, единственным напоминанием о предназначении этого украшения было то, как плотно он прилегал к бледной коже. Не снять, не провернуть. Шестеренки в ее голове начали лихорадочно крутиться. Ей была невыносима мысль о том, что она не может покинуть Хогвартс, когда Гарри в ней так нуждается. У нее нет выхода. Гермиона сглотнула и прислонилась ладонью к стене, пытаясь вновь вернуть своему дыханию спокойный ритм. Раз-два-три… Беспомощность и бесполезность — вот кто она. Четыре-пять… Все не так плохо. Браслет не помешает ей искать крестраж и помогать остальным студентам. Шесть-семь. Ноги привели ее к Астрономической башне. Гермиона подошла совсем близко к краю и подставила мокрое лицо под порыв холодного ветра. Старая влага стала постепенно испаряться, но слезы так и лились, не позволяя лицу высохнуть. Казалось, даже эта ситуация насмехается над ней. Ты тут ничего не решаешь, Грейнджер. Девушка сделала еще один шаг к краю и вдохнула полной грудью. Стон облегчения разнесся эхом. Как же она устала. Девушка распахнула руки навстречу морозному зимнему воздуху. Вот бы этот холод мог помочь, мог заморозить всю ее боль. Если сделать еще один шаг… — Грейнджер? Гермиона вздрогнула от неожиданности и оступилась. Ее правая нога соскользнула с края и повисла в воздухе. Сильные руки обхватили ее талию и одним резким движением вытянули вверх. Гермиона начала тяжело дышать и схватилась рукой за грудь, пытаясь успокоить разрывающееся сердце. — Салазар, — прорычал мужской голос, и Гермиона подняла на него взгляд, — Грейнджер, ты окончательно свихнулась? Малфой стоял совсем близко к ней с таким выражением лица, будто готов был ударить. Ее или стену, в принципе, не имеет значения. Гермиона открыла было рот, чтобы сказать, что она ничего не собиралась делать, не собиралась прыгать, и если бы не он, то не было бы вообще никакой опасности. Но как только она открыла рот, слезы градом посыпались из ее глаз. Потому что с нее хватит. Она замечает письмо в руках Малфоя, и тот, заметив ее взгляд, сжигает его прямо в руке. Гермиона шарахается от него, пугаясь такой неконтролируемой магии. — Что ты здесь делаешь? — хрипло спрашивает она. Малфой кривит губы и поворачивает голову к обрыву, на котором только что стояла Грейнджер. — Пришел подышать свежим воздухом, — врет он. Гермиона сжимает губы, все больше негодуя. Зачем он сюда пришел? Почему спас? Дважды? Трижды? — Да что с тобой не так?! — истерично восклицает она. — Извини? — Малфой перестает ухмыляться. Гермиона рвано вздыхает, видя его взгляд. Такой, что хочется бежать. От него, чтобы больше никогда не видеть, потому что если увидишь, то ничего не останется, кроме как бежать навстречу. Потому что обжигает холодом. И этот контраст делает свое дело. Потому что Драко Малфой красив. Он так красив, что хочется ударить судьбу в лицо. Потому что плохие люди не заслуживают такого тела. И видя его глаза, такие живые и такие сильные, появляется странная мысль о том, что Малфой — человек, и что у него есть свои чувства и мысли. Но это ведь невозможно и незаконно? Думать о нем так. Гермиона приближается к нему совсем неосознанно, совсем на инстинктах. Так, будто пьяна. Она бежит ему навстречу, потому что не успела убежать. Ей просто хочется увидеть поближе. Понять, человек он или иллюзия, порожденная ее больным воображением. Малфой смотрит на Грейнджер, и ему хочется сделать шаг назад. Потому что он уже видел это лицо. И потому что он видит ее заплаканные глаза и кровь на подбородке. Ему не хочется знать, что случилось. Потому что он начинает злиться. И совсем не на нее. Потому что Грейнджер стала обитать в его голове, и поэтому ему приходится думать. И ведь она совсем его не привлекает: ни ее веснушки на бледном лице, ни глаза чертовой лани. Ни ее опухшие губы и красные от слез глаза, которые, почему-то, ей очень идут. Почему-то она становится такой не Грейнджер. — Как же ты меня заебала, — прошептал он за секунду до того, как впиться в нее поцелуем. Пригвождает к стенке, подминая ее под себя, и вдыхает ее запах — такой болезненный и кровавый, но с нотками чего-то еще. Малфой чувствует кровь на ее губах. И мелькает мысль о том, что ее кровь на вкус такая же, как и его. Грейнджер кладет руки ему на грудь и сжимает рубашку. Ему хочется, чтобы она его оттолкнула, потому что сам он не справится с этим. Но она отвечает ему на поцелуй. Сначала робко и неуверенно, лишь проводя языком по его нижней губе. Малфой резко хватает ее за талию и вжимается пахом ей в живот. Гермиона протяжно стонет, ощущая его возбуждение, и это будто срывает защитные клапаны. Ей кажется, что она задохнется. Просто перестанет дышать, потому что забудет, как это делается. Или попросту не захочет. Потому что, вдруг, вздох — и это закончится. И Малфой придет в себя. Оттолкнет ее и скажет обязательно что-то язвительное, что-то, что отзовется болью по всему телу. Она испытывала так много боли, что, казалось, если он оттолкнет ее первым, это будет концом. Это, мать его, игра на выживание. И от этого осознания она яростно впилась в его губы, отчего Малфой еще раз толкнулся тазом, вызывая общий стон. Гермиона схватила его за плечи и притянула к себе, потому что ей не хотелось, нет, она натурально бы этого не пережила — если бы он оттолкнул ее. Она отвечала на его поцелуи, будто они — спасение. Ей так хотелось, чтобы он спас ее. Потому что больше не было сил. Они отчаянно цеплялись друг за друга, дыша общим воздухом, питаясь одним и тем же чувством — полным отчаянием. И это было так больно. Драко положил руки ей на талию и стал медленно опускать. Когда он коснулся бедер Гермионы, та резко очнулась. Она почувствовала боль, вызванную его прикосновениями в местах порезов. И наваждение прошло. И стало страшно. Так жутко от того, что он может увидеть ее порезы, узнать о ее уязвимости. Понять, что она — слабачка. Гермиона подняла взгляд на Малфоя, и на какую-то долю секунду наваждение вернулось. Он был так красив. Острые скулы, тонкий нос и изящные губы, покрасневшие от недавнего поцелуя. Хотелось взять его за грудки и утащить куда-то к себе. Потому что это высшая потребность — иметь что-то идеальное. И его взгляд. Такой темный. Темный и жадный. Было так потрясающе от мысли, что он предназначался ей. Малфой опять надавил на ляжки, и Гермиона болезненно ахнула. Его взгляд прояснился, и ей захотелось плакать. Она знала, что он уйдет и оставит это дерьмо ей. И ей хотелось, чтобы он ушел. Проваливал к чертовой матери, потому что это — грех. Ей так хотелось, чтобы он остался. Потому что еще чуть-чуть и она сломается. Она уже по швам. И ладони стало сводить. Драко увидел слезы в глазах Грейнджер и отступил от нее на несколько шагов. — Грейнджер, — хрипло и непонимающе. Гермиона смотрела на него своими большими глазами, ожидая. Малфой опять подошел к ней, и она немного приподняла голову, будто ожидала продолжения. Драко наклонился к ее уху, и по телу пробежали мурашки от его горячего дыхания. — Со мной не так абсолютно все, — он тихо ответил на старый вопрос и ушел, не одарив ее напоследок ни единым взглядом. Гермиона подождала, пока его шаги престанут быть слышны, а затем громко всхлипнула. Она почувствовала, как к ней вернулся тремор рук, и сжала кулаки. Она целовалась с Драко Малфоем. Ей понравилось целоваться с Драко Малфоем. Гермионе хотелось соврать самой себе, убедить себя в том, что ей совсем этого не хотелось, что он принудил ее. Но это чувствовалось так. Так, словно она свободна. Словно она могла дышать полной грудью. Гермиона провела пальцами по губам и прикрыла глаза. Она никому об этом не скажет. И он тоже. Гермиона это видела по его глазам. Таким же очумелым, как и ее. Перебирая события, которые привели к поцелую, она резко открыла глаза. Что было в письме, которое он сжег? Почему он его сжег? Мерлин всемогущий, как он его сжег? Без палочки и без слов, просто силой мысли. И письмо горело в его руках. Ему было больно? При мысли о боли Гермиона опустила взгляд на свои ляжки. Что было бы, если бы не было этих порезов? Что было бы, если бы она его не остановила? А если бы он их увидел? Начал бы смеяться? Или скривился бы в отвращении? Гермиона почувствовала, как подступают свежие слезы. Она уже не могла разобрать, из-за чего конкретно плачет. Но знала одно: она больше не притронется к своим ногам. Никогда, никогда не сделает этого с собой. Ее пытаются наказать абсолютно все. И, признаться честно, отлично с этим справляются. Так зачем она помогает им?