***
Что-то шершавое и мокрое коснулось еще до недавна заложенного носа. Саркисова попробовала отмахнуться, как гоняют назойливых мух, но существо только усерднее принялось лизать, неумолимо заставляя девушку проснуться. Удалось это сделать не сразу, веки словно налились свинцом, и пришлось постараться, чтобы их разлепить. Первое, что разглядела, сквозь не отступающую пелену сна, Даша – слегка расплывчатое, но совершенно точно лицо мирно спящей напротив Иры. Воспоминания волной окатили ее, вынуждая все еще сонные извилины мозга крутиться чуточку усерднее. Она пришла. В груди обнадеживающе затрепетало от осознания произошедшего. Значит ли это, что ей не все равно, и шанс на примирение не столь сюрреалистичный? Превозмогая саму себя, с давно нокаутированной где-то на задворках сознания гордостью, она невесомо, подушечками пальцев провела по мягкой коже щеки Вознесенской. Это столь приятно: прикасаться к ней. Все эти дни Даша не раз представляла, как снова дотрагивается к Ире, хотя бы на миг. От одной мысли, что она лишена этой привилегии насовсем, все внутри холодело. Голубые глаза напротив неожиданно распахнулись и уставились, отчего Даша напряглась, но взгляд стойко не отвела, напротив уперлась, почти не моргая. Она не успела убрать руку до того, как ее уличили, хотя ей не сильно этого и хотелось. Тишина затянулась, никто не хотел портить момент, только где-то извне раздавалось утреннее пение птиц. В этот раз совсем непонятно, что в теле вызывает мелкую дрожь: болезнь или близость к любимой женщине. Пальцы проследовали немного ниже, к пухлым губам, медленно очерчивая их контур. Дыхание участилось, а зрачки расширились. Даша охотно бы заменила пальцы своими губами, чтобы хотя бы еще разок почувствовать их на вкус, ведь она его уже слишком хорошо знала, и эти знания только усугубляли ее положение. Но она не могла. Как можно тщательнее скрывая разочарование и сдавившую грудь тоску, Саркисова убрала руку и повернулась спиной к Ире, показывая всем своим видом, что так просто ничего не забудется. Увидев через окно на дереве маленькую птичку, резво летающую с одной зеленой ветки на другую, ей так сильно захотелось стать такой же легкой и свободной. Спустя минуту за спиной послышался тяжелый вздох и шорох одеяла. Что ж, не одна Саркисова испытывала подобные чувства. Рядом с подушкой приземлился электронный градусник с явным намеком. Пока Даша ждала сурового вердикта прибора, она все время невольно косилась в сторону кухни, на которой по-хозяйски возилась Ира, стуча посудой и бормоча себе что-то под нос. Эта картина точно передавала то, о чем она всегда мечтала: дом и уют. Ведь дом это не место – это люди. Настало время принять собственное поражение и признаться в своих чувствах для начала самой себе. Она была не просто влюблена в Вознесенскую, она ее любила. Как никого и никогда раньше. Чувства к Насте, которые Саркисова раньше ошибочно принимала за сильнейшую и светлейшую любовь, сейчас казались не более, чем надуманными, в попытке забыть школьную учительницу. Это была легкая влюбленность с крепкой привязанностью. То, что происходит с ней сейчас — глупо сравнивать с предыдущим опытом. Нынешние чувства выворачивать все наизнанку в желании обладать Ирой, любить ее, заботиться и, не дай Бог, потерять. То, к чему она приблизилась и стояла у самого края. Разглядывать сосредоточенную на приготовлении кофе Иру оказалось весьма увлекательным занятием. Даша отметила про себя, что та все еще в одежде, в которой пришла вчера ночью. Стало немного стыдно за свою игру в молчанку. Градусник противно запищал, и, молясь, чтобы сегодня температуры не было, она быстро достала его. Сбоку раздался тихий голос, заставляя ее вздрогнуть: — Сколько? — Тридцать семь. Ровно. Тяжелый вздох полный разочарования сорвался с губ. Хотя голова и не болела, но общая коматозная усталость все еще присутствовала и разочаровывала. Сегодня точно следует добраться к душевой кабине, столько лежать становилось невыносимо. За последние сутки пришлось вспотеть не один раз, в попытке выгнать все токсины, как утверждала бабушка. Она никак не переставала давать советы один за другим: накрыться всеми возможными одеялами, подышать над картошкой, обтереться водкой. Даша не успела вовремя остановить свое фырканье на все эти народные рецепты, чем сразу же заслужила недовольную лекцию о важности и уникальности советской медицины. Она бы даже не удивилась, если бы бабушка через несколько часов постучала в двери квартиры с шерстяными зелеными одеялами в белый цветочек. Благо у нее не было водительских прав, и до столицы триста километров скоростного шоссе. — Уже лучше. Ты же не думаешь, что все пройдет по взмаху волшебной палочки, – забота в голосе трогала и удручала одновременно. — Я ничего не думаю, Ирина Владимировна. Вознесенская медленно опустилась рядом на кровать, всячески игнорируя настороженный взгляд карих глаз. Ее бедра оказались возле головы, и Даше захотелось их коснуться, положить свою, разрывающуюся от сомнений и разных мыслей, голову сверху, уткнуться носом в мягкий живот, будто обиженный ребенок, расплакаться, и чтобы ее непременно жалели, жалели, жалели. Ира, точно прочла ее мысли, запустив руку в слегка спутанные волосы, нежно массажируя ногтями кожу головы. Даша пребывала на грани, чтобы не замурчать, как это делает Сима, когда ее гладят. — Ты не можешь дуться вечно… Нам столько нужно обсудить, когда ты выздоровеешь. Даже виновато-примирительный тон не смог потушить вспыхнувший огонь возмущения в Саркисовой. Она попыталась приподняться, чтобы высказать все, что думает по поводу того, кто на кого дуется, но рука тут же более настойчиво надавила, заставляя вернуться в исходное положение. Даша подчинилась, бормоча под нос недовольства. Перевернувшись с бока на спину, она смогла полностью видеть Иру, которая, к слову, выглядела абсолютно невозмутимо. Ее это даже забавляло. — После того, как тебе станет лучше, не пытайся. Тем не менее, есть вещи, которые я хочу тебе сказать прямо сейчас. Она прикусила губу, явно нервничая от слов, которые требовалось произнести. Избегать этого разговора больше не представлялось ни возможности, ни сил. Сердце Даши учащенно забилось. «Вот сейчас она скажет, что все кончено. Ей стало понятно, что ты со своим несносным характером, арендованной квартирой у черта на куличках и вечным ребячеством в заднице не стоишь всех потраченных нервов». — Я была резка и… – взгляд опустился вниз; это оказалось сложнее, чем предполагалось, – мне стало страшно. В один момент все мои мысли в голове заняла ты, а список желаний сократился к одному единственному пункту – быть рядом с тобой. Мне непонятно, что ты нашла во мне, если честно, – Даша все-таки поднялась, и они поравнялись лицом к лицу, но Ира сразу отвернулась, рассматривая что-то в окне напротив и продолжила, – женщина сорока лет с тяжелым характером, не менее сложной работой, которая требует полной отдачи, времени… Ты же молода, красива, умна и свободна. У тебя есть шанс построить идеальную жизнь, и я не хочу эгоистично лишать тебя его. Она грустно улыбнулась и повернулась обратно к замершей Саркисовой, которая ни на секунду не отводила глаз от Иры, при этом на ее лице невозможно отгадать о чем бы она думала в эту секунду, кроме небольшой настороженности от предположения, что может прозвучать дальше. Больше всего Даша боялась, что дальше с ней попрощаются и снова оставят одной, выражая мнимое благородство. — Даша, я влюбилась в тебя, но… – губы сурово поджались, как будто Вознесенская осуждала саму себя за сказанные слова, но тут же ее лицо разгладилось в смирении неизбежного. Ей хотелось добавить, что данный факт не влияет ровным счетом ни на что, потому что нужно отпустить друг друга, так будет правильно, но слова застряли комом в горле. Их взгляды пересеклись, все стало неважным в тот миг, когда горячие губы накрыли ее уста в медленном поцелуе. Нежность, благодарность, отчаяние. Их второй первый поцелуй. Он длился всего несколько секунд, и девушка отодвинулась. — Ты бы не остановилась в своем самобичевании. Определенно, в этом виде спорта черный пояс за тобой. Но ты, кажется, забыла спросить мое скромное мнение, – серьезность Даши, несмотря на попытку пошутить, подкрепилась нахмуренными бровями, – я люблю тебя, и раз уж мы заговорили о том, кто чего достоин, то ты явно предоставила мне слишком много лавр. Я тоже часто бываю невыносимой. Такова плата за отношения, где в паре две девушки, – ухмылка расцвела на ее бледном лице, сама эта мысль лечила лучше любых таблеток, – и это мне нужно заслужить быть рядом с такой великолепной женщиной, как Вы, Ирина Владимировна. Не сговариваясь, их пальцы переплелись в замок. Даша действительно ощутила облегчение. О, великая сила самовнушения. — Ничего тебе не нужно, кроме того, чтобы быть рядом. Притянув Ирину в свои объятия, Даша наконец-то смогла выдохнуть и сделать небольшую передышку перед следующим непростым разговором, во время которого она больше не даст Ире соскользнуть, пока не получит все ответы. Тепло чужого тела согревало и расслабляло. Коснувшись невесомо губами виска, девушка спрятала подальше назад предательский голос, не перестающий шептать: «Ну, наконец-то».***
Откинув одеяло в сторону, Даша медленно встала с кровати и направилась к гардеробной, пытаясь игнорировать направленную на нее недовольную пару глаз. Пролежав в уютной тишине и объятиях друг друга не меньше часа, ее желудок неприятно сжался, требуя еды. Оно и неудивительно. Ее последний прием пищи произошел еще вечером на работе – очередной злаковый батончик. — Ты куда собралась? – как всегда нетерпеливо и требовательно. Даша не могла спрятать улыбки от ощущения, что все возвращается на круги своя. — Нам нужен душ, – отыскав два чистых больших банных полотенца и один махровый халат, припрятанный как раз для гостей, которых у нее, к слову, никогда не бывает, Саркисова вернулась в комнату к все еще лежащей спокойно на ее подушке Вознесенской: сонной, без макияжа и укладки, но при этом все еще чудовищно сексуальной. Сердце затопило бурным потоком нежности. Но не спящая совесть услужливо напомнила, что совсем недавно она готова была по собственной воле лишиться милосердно предоставленного судьбой шанса. Тем самым тянущее чувство вины перед Ирой, в который раз, поселилось где-то глубоко внутри. Смахнув головой, она плюхнулась на кровать, не забыв при этом быстро запечатлеть целомудренный поцелуй на устах Иры. Потребность в касаниях стала наркотической. Холодная ладонь легла на лоб. — Ты все еще теплая, температура не прошла, – брови сдвинулись на переносице. — Я и не планирую становиться холодной, у меня столько теперь впереди возможностей! Нужно успеть получить свою сатисфакцию за полученные моральные страдания из-за тебя. — А мне она не прилагается? Я получила больше потрясений за последние несколько дней: начиная с твоего показательного выступления в машине и заканчивая сюрпризом в виде заявления на увольнение. Бедный Полунин тупил больше обычного, заставляя меня закипать, – Ирина покачала головой, вспоминая трясущиеся руки Стаса во время того, как она диктовала, что нужно выполнить до ее возвращения с конференции, – лишила меня сразу двоих работников. Саркисова непременно бы возразила на это заявление, но все ее внимание сосредоточилось на том, чтобы поскорее расстегнуть непослушные пуговки на рубашке Иры. Одна особенно трудно поддавалась, и пришлось вовлечь в процесс обе руки, отложив на другую сторону аккуратную стопку полотенец. — Ты меня вообще слушаешь? – напускная строгость никак не вязалась с хитро прищуренными голубыми глазами. – Я смотрю тебе действительно лучше… Губы нетерпеливо прижимались к каждому новому оголенному участку кожи — от выпирающих ключиц до плоского живота, вызывая тянущее предвкушение у обеих. Не в состоянии контролировать реакцию тела на прикосновения Даши, Ира прикрыла глаза и потянулась к ее футболке, задирая вверх. — Душ, быстро, все потом, – учащенное дыхание подстегивало к дальнейшим действиям, а охрипший голос заставлял внизу живота все скрутиться от возбуждения. Наслаждаясь обжигающим потоком горячей воды, Даша разглядывала белую плитку на стене, словно видела ее впервые, и ни о чем не думала. Буквально. Голова все еще временами гудела, но в сравнении со вчерашним днем – это было ничто. Она смыла гель для душа и закрутила кран. Чистая футболка имела легкую отдушку кондиционера и дарила ощущение какого-то простого бытового счастья. Натянув быстро короткие домашние шорты, края которых едва виднелись из-под длинной футболки, и замотав волосы в пушистое полотенце, Даша прошла в комнату. Пахло очень аппетитно, однако она была точно уверена, что крайний раз покупала что-то, кроме овсянки и молока, еще зимой. Желудок призывно заурчал, сообщая, что не прочь подкрепиться чем-то более существенным, чем его кормили последние дни. Ее любимая женщина, так трепетно успела Даша окрестить Вознесенскую в своих мыслях, стояла возле столешницы, нарезая тонкими кусочками черный хлеб, попутно разговаривая с кем-то по громкой связи. Даже в простом белом халате, босая и с заколотыми, слегка вьющимися после душа волосами, она невероятно манила. Подкравшись тихонько сзади, Саркисова резко вжала бедрами ничего не подозревавшую Иру в кухонный стол. Не теряя времени, руки тут же принялись за пояс халата в попытке развязать. Ей не терпелось заняться одним неоконченным накануне делом. — Сергей, мы же с Вами на прошлой неделе утвердили кандидатуру нового прокурора западного округа, тем более, он на максимальный балл прошел конкурсный отбор, – оставив хлеб, Вознесенская легонько шлепнула Дашу по руке, отталкивая назад. Ее строгий голос и нахмуренный вид означал, что на работе снова проблемы. — Но, Ирина Владимировна, выяснилось, Николайчук не успел заполнить вовремя декларацию жены. Согласно закону о коррупции, мы обязаны дисквалифицировать его и объявить конкурс зано… – быстро затараторил низкий мужской голос, раздражая Иру все больше и больше. Попытка изолировать Саркисову от своего тела потерпела неудачу, и полы халата зазывно распахнулись, заставляя, разгоряченное после душа тело содрогнуться от возникшего холода. Непослушные пальцы устроили себе путешествие, начиная с оголенного плеча, где их сменили и место заняли мягкие губы Даши, плавно перемещаясь к учащенно вздымающейся груди. Ощутив в ладонях приятную тяжесть, она готова была сама застонать, но помня, что в их комнате до сих пор есть третий лишний, лишь сильнее бедрами прижалась к Ире, которая к тому времени почти утратила нить разговора. — Ну так сделайте так, чтобы оказалось, что вовремя все сделал! Мне вас учить?! – рявкнула Вознесенская, поворачивая голову в сторону, чтобы наградить Дашу опасным взглядом, когда та спустилась ниже, слегка задевая ногтями кожу живота, к самому эпицентру пожара. — Ирина Владимировна, это будет нелегко, так как это уже успели заметить… – мужчина не сдавался, а все силы Иры призваны сдержать подступающие стоны. Вокруг ее возбужденного клитора пальцы не прекращали кружить, при этом дразнили и не давали ей того, чего так настойчиво хотелось. Она крепко ухватилась за столешницу, ноги отказывались твердо стоять на месте. — Достаточно, – собравшись, Вознесенская процедила своим фирменным ледяным голосом. Саркисова немедленно вскинула голову, подумав, что это ей. Однако ее тотчас легонько толкнули, в этот раз вынуждая продолжать. – Сергей, это подождет до понедельника. У меня выходной. Кое-как нащупав телефон, она нажала «отбой», чтобы он не успел в очередной раз начать возражать, как это обычно происходит. Жаль, что в реальной жизни нельзя нажать на подобную кнопку, ибо на собраниях едва удавалось порой его заткнуть. Было бы очень кстати иметь такую функцию для некоторых людей. Наконец-то оставшись только вдвоем, у Даши полностью развязались руки для дальнейших действий, и она стремительно нагнула женщину вперед, надавив рукой на спину. Ира послушно наклонилась, открываясь полностью. — Что ты творишь? – вышло не так возмущенно, как задумывалось изначально, а скорее сдавленно и в нетерпеливом ожидании. Ира чертыхнулась, снова ловя себя на том, что как только дело доходит до Саркисовой, все ее многолетние труды над собственным контролем улетают в трубу. — Как и говорила – возмездие. Два пальца неспешно погрузились в горячую влагу. Ира не смогла в этот раз сдержать громкого стона и опустила голову на стол, зажмурившись и начиная двигаться в такт.***
— А как ты попала в мою квартиру? У меня ключи не лежат под ковриком, как в фильмах, – ложка со звоном опустилась на опустевшую тарелку, где совсем недавно был куриный суп, заботливо купленный женщиной вчера. — Ты говорила когда-то, что оставляешь запасную связку у соседки этажом выше, – Ира подвинула ближе к Даше тарелку с двумя кусками хлеба, щедро намазанными сливочным маслом. – Милая бабушка – Маргарита Петровна. Она подумала, что я твоя мама и, не задавая лишних вопросов, с радостью отдала мне ключи, передавая тебе пожелания скорейшего выздоровления. Даша быстро перевела взгляд с тарелки на Вознесенскую, ища хоть какие-то признаки, что это сравнение задело ее. Но на лице красовалась насмешливая улыбка и ничего предвещающего беды. Выдохнув, она спокойно потянулась за хлебом. — Не верь ей. Она смотрит телевизор дни и ночи напролет. Мне иногда кажется, что если ей назвать случайную конкретную дату, то она на память расскажет сводку новостей за тот день. Нет никаких шансов, что тебя не рассекретили. Тем более, что последние месяцы ты мелькаешь там чаще самого Президента, – не до конца прожевав, запротестовала Даша, гадая, почему соседка себя так повела. — Моя бабушка, коренная одесситка, часто повторяла одну и ту же фразу, когда дедуля ее особенно сильно выбешивал: «Это ты в Женеве умница, а в Одессе еле-еле идиот…». Она его страх как любила, но при каждом удобном случае унижала профессионально, – от далеких, но приятных воспоминаний черты лица Иры расслабились, и она ласково улыбнулась, – конечно, узнала. Я это поняла, когда она пристально сканировала меня своими маленькими острыми глазами. — Ты точно пошла в свою бабушку, – хмыкнула Даша, стряхивая с рук крошки мимо тарелки. — А ты в свинью, – Ира скривилась, как будто ей было физически больно от увиденного. — Сделаем вид, что я этого не слышала, – крошки все-таки оказались на пустой тарелке. – Расскажи мне о своей семье. Ты никогда мне не рассказывала о своих родителях. Если, конечно, хочешь. Заметив, как за окном ветер сильно гнул кроны деревьев, Ира осознала, что последнюю сигарету выкурила более двенадцати часов назад. Самое время наверстать упущенное. Пачка как раз зазывно лежала в метре от ее руки на барной стойке. — Я закурю, – Саркисова не поняла, это был вопрос или утверждение, но на всякий случай кивнула и встала приоткрыть окно. — Сядь на место, не хватало, чтобы тебя ко всему еще и продуло. Я слышала, как ты в ванной пыталась заглушить кашель. Вознесенская отодвинула девушку и сама стала напротив, оперевшись об подоконник. Звук щелкнувшей зажигалки предвещал пару минут полного релакса. — Моя мама, Анна Васильевна, обычная школьная учительница музыки, благодаря или вопреки которой мне пришлось окончить музыкальную школу по классу фортепиано. О таких обычно говорят: тонкая и чувственная натура. Никогда не повышала голос, мне даже подзатыльников не давали, как всем детям. Воображение Даши тут же нарисовало картину в голове, как эти изящные пальцы, которые сжимают тлеющую тонкую сигарету, умело перебирают черно-белые клавиши. Впечатляюще сексуально. Непременно нужно будет попросить ее что-нибудь сыграть. Осталась малость: найти инструмент и заставить Иру. — Папа же являлся полной противоположностью мамы: суровый, иногда грубоватый, военный юрист. Много разъезжал по тогда еще Советскому Союзу, но никогда не скрывал свою железобетонную позицию о необходимости отделения и провозглашения независимости. Честно говоря, не знаю, как от него не избавились тогда за подобную позицию. Мама всегда повторяла своим неизменно ласковым и звонким голосом: «Вовочка, будь аккуратнее. Не нужно так об этом кричать». Но он лишь отмахивался и продолжал, – сигарета выкурена почти наполовину, в кухне витал сильный специфический запах, Даша дернулась открыть второе окно, но передумала, боясь, что Ира перестанет говорить. – В общем, как-то его обошло. Через несколько лет все закружилось: независимость, присуждение звания Заслуженного Юриста, звание генерал-майора. Он всячески отнекивался от политики, хотя все двери были для него открыты, учитывая заслуги перед страной. Папа до последнего своего дня ездил в воинскую часть к своим сослуживцам. Окурок полетел в небольшую стеклянную пепельницу, которую как раз до ссоры успела купить Саркисова, и наступила тишина. Ира, повернутая на половину к окну, не сводила взгляда с улицы, погрузившись полностью в воспоминания. Даше не хотелось ее тревожить, поэтому она тоже молчала. За нее все сделала Сима. Заметно подросшая кошка сейчас походила больше на такого себе подростка из рода кошачьих, чем на котенка. Она грациозно запрыгнула на подоконник, подставляя голову и требуя от женщины ласки. Захлопнув окно, Ира схватила возмущенно мяукающую кошку на руки и прошла к холодильнику. — Подожди возмущаться! Ты же не знаешь, что я хочу сделать. Такая же нетерпеливая, как и твоя хозяйка, – тихо ворчала она, когда животное, завидев пакет с кормом, начало активно сопротивляться и слезать из рук, чтобы побыстрее добраться к миске. На это сравнение Даша фыркнула, не переставая в руке крутить свою бутылку с водой. Температуры не было, но жажда осталась. Она с сожалением подумала, что, видимо, рассказ подошел к концу, и когда выпадет следующий случай – неизвестно. Но это уже что-то. — Папа умер через несколько лет после нашей свадьбы с Максимом, мама очень тяжело это перенесла, схлопотав инфаркт и полностью посвятив себя детям в школе, – теперь рассказ точно подошел к концу. Ира прошла к раковине и взялась с усердием намыливать посуду. — Он бы очень тобой гордился, видя, чего ты добилась, – тарелки всего две, так что долго стоять возле раковины не получилось, и Даша, взяв небольшое кухонное полотенце, подошла к Вознесенской и немного нерешительно потянулась к ее рукам, промакивая их тщательно от холодной воды. Вытирая один за другим каждый палец, она в конце оставляла на подушечках легкий поцелуй, который не таил в себе никакого намека на пошлость – лишь безграничное обожание и любовь. Синие глаза, беспрерывно следящие за всеми действиями, удивленно распахнулись. Внезапное озарение пугало и ошеломляло Иру: она успела так сильно привязаться и влюбиться, отрезав себе полностью пути для отступления, а если в один день ее станет недостаточно для молодой и амбициозной Саркисовой? Как потом снова себя собрать? Развод с Максимом покажется, наверняка, цветочками. Сильные руки легли на талию и властно притянули к себе, без возможности высвободиться. Вдохнув запах волос Даши, она пробормотала: — Я люблю тебя… Хотя все еще не понимаю, зачем тебе это. Ответ последовал незамедлительно, и это было так правильно, так естественно, что Ира не на секунду не сомневалась в его искренности: — Я люблю больше.