Бумбокс — Летний дождь
Пальцы нервно отбивали произвольный ритм по толстому стеклу круглого стола. Даша сидела на летней площадке уютной кофейни, недалеко от ее школы, спрятавшись в тени деревьев. Когда она утром выходила из их с Ирой арендованной всего на сутки квартиры, шкала термометра уже стремительно приближалась к отметке в тридцать градусов. Даша надела черный воздушный сарафан, длиной по колено, на тонких бретелях, который сейчас так некстати подскочил и оголил ноги до середины бедра. Даша не раз пыталась его одернуть, но безуспешно: край снова задирался. Ей было не по себе. И это еще мягко сказано. Столько странных и противоречивых эмоций внутри нее боролись за первенство, что Даша не могла сосредоточиться на чем-то одном. Она боялась до дрожи в коленках, чем может закончиться эта встреча. Даша беспощадно кусала свои губы и заламывала пальцы от одной только мысли, что снова увидится с этой женщиной. Ее душило безграничное чувство стыда и вины перед Ирой. Как будто она ей изменяла, хотя едва ли так было, учитывая, что Вознесенская сама подтолкнула их к этой, казалось бы, невозможной еще несколько дней назад, встрече. Интересно, жалеет ли она сейчас об этом? Потому что Даша без сомнений жалеет. Очень сильно. Она крепко сжала край стола, судорожно сдерживая растущий в ней с каждой минутой все больше порыв, сбежать отсюда. Саркисова пыталась успокоиться: выровнять дыхание, отвлечься на разглядывание людей вокруг, в конце концов унять дрожь в руках. Безуспешно. — Привет! Извини, я немного опоздала. Я же теперь завуч и работы стало порядком больше, а часов в сутках так и осталось двадцать четыре, к сожалению. Даша резко вскинула голову и столкнулась со своим наибольшим страхом последних десяти лет. Все началось с того, что на следующий день после приезда в небольшой, но очень уютный и зеленый город, Ира с Дашей первым делом отправились в супермаркет через дорогу от снятой квартиры, чтобы прикупить овсянки и свежих фруктов к завтраку. Еще одним удивлением, кроме самой поездки, для Саркисовой стало то, что Ира арендовала квартиру в самом центре города. «Здесь никто не требовал моего настоящего имени — все просто» — сказала она, когда продиктовала адрес таксисту по приезду на местный вокзал. Квартира приятно удивила: небольшая светлая студия, окна которой выходили на широкую площадь, в центре которой располагался драматический театр. С утра Даша смогла полностью оценить красоту выбранного места, прижимаясь голой грудью к спине Иры, которая, к слову, уже успела выскользнуть из постели на маленький, но при этом полностью умело скрывающий их от посторонних глаз, балкончик и закурить сигарету. С наступлением жаркого лета Саркисова отказалась во время сна от одежды, ложась в кровать исключительно в одном нижнем белье. Это оказалось очень удобно. Благодаря раннему времени и яркому солнцу, складывалось впечатление, будто весь город сияет: каменная брусчатка внизу переливалась различными оттенками серого и коричневого, так же отражая лучи; внушительного размера театр с такими же высокими белыми колонами и коричневыми стенами, почти что Акрополь; деревья в свете обрели кислотно-зеленый оттенок. Никакого наскучившего шума, к которому они привыкли за год жизни в столице. Тишина. Цену этому могут в полной мере осознать только жители больших мегаполисов. — С днем рождения, малыш, — ласково улыбнулась Ира, убирая сигарету подальше, чтобы поцеловать именинницу. — Я постараюсь сегодня никому не дать его испортить, и мы нарушим твою крайне неприятную традицию. — Он и так автоматически становится самым лучшим, потому что со мной рядом ты. Только ты и я, — шептала в манящие розовые губы Саркисова, притягивая требовательно женщину за талию к себе. Она вслепую нащупала стоящее позади кресло-стул, села в него сама и сверху усадила Иру к себе на колени. Чужие руки тут же обвились вокруг ее шеи, проникая под распущенные волосы, а приятные мурашки - под кожу. — У меня есть план на сегодня, — Ира пахла восхительно и Даша не устояла, припадая губами к тонкой синей венке на шее. — Устроим наконец-то настоящие свидание, — она заерзала на коленях, когда тысячи приятных иголок впились в ее кожу под ухом. — Сначала мы вкусно позавтракаем, потому что ты без утреннего кофе просто невыносимый ворчун, потом пойдем в кино… — А утренний секс входит в Ваш план, госпожа Я-люблю-все-контролировать? Даше удалось довольно быстро сбросить с брюнетки очень сексуальный и очень мешающий ей прямо сейчас сиреневый шелковый пеньюар. Перед ее лицом открылся прекрасный вид на красивую и подтянутую грудь женщины. Бархатная кожа так и манила. Руки сместились с тонкой талии на упругие ягодицы и с силой сжали их. Даша довольно ухмыльнулась, ловя устами тихие стоны женщины. — Нужно проверить в ежедневнике, — на рваном выдохе прошептала брюнетка, слегка приподнимаясь и опускаясь обратно так, чтобы колено упиралось в ее эпицентр. Ее глаза горели, как и она сама в ту минуту. — Уверена, ты что-то придумаешь, — тело Даши выгнулось в ответ на возникшие неожиданно на ее чувствительной коже теплые ладони. Она покрылась мурашками от деликатных, чуть щекотливых, прикосновений к мягкому животу, плавно переходящих на возбужденно торчащую грудь. «Этот день ничто не может испортить» — подумала Даша, оставляя дорожку из влажных поцелуев на ключицах Иры и выманивая у нее еще не один гортанный стон за это утро. Так когда же все свернуло не в ту сторону? Позже Саркисова могла бы попробовать обвинить аномальную жару и духоту того вечера. Они с Ирой как раз только вышли из кинотеатра после сеанса. Женщина ставила на то, что Даша выберет какой-то триллер, на крайний случай — ужастик, ведь она не раз уламывала Иру посмотреть с ней «Птичий короб», и тут так кстати крутили вторую часть. Однако Даша выбрала «Зверопой». Мультик о поющих животных. — То что нужно для романтичного свидания, — хмыкнула Ира, наблюдая за тем, как ее девушка никак не могла определиться со вкусом попкорна. — А можно половину сырного, а вторую с карамелью? — хмурясь, спросила у работника бара Саркисова, не отрывая задумчивого взгляда от витрины. Когда парень ей отказал, она выглядела хуже побитого щенка, и брюнетка в очередной раз закатила глаза и сказала, что купит карамельный себе. — Так уж быть отсыплю тебе немного. Мультфильм хоть и показался слегка странным, но имел присущую всем подобным картинам неоспоримую мораль вперемешку с правда довольно смешными моментами. Темнота, всеобщий смех в зале (к полному удивлению Иры сидело довольно много взрослых без детей) и присутствие своего человека рядом позволили женщине расслабиться, и уже через тридцать минут она смеялась наравне со всеми. Все смущение и зажатость рядом с Саркисовой пропадали очень быстро. Даша сравнила Иру с гориллой в кожаной куртке: такая же грозная и порой устрашающая на вид, а в один момент становится тем человеком, который стесняется сказать надоедливому консультанту в магазине, что вполне в состоянии самостоятельно выбрать то, что ей нужно, без чей-либо навязчивой помощи. А Ира в отместку сравнила Дашу с дикобразом-рокером: ужасно громкая, порой колючая, вечно на протесте. При этом всем — абсолютно уникальная и особенная. Впервые этот день на самом деле проходил идеально. Даша наслаждалась каждой его минутой. Внутри нее распускались тысячи любимых белых ромашек. Она смотрела на непринужденную и свободную Вознесенскую и думала, что хотела бы видеть ее такой всегда. Она хотела бы провести с ней всю жизнь. Эта внезапная мысль пугала, так как Даша старалась не заглядывать в будущее настолько далеко, наслаждаться тем, что они имели сейчас. Поэтому она спрятала ее поглубже и вернулась к тому теплу, что согревало ее грудь сегодня. Выйдя из кинотеатра, они надеялись, что жара минула, и получится прогуляться по городу. Даше не терпелось показать Ире места, где она провела свое детство и рассказать пару забавных историй об их с Авдеевой школьных приключениях. — Давай купим воды перед тем, как пойдем, — попросила Ира, указывая на небольшой продуктовый магазин на противоположной стороне. Остановившись у холодильника с разными марками воды, Даша внимательно разглядывала этикетки. Она ненавидела газированную воду, и часто случалось такое, что хватала, не посмотрев на бутылку, а открыв, понимала, что взяла не то. И такое случалось не только с водой иногда. С другой стороны помещения послышался тихий, но выразительный тембр, который Даша никогда не спутает ни с каким другим: — Взвесьте, пожалуйста, триста граммов твердого сыра. Сердце девушки пропустило несколько ударов. Этого просто не может быть. Она, как в замедленной съемке, повернула голову в ту сторону, откуда лился до боли знакомый голос. И Даша увидела ее. Саркисова ощутила на себе, как это, когда кажется, что время останавливается и все вокруг замирает. Ты не видишь ничего, кроме красивого курносого профиля и пышной белой копны волос. Ее пульс подскочил, и Даша не могла поверить собственным глазам, пока женщина, видимо, не почувствовала взгляд на себе и не обернулась. — Даша? Первое, что проскользнуло в мыслях девушки, когда блондинка направилась в ее сторону и подошла достаточно близко — она за эти шесть лет совсем не изменилась, черт возьми. Невероятно. — Добрый вечер, Инна Николаевна, — она сглотнула и улыбнулась, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Ты вернулась? Я слышала, что ты уехала в прошлом году в столицу, — женщина тепло улыбнулась, как умела только она: сначала целенаправленно бросать в сердце горящие стрелы, а потом зализывать раны своей искренней лаской. Настоящая кошка. Удивительно, но Даша в ту же секунду с ужасом поняла, что эта улыбка влиляет на нее ровно так же, как и много лет назад: она забыла обо всех обидах. Она, в принципе, забыла обо всем. — Нет, я не вернулась. Приехала на день со своей… — Саркисова ощутила, как онемели кончики пальцев от накатившего волнения, и попыталась слегка пошевелить ими. — Начальницей. Командировка. Всего один день, — зачем-то еще раз повторила она. В подтверждение этих слов, девушка начала оглядываться по сторонам, одновременно боясь и надеясь, что Ира рядом. Ей все же пришлось тогда, после отъезда Кати, рассказать Вознесенской о своем, как она всегда думала, постыдном секрете: влюбленности в свою школьную учительницу. Прокурор без сомнения заметила, что эта рана до сих пор оставалась слишком свежей и слегка кровоточила, и она пообещала себе: не лезть глубже, чем ей было позволено. Всему свое время. Ира убеждала себя, что нельзя ревновать к человеку, который находился за сотни километров, с которым Даша не виделась больше пяти лет. К женщине, которую она никогда не знала и не видела. Она казалась чем-то эфемерным, ненастоящим. Прошлым. Это казалось так ровно до того момента, пока Ирина не отошла от банкомата и не увидела в углу магазина ее Дашу, разговаривающую с невысокой, довольно красивой, что глупо было не признать, блондинкой. В ее светло-голубых глазах Ира увидела неподдельное тепло и свет, когда та смотрела на девушку напротив. И тогда прокурор поняла сразу — это была Она. В тот же момент, как по щелчку пальцев, эфемерность превратилась в реального живого человека. Вознесенская, как и подобает всем нормальным женщинам, воспользовалась моментом и пристально осмотрела учительницу с ног до головы: обычная фигура — ничего сверхъестественного, надетое голубое платье выгодно подчеркивало ее талию и сероватый оттенок глаз; аккуратный маникюр, легкий светлый макияж и укладка — все говорило о том, что она хорошо следит за собой. Обручальное кольцо на пальце — очевидный факт. На вид ей казалось не больше сорока. Единственное, что выделялось — подведенные угольно-черным глаза. То, что делало взгляд женщины опасным. Предупреждал, что лучше не нарываться. Как только Ира закончила свое сканирование, она вздрогнула, заметив, что Даша сместила свой фокус на нее и невербально умоляла о помощи. Или пощаде. Если бы девушка знала, что именно Вознесенская станет тем человеком, который жестоко бросит ее на рельсы под скоросной поезд — ни за что бы не позволила ей приблизиться. — Вот и она, — кивнула Саркисова в сторону, как раз подходящей к ним, брюнетки. Ира в тайне радовалась, что не послушала Дашу, и на вечер решила переодеться в легкое лимонное платье с V-образным вырезом на груди, которое отлично оттеняло ее нетронутую загаром кожу и черные волосы. — Добрый вечер, — улыбнулась Ирина своей самой широкой улыбкой, которую обычно дарила самым важным партнерам в работе. — Вознесенская Ирина. Женщина слегка сконфузилась, явно не ожидая сегодня вечером увидеть в магазине возле своего дома Главного прокурора. В этом проявлялась вся противоречивая натура Вознесенской. Она знала, какое впечатление производит на людей, и активно этим пользовалась. Ей нравилось чувствовать растерянность людей, их робость перед ней. Их страх. Особенно она давила этим на «нужных» для нее людей. Впрочем, неловкость длилась ровно секунду. Блондинка чуть прищурилась, из чего Ира сделала вывод, что её оценивают сейчас ровно так же, как и она сама это делала пять минут назад. Казалось, что этот взгляд из-под лба испытывал, может быть, даже смеялся. Только Даша знала, что все намного проще: Инна Николаевна уже много лет носит линзы из-за севшего зрения, а эта вредная привычка сощуривать глаза осталась. Никакого подтекста она в себе не несла. — Здравствуйте, Я — Инна. Преподавала историю у Даши, когда та ходила еще в школу. Руку никто друг другу не протянул. У Даши скрутило живот от растущего на дне комка нервов. Вся ситуация ей казалась до невозможного нелепой и абсурдной. Будто она попала в один из своих кошмаров. — Моя лучшая помощница была прилежной ученицей? — не без сарказма спросила Ира, скорее для того, чтобы немного уменьшить возникшую неловкость. Она игриво вскинула левую бровь. У Иры чесались ладони, как хотелось в тот момент притронуться к белой, как самое чистое полотно, Даше. Поддержать. Но она не могла так рисковать. Даша же сдержалась, чтобы не фыркнуть о том, что не хватало еще при этих словах ее погладить по головке, как маленького нерадивого ребенка. В ответ Инна послала девушке еще одну нежную улыбку. — Едва ли. Срыв уроков, вечные опоздания и пререкания, — Даша открыла рот, чтобы возразить, но учительница со смешинками на дне светлых глаз продолжила. — Так было до девятого класса, затем все вмиг изменилось, и она стала одной из лучших в классе по моему предмету. Ты как раз тогда, кажется, решила поступать в юридический, не так ли? Пришлось очень быстро подавить ироничную улыбку и рвущийся так не кстати смешок. Поэтому Даша хмыкнула и отвернулась к стеллажам с конфетами. — Скорее всего, не помню. Это было так давно. — Время пролетает быстро, и с каждым годом все быстрее и быстрее, — поджала губы Инна, ища поддержку в этом утверждении больше у прокурора, которая незамедлительно согласно кивнула. — Я завтра в школе до полудня, а после мы могли бы встретиться и поговорить, как думаешь? — вспомнив, что Ира непосредственный начальник Саркисовой, и они приехали как бы сюда по работе, она поспешно добавила. — Если, конечно, она будет свободна, и Вы сможете ее отпустить. Даша так резко махнула головой, что на долю секунды ей показалось, что она свернула шею. По правде сказать, это стало бы ее спасением. — Я бы с радостью, но мы завтра утром уже уезжаем обратно в столицу, — вряд ли это считалось враньем. Пусть билеты еще не куплены, но планы построены. Вежливая улыбка, и Даша готова была прощаться, забыв о любой воде, за которой они зашли в чертов магазин, бежать из этой части города как можно дальше. — Вообще-то свободные места есть только на вечер, так что ты вполне успеешь немного посидеть и отдохнуть, — абсолютно спокойно сказала Ирина, смотря прямо на пораженную Саркисову. Она приглушила внутренние протесты и накрыла Дашину руку своей в секундном жесте поддержки. Ошеломленная от поступка прокурора Даша сначала сжала ладонь в ответ, а затем одернула себя и немного отошла, разрывая контакт. Что, конечно, не могло не укрыться от наработанной годами учительской бдительности. Даша стояла и растерянно хлопала ресницами, совершенно не понимая, чего добивается Ира. Она чувствовала себя преданной, как будто ударили со всей дури поддых, лишая воздуха и каких-либо подходящих слов. — Да? Вот и отлично, — оживилась Инна Николаевна, крепко сжимая корзину с продуктами в руках, из которых она, возможно, планировала готовить ужин своему любимому мужу. Даша смотрела и ничего не чувствовала, никакой глупой ревности, как раньше. Все прошло? Отчего же тогда ее сердце прямо сейчас рискует вырваться из груди? — Да, отлично, — Саркисова постаралась как можно естественнее улыбнуться в ответ, совсем не смотря в сторону своей начальницы, которая теперь отмалчивалась и вообще делала вид, что внимательно рассматривает какой-то шоколадный батончик на полочке. Договорившись о месте и времени встречи, Инна Николаевна попрощалась и ушла на кассу, а Даша сильно сжала пальцы в кулак, усердно пытаясь унять возникшую в них вибрацию. Она медленно развернулась к Вознесенской. Ее грудь сдавливали невидимые железные тиски непонимания, которые постепенно сменялись на раздражение и отчаяние. — Зачем ты это сделала, Ира? — тихий голос девушки сложно было различить сквозь слишком громкую музыку в магазине. Для нее в ту минуту все казалось «слишком». Если бы только Даша могла догадаться насколько мерзко ощущала себя брюнетка, когда собственноручно, практически, отправляла свою девушку на встречу с ее первой любовью. Она впервые видела, чтобы Саркисова выглядела настолько потерянной. Как если бы увидев свою бывшую учительницу, Даша превратилась снова в маленькую девочку, стоящую у доски и не успевшую подготовиться к уроку. Даже если после этого поступка она не захочет больше с ней разговаривать, то хотя бы сможет двигаться дальше, не оглядываясь постоянно назад. — Пора поставить в этой истории заключительную точку, — отрезала прокурор, отворачиваясь к холодильнику за водой. Она очень хорошо понимала, что поступает, возможно, чересчур жестоко, но по-другому не могла.***
— Ничего страшного, у нас поезд вечером, — постаралась заверить Даша, чтобы Инна Николаевна не сильно переживала по этому поводу. Еще со школьных времен она всегда замечала, что женщина настолько глубоко погружалась в свою работу, что не замечала ничего вокруг. Будь то объяснение нового материала, урок репетиторства или простая проверка тетрадей. Она как никто другой была предана своему предмету и школе. Их разговор плавно перетек в русло обсуждения Дашиных одноклассников, других учителей и, конечно же, ее работе в Офисе Генерального Прокурора. Даша ловила себя на том, что искренне наслаждается разговором с этим человеком. Она успела забыть за шесть лет, какое изящное чувство юмора у Инны Николаевны, как она интересно рассказывает, казалось бы, самые заурядные факты из своей жизни. Девушка же жадно ловила каждое сказанное слово и не переставала изумляться, как такое возможно, что через большое количество утекшего времени они все равно продолжали заканчивать друг за друга обрывки фраз и столь тонко понимать чувства каждой. Это поражало и вызывало в Даше скрытую тревогу. Будет ли у них с Ирой подобная связь, и является ли это, собственно, вообще важным фактором в отношениях? Она не знала, но надеялась. Спустя пару историй и две чашки холодного латте, Даша ощутила себя так, словно находилась в теплой ванне с молоком. Она отчего-то безоговорочно продолжала доверять блондинке и не боялась поделиться чем-то довольно личным. Она знала, что женщина никогда ее не осудит. Инна Николаевна в любой ситуации всегда слыла для девушки своеобразным маяком, который помогал выбраться из самого сильного внутреннего шторма. Когда случались особенно сильные ссоры с мамой или неприятности в отношениях с кем-либо из одноклассников, Даша поднималась на третий этаж, шла в конец темного коридора и стучала в деревянную дверь с выбитыми сверху золотыми цифрами двадцать восемь. Она знала, что в этом кабинете ее поддержат и непременно поднимут настроение. Даже если Инна Николаевна была очень занята, проводя дополнительные уроки или проверяя самостоятельные, ей позволялось сесть за свободной задней партой и заниматься своими делами. И Даша молча сидела, слушая слегка хрипловатый голос учительницы, который без устали в сотый раз вдохновенно рассказывал о величайшей битве за Константинополь. Даша вдыхала до одури, до головокружения приторно-сладкий аромат духов, которым, казалось, пропитался каждый квадратный метр класса. Даша помнила это так красочно, будто только вчера заходила в светлый кабинет. Яркие лучи солнца освещали его и заставляли сиять, как и сияла обычно его хозяйка. От этих воспоминаний внутри защемило. Казалось, что раньше жилось намного проще. Но это, конечно, самообман. — Как все повернулось, конечно, никогда бы не подумала, что такой тихий парень как Володя сможет такого наворотить, — разочарованно протянула Инна Николаевна, мешая трубочкой остатки льда с кофе на дне стакана. Саркисова усердно старалась думать о своем однокласснике, который недавно стал причиной жесткого ДТП, но она не могла перестать рассматривать женщину перед собой. Ей все еще казалось, что происходящее не взаправду. Инна Николаевна почти не изменилась: разве что волосы отпустила чуть ниже плеч, и цвет, который был в их последнюю встречу холодным пепельным, теперь превратился в теплый мед. Привычки держать очки на голове и подводить глаза черным карандашом стабильно на месте. Ее мягкие, приятные черты лица, завораживающие серо-голубые глаза с лисьим взглядом, слегка вздернутый кверху нос и, конечно, то, как она закусывает нижнюю губу, когда внимательно слушает собеседника — не пропали и приводили к огромному разочарованию Даши, все так же одновременно к восхищению и страданию. Инна Николаевна оставалась фатальной женщиной, как минимум для одного человека на этой планете. А это уже много. В одиннадцатом классе она начала заслушивать до дыр песни рок-группы «Нервы». Когда все перлись по «Кофе — мой друг», Даша напевала «Ты идеальна, ты ходишь в белом пальто. Неприкасаема как электрический ток». В то время Инна Николаевна как раз носила белоснежный пуховик по колено, который сливался с концами ее пепельных холеных волос. Ведь именно с тех времен Даша изучила вдоль и поперек правила давно знакомой всем игры «холодно-горячо». Сегодня она называет тебя любимой девочкой, ты ее — любимой женщиной, безусловно, в шутку, ведь у всех такой юмор, все так шутят. А вот завтра тебя не удостаивают даже мимолетной улыбки, наказывая неизвестно за что. Ведь это тоже часть древней игры. Тебе прощают слишком частые случайные касания, прощают все, порой слишком переходящие выдуманные границы, шутки. Слишком частые, бездумные звонки поздно вечером, когда она принимает ванну, и ты слышишь всплеск воды и сглатываешь, или ранним утром она отвечает спустя всего пару гудков в то время, как на заднем фоне сердито-удивленно спрашивает ее муж, кто же может ей звонить так рано, а она твердо отвечает «это моя Даша». Она знает, что это маленькое сердце принадлежит всецело только ей. А вот ее сердце никогда не достанется той, которая не обедает, чтобы сберечь немного карманных денег для самого простого подарка к празднику, будь то новая книга понравившегося женщине автора или ее любимый жасминовый чай. Она об этом никогда не узнает, принимая вещь и целуя мягкую девичью щеку в благодарность. На последнем куплете хриплый голос Жени Мильковского беспощадно всегда ей напоминал, какая между ней и учительницей разница, и что у Даши нет никаких шансов — давно устаканенная жизнь в достатке с перспективным мужем-инженером и дочерью студенткой-отличницей. Саркисова со своей светлой и безграничной подростковой влюбленностью выглядела по меньшей мере нелепо. Свое нежное чувство к взрослой женщине она бережно оберегала и прятала ото всех. Только ночью, перед сном позволяла на несколько минут позволить себе помечтать и представить, а что если бы учительница ответила ей взаимностью. «Какая святая наивность!» — подумала Даша, чувствуя жалость к самой себе из прошлого. Хотя взрослой Даше, той, которая вроде бы успела переболеть этой заразой, выработала иммунитет, порой все еще везде мерещится стойкий сладостный аромат лакрицы, заставляя ту вздрагивать и оглядываться в поисках источника запаха, которого она никогда не находит. Тяжелый вздох вырвался против воли, заставляя Инну Николаевну оторваться от созидания остатков кофе и посмотреть на бывшую ученицу. И когда впервые за всю встречу их взгляды соприкоснулись дольше нескольких неловких секунд, Даша сумела рассмотреть в глазах напротив такую же неподдельную тоску, как и у нее. Она поняла, что этого разговора не избежать. В конце концов Даша всегда была смелее Инны Николаевны в их странных отношениях, поэтому и в этот раз спросила первая, удивительно спокойным голосом: — Почему Вы перестали отвечать на мои сообщения? Произнеся такой волнующий вопрос, она сама, не замечая того, задержала дыхание в ожидании ответа. Серые глаза смотрели сквозь нее. — Я отвечала. Не понимаю, о чем ты, — короткий ноготь с персиковым оттенком медленно очертил краешек пустого стакана. Лед почти растаял, и Саркисовой казалось, что стало еще жарче. — До конца первого курса, а потом все. Словно Вы решили вычеркнуть меня из своей жизни. Она говорила искренне, как видела и чувствовала все происходящее с ними. Однако тот поступок до сих пор сильно ранил. Даша никогда не пыталась нравиться всем подряд, она понимала, что это не в ее характере. Ей было больше свойственно говорить правду в лицо, иногда совсем не подбирая слов. На этом они и сошлись с Инной Николаевной. Они никогда ничего не делали наполовину: если любили, то могли задевать друг друга далеко не самыми добродушными подколами, но через миг утопать в направленных ласковых взглядах, а если ты им не нравился, то пощады ждать не стоило. Даша, будучи влюбленным подростком, безудержно восхищалась женской мудростью и острым умом женщины, который не мог не заметить только слепой. Поэтому такой резкий и неожиданный конец их общения был подобен ножу в сердце. Не в спину, как обычно говорят о предательстве. Именно в самый центр без остановки колотящегося сердца. — Не говори глупостей, — отмахнулась блондинка, откидываясь на спинку деревянного стула. Она играла убедительно, смотрела уверенно, но Даша больше не ведется. — Откройте переписку и посмотрите, — ее снова ранили подобным пренебрежительным тоном, словно та все еще глупенькая пятнадцатилетняя девочка. Поэтому Даша сделала то, что делала обычно, когда с ней обращались подобным образом: шла в наступление. — Вы же знали, как я к Вам отношусь. Это невозможно было не заметить. На долю секунды Инна Николаевна прикрыла глаза и, когда через секунду распахнула снова, то Даша увидела в них блеск. Она едва ли подавила рвущийся всхлип из собственной груди. — Знала. Поэтому так и поступила. Даша, ты бы по-другому не отпустила меня, не жила бы своей жизнью, а продолжала бы мечтать о том, чему не суждено сбыться, — женщина выглядела подавленно, в каком-то смысле — виновато, произнося это, но Саркисова понимала, что та не виновата ни в чем. В конце концов ее чувства это ее проблемы. Перевешивать ответственность за них на кого-то другого неправильно и несправедливо. Тем не менее… — Я же ничего не просила взамен! Мне нужно было просто Ваше присутствие в моей жизни, Ваш совет, возможность услышать Ваш голос хотя бы по телефону, хотя бы на одну минуту, — ее голос дрогнул, и соленые слезы быстро покатились одна за другой. — Я больше ничего не хотела. В висках стучало, а грудь быстро вздымалась, выдавая душевный надрыв. Даша совсем забыла, что они находятся в общественном месте, и когда стала замечать любопытные взгляды в их сторону, отвернулась и быстро вытерла ладонью слезы, слегка шмыгая носом. Она безумно злилась на Инну Николаевну. Как она посмела решить все сама? Это Дашина жизнь, и только она знает, как будет лучше для нее. И жизнь, из которой в один день выскользнула ее главная, железобетонная опора, казалась девушке настоящим адом на земле. — Дашенька, ты же уже взрослая, ты должна понимать, что я поступила правильно. Так было лучше, — Инна Николаевна не двигалась и говорила тихо, плавно, но это лишь заставило Дашу огрызнуться в ответ, откидываясь назад точно так же, как и учительница недавно. — Для кого лучше? — слыша повышенные голоса рядом, парень за соседним столиком обернулся, и Даша уже хотела нагрубить ему, чтобы отвалил, но не успела. — Для тебя. И для меня. Земля под ногами Даши раскололась пополам, и она полетела в самую темную бездну. Она наконец-то смогла разобраться, что в некогда родных глазах читалась не жалость, а боль. Такая же. Злость уступила недоверию. Не могла же Инна Николаевна быть настолько жестокой и продолжать бить по самым болючим местам. — Неужели моя любовь была так противна для Вас? Все оказалось намного хуже, чем могла предположить девушка. — Прекрати, Даша. Для меня противной стала я сама, — рассерженно воскликнула учительница, подвигаясь ближе. Прядь светлых волос, когда-то бывшей модной челкой, упала на лоб, и она ее ловко смахнула, продолжая говорить более спокойно. — Как по-твоему должна была ощущать себя взрослая замужняя женщина, осознав, что неравнодушна к своей несовершеннолетней ученице? Если когда-либо до этого Саркисова думала, что самое страшное с ней уже случилось, то после сказанного Инной Николаевной она поняла, что глубоко ошибалась. Она ждала, что женщина будет ругать ее, говорить, что Даша ненормальная, хотя бы делать вид, что ничего не понимает, как происходило до этого, но этот покорно-обреченный взгляд из-под густых ресниц наповал лишил ее дара речи. Ей хотелось, чтобы блондинка забрала свои слова обратно. — Этого не может быть, — с трудом выдавила из себя Даша, стараясь уловить каждое движение и каждую эмоцию на чужом лице. Горькая улыбка растянулась на губах Инны Николаевны. Как бы сильно ей не хотелось разбивать нежное хрупкое девичье сердце в который раз, но Даша заслуживала знать правду. Только так она сможет окончательно отпустить их историю, превратить их любовь, состоящую из одного сахарного кружева пронзающей боли, во что-то светлое и законченное. — Прости меня за то, что говорю об этом спустя столько лет, но я не могла раньше. Ты бы пыталась что-то делать, вернулась сюда — я знаю. Я не могла этого допустить, не могла взять на себя такую ответственность. Нам нужно было освободиться, чтобы продолжать нормально жить. Даша очнулась, только когда холодная от ледяного стакана ладонь Инны Николаевны коснулась ее. Казалось, что еще совсем недавно, та Даша, которой она была до Вознесенской, все бы на свете отдала, чтобы услышать эти слова и свободно прикасаться к женщине напротив. Однако прямо сейчас все ее нутро отторгало этот контакт, и она, может быть, слишком поспешно, выдернула свою руку из-под чужой. Она знала то, что ей нужна только Ира. Которая, к слову, уже час бродила по незнакомому городу для того, чтобы ее девушка имела возможность разобраться в себе, избавиться, если не от всех, то хотя бы от самых главных призраков прошлого. Чувство стыда перед любимой женщиной вытесняло все остальное. Саркисова перевела взгляд с расстроенной Инны Николаевны на телефон и поняла, что пора уходить. Еще несколько минут здесь и она точно задохнется. Даша никогда не испытывала панических атак и, в принципе, только в общих чертах представляла, что они собой являют. Тем не менее, она была уверена, что ее первая паническая атака всего в шаге, чтобы накрыть с головой. Бежать. Самый надежный выход из всех неприятных ситуаций. Отточенный до идеальности, до противного скрипа, почти с десяток лет. Вот только она не могла так поступить. Не могла предать того влюбленного подростка, который так мечтал об этой выматывающей любви. Ему так хотелось услышать эти слова, что приходилось бегать за Инной Николаевной, выпрашивая любой знак внимания. Ту маленькую девочку с большими карими глазами, которая со своих скудных карманных денег откладывала не только на подарки к праздникам этой женщине, но и отказывалась от каких-то новых вещей, чтобы накопить на дополнительные занятия по истории, которая ее, между нами, совсем не интересовала, но это был целый час, когда она могла слушать любимый голос и вдыхать самую прекрасную композицию запахов туберозы, черники и лакрицы. Даша до сих пор помнила название этих духов и, более того, в небольшой коробке из-под обуви хранила заветный флакон вместе с личными дневниками, которые она никогда не сможет ни прочесть, ни выбросить. Маленькая Даша заслуживала того, чтобы их история закончилась красиво. Без драм и боли. Достаточно. Даша подняла покрасневшие от слез глаза на Инну Николаевну и смогла улыбнуться. — «Лучше поздно, чем никогда». Вы же так говорили мне, когда я подходила и просила объяснить какую-то непонятную тему. Она медленно потянулась к изящной ладони Инны Николаевны и крепко сжала ее. Инна Николаевна ответила тем же и протянула вторую. Даша почувствовала, как тупая боль в области сердца немного отступает, оставляя за собой выжженное поле чувств. Они улыбались сквозь слезы, на этот раз отпуская навсегда тоску, обиды и сожаление о несказанном, которые травили их души на протяжении всего времени. Отпускали друг друга. Даша смотрела на без сомнений безупречную женщину напротив себя, которую она любила так долго и трепетно, что не могла вспомнить жизнь до нее, и которая никогда не будет принадлежать ей. Она думала о том, как соскучилась за эти пятьдесят две минуты по Вознесенской. Память уже не жалит Мысли не бьют по рукам Я тебя провожаю К другим берегам Ты — перелётная птица Счастье ищешь в пути Приходишь, чтобы проститься И снова уйти***
Такое резкое и крушительное столкновение прошлого и настоящего разрывало Дашу изнутри. Она подъехала сразу на вокзал, где ее уже ждала Ира. Твердо подойдя к Вознесенской, Даша первым делом наплевала на кучу людей вокруг и, бросая сумку на пыльный асфальт, заключила женщину в объятия, окунаясь в аромат крепкого кофе и мятных сигарет. Ира пахла домом, который она потеряла и не могла долгое время обрести. Даша ощутила, как острый подбородок Иры лег на ее плечо, а руки на талии обхватили кольцом. За их спинами раздался оглушающий гудок приближающегося поезда, голос из громкоговорителя подтвердил это, предупреждая всех об опасности нахождения рядом с перроном. Вот уже час Саркисова лежала на коленях брюнетки, уткнувшись лицом в ее мягкий живот и глотая слезы одна за другой. Ей было так стыдно перед Ирой, но она больше не могла сдерживать себя. Пересказав весь их разговор с Инной Николаевной, Даша снова купалась в слезах. Ира уложила девушку головой на свои колени и принялась ласково гладить по шелковистым волосам, совершенно не зная, чем может помочь. Девушка так боялась показаться слабой, старательно вылепливая из себя взрослого и самодостаточного не по годам человека, что совсем забыла о том, что имеет полное право ошибаться, рыдать и просить, чтобы ее пожалели. Ей всего двадцать четыре. Она так молода, столько всего впереди. Но Даша боялась этим оттолкнуть Иру. Она верила, что та тут же бросит ее из-за глупых загонов и проблем в виде незакрытых гештальтов с нездоровой любовью к учительнице, вечных переживаниях об их разном социальном положении и прочем-прочем другом. А потом она поняла, что не может и не хочет быть тем, кем не является. Даша неидеальна, она не ходит в белом пальто и не носит на себе одежду стоимостью в автомобиль. Она грустит и подпевает случайной меланхоличной песне в плейлисте, она может забыть почистить зубы вечером или разбить все стаканы в доме и потом пить из единственной уцелевшей чашки с Гарри Поттером. Никто не идеальный. Таких людей просто напросто не существует, а если они и есть, то Даша им искренне сочувствовала: это тяжелая ноша, которую она не собиралась взваливать на себя, и ей необходимо принять себя такой, какая она есть. Чужая тонкая рука запуталась в распущенных волосах, а вторая легла на подрагивающую спину, нежно поглаживая вдоль позвоночника. Даша расслабилась и прижалась щекой к теплому животу, судорожно вздыхая. — Прости меня, прости… — шептала она, пропитывая чужую майку остатками слез с тушью. Даша с силой зажмурила глаза. В ее голове остался лишь глухой стук колес вагона по рельсам. Она не знала, сколько они просидели так, пока Ира не заговорила первой. — Я тебе рассказывала о том, как целовалась с подругой в студенческие годы, но это не все, — спокойный голос Иры вызывал в девушке странное чувство успокоения, поэтому замерев, она молча продолжала слушать. — Когда мне исполнилось шестнадцать, к нам приехал далекий папин друг, с которым они служили вместе когда-то. Он приехал со своей женой и дочерью. Она была примерно моего возраста. Кажется, всего на год младше. Ее папа — строгий и беспринципный полковник — всегда называл ее Машенькой и мечтал выдать замуж за такого же военного. Выгодная партия. А Машенька… Ира сглотнула и уперлась взглядом в быстро мелькающий пейзаж за окном вагона. Никто не знал об этой истории. Эта часть ее жизни всегда была под запретом для всех, порой и для нее самой. Ведь эти воспоминания не наводили приятную тоску или ностальгию. Они резали по новой, казалось бы, давно зарубцевавшийся шрам. Как бы то не было, Вознесенская почувствовала необходимость поделиться этим именно с Дашей. В реальной жизни редко случаются счастливые концы, поэтому им так важно держаться друг за друга, раз уж им так повезло. — Машенька оказалась самой красивой девушкой, которую я встречала, — почувствовав легкий толчок носом в живот, женщина хмыкнула и улыбнулась. — До тебя, конечно. Она выглядела как настоящий ангел: воздушные золотистые кудри по пояс, изящная, при этом высокая, с правильными чертами лица. Она даже пела в хоре, куда ее таскала каждое воскресенье мама. Мы впервые остались с ней наедине, когда наши родители ушли в театр, а я побежала курить за гаражи. Думала, она сдаст меня. До сих пор не понимаю каким образом, но Маша быстро отыскала меня и попросила подкурить ей тоже… — Как ты можешь курить? Ты же… — нахмурила черные брови девушка, сжимая свиснутую из кожаного портфеля папы пачку красных Мальборо. Ира облокотилась спиной на старый, в некоторых местах ржавый, гараж. Розовые губы белокурого ангела скривились в совершенно не ангельской улыбке. — Ходишь в церковь? И что? А твоя мама работает училкой. Это же не мешает тебе в крысу бегать во двор и курить, — Маша закатила свои темно-карие глаза и подошла к застывшей Ире. Выняв ловко одну сигарету из пачки, она подкурила и с наслаждением сделала глубокий затяг, совсем не кашляя, чем поразила брюнетку еще больше. — Эй! — немного с задержкой спохватилась она, но было уже поздно. Ира решила, что если плата за молчание Маши пара сигарет, то пусть так будет. Потому что страшно представить, что устроит отец, если узнает о маленьком секрете девушки. Добротный кожаный отцовский ремень нагонял нечеловеческий страх. Хоть ее никогда не били, но новость о том, что единственная дочь такого важного и узнаваемого человека в городе прячется за гаражами с соседскими мальчишками и курит, могла вполне нарушить это правило. Голубые глаза Иры блуждали по присевшей недалеко на пенек Маше. Девушка хранила в себе удивительное сочетание добра и зла: подаренная с рождения святая внешность, выгодно подчеркнутая белоснежным кружевным платьем, подвязанные черной атласной лентой светлые волосы — показывали ангела. Ее же черные глаза проникали в самую душу, магнитили взгляд, поражали своей глубиной и безрассудством — это выдавало темную сторону. Ира невольно прониклась симпатией к этой девушке. Пока она отвлеклась на разглядывание, Маша резко вскочила на ноги, бросая такой же заинтересованный взгляд в сторону Вознесенской, отчего по спине пробежали мурашки, и она крепче сжала тлеющую сигарету. — Меня взрослые девочки научили одному трюку с сигами, но только это нужно делать вдвоем. Попробуешь? — лукавый голос бросал вызов, а Ира, в силу своей огненной натуры, всегда их принимала. Девочка щелкала ее как орешки. — Что нужно делать? Ангел неспеша приближался, а Ира не могла оторвать взгляд, неосознанно вжимаясь спиной еще больше в стену. Мама будет ругаться, что она снова измазала ее любимый темно-синий сарафан, который папа привез ей из очередной командировки где-то в Забайкалье. Ира попереживает об этом немного позже. — Закрыть глаза и приоткрыть рот, — Маша выглядела довольно уверенно, и Вознесенская не видела причин не доверять. Поэтому она послушно зажмурила глаза. Ее чувства обострились от настигнувшей темноты. — Рот, Ира, — ее имя произнесли так чувственно, совсем не свойственно для девочки пятнадцати лет, и та поддалась. Когда Ира разомкнула свои уста, спустя короткое мгновение она ощутила на них горячее дыхание. Первым инстинктом было отодвинуться, но лопатки и так вжаты в холодный металл и двигаться не представлялось никакой возможности. — Расслабься, будет приятно, — голос звучал все тише и ближе к лицу. «И в самом деле, чего я боюсь?!» — возмутилась про себя Ира. Она считала себя далеко не из робкого десятка. Все ее детство проходило среди друзей или подчиненных отца. Выбирая между мамиными интеллигентными подружками и разговорами о Стендале за чайником чая с жасмином, или папиными грубоватыми байками о жизни, взрывным мужским гоготом и непременно с немыслимым количеством жестяных банок из-под пива, Ира, не долго думая, выбирала всегда второй вариант. Почему же сейчас с этим ангелом, который оказался далеко не таким святым, она ведет себя столь неуверенно и даже стеснительно. Обычно это Ира становилась заводилой в компаниях, которые в основном состояли из парней, живущих по соседству и также воспитывающихся в строгости и множественных запретах. Это она первая хватала пачку дешевых сигарет, которые успел стащить кто-то у своих родителей или старших братьев, и щелкала зажигалкой, вдыхая токсичные пары, как ей тогда казалось, такой сладкой свободы. Может, потому что впервые другая девушка находилась в такой непосредственной к ней близости? Столь интимно даже. Не то чтобы у нее не было подруг. Конечно, как и любая шестнадцатилетняя девчонка она любила сплетничать, красиво наряжаться и, непременно, обсуждать, какие все мальчики — дураки. Вечером же Ира бежала в потертых старых джинсах во двор в свою другую, вторую реальность, где ее почти сразу радушно приняли за свою. В один из таких вечеров один из парней полез к ней с поцелуем. Его звали Миша Костенко, и он был старше на два года. «Почти студент военного летного училища» — любил хвастаться Миша. Он пользовался тем, что стал самым старшим среди всей компании и мог даже покупать сигареты. Миша представлял из себя высокого, статного парня. Породистый, как бы сказал Ирин отец, как будто это не человек, а какой-то жеребец на выставке. Возможно, если бы Вознесенская ответила ему взаимностью, то вместо скромного и тихого Максима она вышла бы замуж за Мишу. Однако Костенко Иру неимоверно выбешивал своей наглостью, наигранной маскулинностью. Ее раздражало даже то, как он зажимал сигарету между ровными рядами слегка желтоватых зубов и при этом старался говорить, строя из себя взрослого. Однажды он позволил себе схватить Иру за талию, больно впиваясь в нее пальцами и сминая лиловую ткань новой футболки, привезенную папой контрабандой из Польши вместе с темно-синими джинсами, и гогоча сказал: — А ну, Вознесенская, что скажет твой батя-полковник, когда узнает, что ты тут со всякими мальчиками тусуешься? Непорядок! — Ира пыталась вывернуться, но крепкие руки удерживали ее в смертельной хватке. Миша наклонился все ниже, приближаясь к лицу девушки. — Но я тебя защищу, не переживай. Для этого просто поцелуй меня. Ты ведь еще не знаешь, как это делать, верно? Я тебя научу. Несколько парней помладше засмеялись, наблюдая за развернувшейся сценой, боясь парня. Ира поняла, что придется выкручиваться самой. Поэтому когда самодовольная ухмылка оказалась на уровне ее собственных губ, она сделала то, чему ее научил отец во времена их маленьких уроков самообороны: подняла правую ногу и сильно ударила Мишу между ног, параллельно сбрасывая его руки со своего тела. — Ах ты, сука мелкая, — взвыл Костенко, падая на траву в агонии. Воспользовавшись всеобщей растерянностью, Ира, сломя голову, побежала прочь от гаражей, сгорая от стыда и обиды. С тех пор она избегала старой компании и бегала туда в одиночку, ведь привычка курить, к сожалению, не исчезла вместе с предательством друзей. Вознесенская ощутила, как мягкие девичьи губы коснулись ее рта, выпуская в него следом тонкую струю дыма. Ира подумала, что это был легкий бриз, прохладный морской ветер. Именно он целовал ее, а не Маша. Если от Костенко пахло дешевым одеколоном и табаком, то Ангел была на вкус как летний свежий день, который опьянял и кружил голову. Их губы невинно соприкасались не больше десяти секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы Ира ощутила незнакомые ей раньше приятные спазмы внизу живота. Испугавшись новых странных изменений в теле, она повернула голову вбок, разрывая поцелуй. Клубок дыма повалил с ее рта, и она закашлялась, совершенно забыв об изначальной причине происходящего. Маша рассмеялась, впиваясь взглядом в смущенную до чертиков Вознесенскую. — У всех так в первый раз, — непринужденно подметил Ангел, оминая старый гараж, за которым находился небольшой обрыв, густо заросший высокой травой. Упав среди всей этой колючей зелени, она указала на простирающееся над ними звездное небо. — Так и будешь столбычить или сядешь рядом? Вернув себе обладание, Ира цокнула и последовала за ней, падая рядышком. Мама точно убьет ее, ведь она точно знала, что зеленая трава никогда не выстирается. — И многих ты… — Ира замялась, стараясь смотреть исключительно наверх, пересчитывая звезды одна за другой и сбиваясь по сотому кругу. Боковым зрением она заметила, как светлые кудри повернулись к ней, — учила так курить? — Если я скажу, что ты первая — поверишь? Все-таки взглянув на Машу, Вознесенская увидела уже знакомую хитрую ухмылку. Перед ней сидел не милый ангел, а самый настоящий Мефистофель во плоти. — Не уверена, — прошептала Ира, ловя луну в темных глазах напротив. Ее взгляд спустился ниже, к полным губам. Они манили вслед за привлекательной тьмой Маши. Девушка заметила это и приблизилась, снова нарушая все личные границы. У Иры перехватило дыхание, но в этот раз она и не думала отодвигаться. — Хочешь еще раз сыграть? Снова аромат моря и свободы. Ира без сомнений кивнула, бросая самой себе вызов, чтобы коснуться кончиками пальцев бархатной кожи новой знакомой. Все в ней завибрировало и запульсировало от этого, казалось бы, совершенно невинного касания. Маша прикрыла глаза, втягивая носом влажный ночной воздух. — Хочу. В звездной темноте щелкнула зажигалка, и легкие Иры еще не раз за этот волшебный вечер наполнились сладким никотиновым дымом. В вагоне повисла тишина и женщина подумала, что Даша уснула, поэтому в последний раз любовно провела по ее волосам, неспешно спускаясь ладонью вдоль позвоночника к пояснице. — Вы еще виделись потом? Поднявшись с колен Иры, Даша провела рукой по заплаканным глазам, в жалкой попытке стереть потекшую тушь. От наблюдения этого зрелища Вознесенская тяжело вздохнула и потянулась к своей сумке, вынимая из нее пачку влажных салфеток. — Нет, это был первый и последний раз, — выняв одну, она принялась аккуратно вытирать правый глаз Даши, придерживая подбородок пальцами. — Они на следующий день уехали и больше не приезжали. У меня не хватило духу спросить у папы, что с ними случилось или попросить контакты. Ира перешла к другому глазу, не давая ни малейшей возможности пересечься с ней взглядами. Даша поняла, что у каждого человека на этой огромной планете есть своя трагическая история, которая будет терзать душу до конца его жизни. И каждая из них уникальная и неповторимая. Почувствовав слабую дрожь в пальцах на своем лице, Саркисова перехватила Ирину руку и поднесла к своим губам. Женщина не плакала, однако, непередаваемая тоска затаилась на дне аквамариновых глаз. Потянув Вознесенскую вниз на узкую нижнюю полку, они улеглись в обнимку. Голова Иры покоилась на груди Даши, внимая теперь мирному биению ее сердца. Начинало смеркаться и жара отступила. Небольшой озноб пробежался от возникшей прохлады, и Даша натянула на их тела сверху тонкий плед, тут же притягивая любимую обратно в объятия. — Значит первый поцелуй Генерального прокурора украла маленькая девчушка с ангельской внешностью? — улыбнулась Даша, представляя шестнадцатилетнюю Иру, осознавшую, что влюбилась в человека своего пола. Учитывая, что в последствии она все-таки вышла замуж за мужчину и прожила в браке довольно долго, то видимо, эту часть себя Вознесенская приняла совсем недавно. — Да, и чтобы ты знала — этого не знает никто, кроме нас двоих. Ну, и Маши, наверное, где бы она не была, — женщина заерзала под боком, и Даша которая лежала на краю испугалась, что сейчас свалится вниз. — Для меня это очень ценно, спасибо, — мягкий поцелуй на иссиня-черной макушке лучше любых слов выражал все эмоции. — Я хочу, чтобы ты немного поняла Инну Николаевну, я ни в коем случае не оправдываю ее жестокий, как по мне, поступок, но в ее действиях был лишь добрый замысел. Она хотела защитить тебя в первую очередь. В голове всплыл образ учительницы, которая читает ее сообщения и, ничего не ответив, тушит экран своего телефона. Даша вспыхнула. — И себя тоже. Легкий толчок в ребро означал, что Вознесенская не совсем согласна с тоном девушки. — Полегче. Конечно, она хотела защитить себя и свою семью тоже. Она вела размеренную жизнь, никогда не подозревая, что может что-то чувствовать к своему полу, тем более к своей ученице, — Ира уткнулась в изгиб между шеей и плечом Даши, обжигая кожу и душу. — Вполне естественно, что она испугалась и отвергнула эту скрытую часть себя. Мне тоже понадобилось долгих десять лет, чтобы понять и принять, что ничего страшного нет в том, что я могу любить девушек тоже. Она не смогла. Это нормально. Мы воспитывались совершенно в других условиях, нежели ваше поколение. Нам живется намного сложнее в этом стремительно меняющемся мире. Отвечать ничего не хотелось, потому что Саркисова, действительно, была искренне согласна с Ирой. Она безмерно благодарна судьбе, что та преподнесла ей такой ценный подарок в виде лежащей на ее груди самой прекрасной женщины на Земле. Вместо ответа Даша осторожно развернулась в кольце рук на талии и медленно склонилась, чтобы накрыть губы Иры в чувственном, неторопливом поцелуе. Существует что-то громче слов. По крыше вагона глухо забарабанили тяжелые капли. Пошел первый летний дождь. Ты перестанешь мне сниться Скоро совсем, а потом Новой мечтой загорится Остывший наш дом Что от любви любви не ищут Ты с годами поймёшь Ну а сейчас ты не слышишь И тебя не вернёшь