Не щекочи спящего дракона

~~~

Гермиона твёрдо решила, что ни за что не станет бежать. Она всё-таки староста, признанный герой, и, кажется, весь профессорский состав смотрит на неё, как на золото. Ей положена грация и самообладание. Даже если злится — должна держать себя, и точка. А она злилась. Этот год начался как-то не так! Никакого бала первого сентября. Он состоится пятого зачем-то, в субботу. Указ нового министра Кингсли Бруствера обсуждению не подлежит. Макгонагалл озвучила это совершенно не своим голосом. Новые времена — новые правила. И даже нерушимые традиции, очевидно, могут подвинуться. Даже в таком месте, как Хогвартс. Стены древние. Древние духи, легенды. И девиз… Гермиона замедлила шаг и оглянулась. Draco dormiens nunquam titillandus! — высечено чётко на каменной гербовой ленте над входом. Никогда не щекочи спящего дракона — так гласит главное правило этого древнего волшебного Дома. Оно уже было недавно нарушено — тёмная магия едва не уложила замок в руины. Теперь ещё эта отмена традиции. А надо бы напротив, вспомнить всё хорошее старое и вернуть всё, как было тысячу лет до войны… Чтобы спал себе дальше. Вечно. Что-то будет. Если щекотать его, тревожить, подёргивать, нарушать. Даже так легко, как предлагает это новое время. Зубы Гермионы скрипнули от напряжения. Вместо благословения на обретение знаний быть неуместному торжеству в самом начале года! Получите очередное чествование героев войны. Вспомните. Как будто кто-то забыл! Как будто недостаточно того, что Поттер и Грейнджер — старосты школы, во дворе сияет монумент в честь победы над Волдемортом, а Гриффиндору оказываются чрезмерные почести буквально во всём. Кингсли, ради Годрика, для чего этот фарс? Все теперь так волнуются и думают не о том. Наряды подбирают, приглашают друг друга. Староста девочек была решительно против, но, увы, оставалось только смириться. И потому она глубоко вздохнула и, отсчитав последние ступеньки, пустилась по дорожке к любимому местечку у озера. Чтобы побыть одной, разумеется. Мерлин. Она остановилась и закрыла глаза… Выступившие от пробежки слёзы умудрились намочить и склеить ресницы, хотя она и зажимала их под веками очень старательно. Всё-таки это неприятно. Все эти новшества и… одна крайне недобрая традиция, гласящая: Рон Уизли — чёрствый засранец. Да, верно. Стоило признать, что это выводило её из себя в первую очередь. Ты идёшь со мной, Гермиона — неужели было так трудно сказать эти слова? Но нет же. Он изворчался вначале, что напрягаться придётся, а потом обрадовался, что они отожгут с Гарри. С Гарри! Даже не втроём! Рон уже какого-то чёрта воспринимает её, как должное, как нечто, что само собой разумеется. Как обыденность. Ни слова про церемонию, на которую они пойдут вместе, как пара. Ни слова о том, что Башня Старост будет крайне удобна для свиданий в этом году. Что, наконец, они побудут вместе вдали от скорбящей семьи и фамильного гнезда, в стенах которого он едва ли мог позволить себе обнять свою девушку. Как-то быстро всё потухло. Гермиона была счастлива обрести полноценного партнёра в самом финале войны, понимать, что все беды позади, мечтать о будущем, познавать друг друга в близости, которая была горячей и яркой даже несмотря на то, что ей было не с чем сравнить. Увы, длилась эта эйфория крайне недолго. Стресс отпустил, страсть померкла, и всё словно вернулось в те времена, когда его заинтересованность Гермионой приравнивалась к элементам поднадоевшего интерьера. Или к домашней собаке, подобной его терьеру-патронусу. Она подобрала с земли плоский камушек и со всей силой швырнула его параллельно воде, чтоб отскочил. — Чёрствый придурок! Камень сделал плюх, отказав ей в красивом скольжении. Но Гермиона была настроена решительно. — Эгоист! — снова повторила она, и на этот раз голыш совершил пять отчётливых отскоков прежде чем погрузиться в воду. Хотя… Казалось бы, эгоисткой должна быть она сама! Она не росла с таким количеством братьев и была единственной дочкой пусть даже и достаточно строгих родителей. Но… нет! Гермиона наотрез отказывалась приписывать себе эту мерзкую черту! — Идиот! — выпалила громко, и очередной «попрыгун» пустился низко-низко у поверхности воды — так, что она невольно залюбовалась его красивым «побегом». Выпрямилась, расширив глаза. «…четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…». И утонул. — Восемнадцать, — послышался позади чуть гнусововатый женский голос, и Гермиона резко обернулась. Это была не кто иная, как Пэнси Паркинсон. Радость от удачного броска мигом испарилась, потому что заносчивая стерва умудрялась смотреть сверху вниз, сидя в изящной позе на своей мантии, расстеленной на траве. С мерцающими солнцезащитными чарами на белом лице. — Я тоже считала, — нарочито приторно улыбнулась Паркинсон и сделала короткий глоток из небольшой серебряной фляжечки. Вообще-то всего семнадцать — уж Гермионе это виднее! Но спорить не хотелось. И вообще не хотелось здесь оставаться, пожалуй, поэтому она нахмурилась, готовая к возвращению в замок. — Я первая сюда пришла, если что, — хмыкнула Пэнси. — И нет, ты мне не помешала. А я — тебе? — Склонила голову набок и чуть прищурилась. — Расстроена чем-то, госпожа? — Тебе не понять, — огрызнулась Гермиона и на миг возрадовалась совпадению, ведь Паркинсон была отличной мишенью для выпуска всей накопленной агрессии. — Куда мне? — ухмыльнулась Пэнси, и голос зазвучал ещё гнусавее. — У меня же нет ни мозга, ни души. Да и чисто по-женски — откуда мне знать, чёрт подери… Она покачала головой и ещё раз пригубила своё «снадобье». — Я не это хотела сказать… — выдавила Гермиона сквозь зубы. Пэнси сверкнула своим кошачьим взглядом и вытянула наманикюренный пальчик в сторону собеседницы. — Это. Она не потрудилась подняться и продолжала диалог в такой же расслабленной позе. Словно загорала на закрытом частном пляже и была полноправной хозяйкой всего вокруг. Разгладила под собой мантию и вовсе разлеглась, просунув руку в карман, чтобы что-то там найти. — Едва ли наш разговор будет конструктивным, Паркинсон, — бросила Гермиона с высоты. — Ты явно не трезва. Пэнси открыла рот и снова взглянула на Гермиону. На усыпанном мерцанием чуть полноватом лице вырисовалось образцово-язвительное выражение суки, готовой лить яд до победного. — Ты серьёзно, Грейнджер? Унюхала огневиски или, быть может, наркотики? Дать попробовать тебе, чтобы ты уняла свой бред? — Она повернулась, чтобы добраться до другого кармана своей расстеленной мантии. — Стереотипы всего-то. О, смотри! Она бухает. Ужас! Конченная! Ещё скажи, что в обморок хлопнешься, если увидишь сигареты… А кстати… — Она подняла руку с тонкой белой пачкой, зажатой между пальцев. — Вот и они. Покуришь со мной? Гермиона фыркнула, оставив это предложение без комментария. Но не убежала тем не менее, продолжив наблюдать за действиями слизеринки. — Гордая, — выдохнула Паркинсон вместе с дымом. — Знаешь, я возможно не такой гений, как ты, но в жизни кое-что смыслю. Например, с самого детства я уяснила одну мудрость: если тебя кто-то бесит, то он или тот, на кого ты очень сильно похож, или тот, на кого ты бы хотел быть похож, но не можешь по причине некой внутренней зажатости или запрета. О, философия змеиная пошла. Как это мило. — А может всё проще, — язвительно ответила Гермиона, — и все люди разные. Есть честные и открытые, а есть заносчивые, высокомерные, спесивые, чёрствые стервы с ледяным сердцем и с самомнением до небес! Ладони Гермионы сжались в кулачки. Хорошо. Это было очень хорошо. Давай же, отвечай. Маленькая словесная битва для выпуска пара — и совсем полегчает! Но у Паркинсон были явно другие планы. Потому что она лишь затянулась со смаком и ответила расслабленно: — Ты в курсе, что описала себя только что? Чего ты мелешь? Гермиона определённо не сумела скрыть возмущение, потому что собеседница сделалась ещё довольнее. — Правда, Грейнджер. Слово в слово. Образцовая заносчивость. Ты свой взгляд видела со стороны? До тебя нужно продираться сквозь чёртову каменную стену. Не удивительно, что твой нищеброд дал задний ход. Вот зачем мужчинам совершать миллион усилий и бороться, если можно получить сладкое, лежащее на поверхности? — Может быть потому, что я не шлюха! — Стереотип, — невозмутимо ответила Паркинсон. — У тебя было занудное воспитание, уж извини. Никто не предлагает трахаться направо и налево. Можно быть сладкой и манящей и иметь достоинство. Это называется любить себя и осознавать свою прелесть. Ты свою осознаёшь, м? Ты знаешь, какая ты? Неожиданный поворот разговора, однако. Гермиона почувствовала, как ком жгучей злости поднялся к самому горлу и закипел. Это было обидно, потому что сука каким-то чудом увидела её самое уязвимое место и при этом сохраняла спокойствие. Поднялась наконец. Ростом — ниже Гермионы на полголовы, но вид такой гордый! Медленно двинулась навстречу, оттопырив в сторону руку с дымящейся сигаретой. — Признай, мисс отличница. Просто признай, и это будет во благо тебе и всем окружающим… Что ты тоже не добренькая и делаешь о людях ложные поспешные выводы, что так похоже на тех, кого ты ненавидишь. Что мы обе стервы, но совершенно по-разному, и твой сучизм в корне отличается от моего. Мой притягивает, а твой похож на шипы. Пожалуй… Вот же чёрт! Она в чём-то права. Это бесило нещадно, но Гермиона сумела вполне обнаружить зерно истины в этих словах. Даже ответа не нашлось. Пэнси тем временем оказалась напротив уже совсем близко. Отбросила сигарету прочь и приподняла одновременно уголок рта и одну бровь, скрестив руки на полной груди. — Хочешь поговорить об этом? Чтобы впредь не пришлось тратить время и нервы на пустую бессмыслицу, м? Да. Отчего-то хотелось ответить да, и Гермиона даже слегка растерялась от такого желания. — Если такая умничка, то поведай, — подняла она голову выше и подобралась, чтобы ещё больше указать на разницу в росте. — Я быстро усваиваю новое. Паркинсон растянула губы в широкой улыбке: — О, тебе это обойдется дорого. Конечно. Сейчас она будет торговаться, увиливать и смаковать чужую слабость. — Так я и думала! — оскалилась Гермиона. — Ничерта ты не знаешь! Ты просто… — Для начала подбери сопли по поводу своего тормозного бойфренда, — твёрдо перебила её Пэнси. — И утри ему нос, придя на бал с кем-нибудь шикарным… Лучше со Слизерина. — Что? Ты шутишь? — Гермиона готова была рассмеяться. — Это будет слишком. — Вот именно, — тихо и нарочито восторженно промурлыкала Паркинсон. — Это будет идеально… Вообрази себя в образе звезды в обществе кого-то уровня Адриана Пьюси или… скажем, Теодора Нотта. — Как ты себе это представляешь? Я приду к вам и скажу: о, пригласите меня кто-нибудь, чтобы… Гермиона покачала головой с улыбкой. Правда, это очень смешно. — Мерлин, — закатила глаза Паркинсон. — Я тут зачем, а? — опустила на секунду взгляд на свою руку, чтобы поправить перстень на пальце. — Вроде уже вызвалась даже, пусть ты и не попросила по-человечески. Подгон с меня. Образ тоже. Приглашение получишь в ближайшее время. — Она снова улыбнулась и подмигнула. — Будь уверена, оно придёт раньше, чем твой рыжий пень откроет свой рот и произнесёт такие важные для тебя слова. Гермиона не верила ей. Но если вообразить, что предложение Паркинсон — правда, то оно очень нравилось. Очень-очень. Настолько, что даже пульс забился иначе, а в голове уже выписалась чёткая картинка, где Рон ловит с пола свою отпавшую челюсть… — Только вот что, — проговорила Пэнси достаточно серьёзно. — Я могу устроить легко и красиво. Но спасать я тебя не буду. Роль жилетки — тоже мимо. Мне это нахер не интересно… Если ты правда хочешь реветь, то, ради Мерлина, без меня. — Не хочу, — уверенно ответила Гермиона. — Ммм, отлично. Тогда после приглашения, которое, как ты должна знать, не может быть фикцией, я сообщу тебе место и время для подготовки. — А как я пойму, что ты… — Что я тебя не наебала? — округлила зелёные глаза Паркинсон, разведя в стороны свои манерные ладошки. — Пожалуй, никак. Но если уж и бороться со стереотипами, то лучше начать сейчас… Она вытянула вперёд открытую руку. Это было удивительно, даже сюрреалистично на вид. Гермиона задумалась на секунду. В чём змеиная выгода от такой милости? Потешить слизеринцев гневом героя войны в лице Рона? Пожалуй, это логично. Заодно подлизнуть старосте? Выказать лояльность фактически правящему Гриффиндору? Всё вместе — вполне. Но отчего-то ничто из перечисленного Гермиону не напугало. И когда её ладонь наконец соединилась с ладонью Пэнси, и «рукопожатие века» состоялось, то она осознала, что необычные тенденции нового учебного года каким-то волшебным образом сумели захватить с головой и её. Да-да, вот так просто Гермиона Грейнджер умудрилась щекотнуть горячий панцирь грозного зверя.