~ Поттер ~
Тренировка по квиддичу могла пройти хорошо, если бы… Если бы… Она не присутствовала бы сегодня на трибунах. Пэнси Паркинсон. Девушка, которой становилось слишком, слишком много — повсюду, как вездесущего привидения, внезапно или ожидаемо, случайно или не очень — её волосы, её голос, её глаза кошки… Блять. Она будто преследовала, ползла за ним, тихо шепча: я знаю, я всё знаю, я всё всё всё про тебя знаю. Этот смех. Манкий, пугающий. Пугающе завораживающий, если уж быть до конца честным… Гарри однако понимал, что это простая паранойя. Что это просто его совесть, которая всё-таки была жива где-то в толще внутреннего хаоса. Так нельзя Гарри. Ты староста Гарри. Ты собираешься стать самым крутым аврором, Гарри. Ты не можешь вот так просто швыряться дурью, пока никто не видит, а потом лгать и улыбаться друзьям, типа всё хорошо. Всё дело в нём. Точка. А она… Она просто сближается с Гриффиндором так, как умеет. Желает примелькаться, дать понять, что она тут своя. Но, но, но… Гарри бы справился со своим бредом прекрасно. Волшебную силу полёта и физического насыщения от тренировки никто не отменял… Если бы рядом с Паркинсон на трибунах не присутствовали её дружки. И нет, дело не в самой Пэнси, не в Теодоре Нотте, и не в Блейзе Забини. Всё дело было в главной «звезде» троицы — в чёртовом Малфое. Самое интересное, что ему, Гарри, по сути было плевать на них всех — как будто Слизеринцы в первый раз наблюдали за «вражеской» тренировкой! Херня. Все уже давно привыкли. Белобрысый павлин вынес мозг Рону просто фактом своего присутствия, а тот незаметно — всем остальным. С одной стороны агрессия на поле была плюсом, с другой — эти гневные вибрации так дёргали воздух, что притворяться, что всё хорошо, было попросту невозможно. — Блять, Гарри. Как же он меня бесит, — прошипел Рон сквозь стиснутые зубы, едва они вернулись в раздевалку. Ожидаемо, друг. Гарри только тихо прыснул, пожав плечами. Его собственный сердечный ритм ещё даже близко не пришёл в норму, и вот началось… — Меня дико бесит, что он рядом с ней… Да. Паранойя Рона приобрела новый масштаб. Даже сейчас, когда налетались и утомились блять просто по самое, его всё не отпускало. И это не удивительно. Рон Уизли — чистокровный волшебник. И пусть Джинни оказала на него влияние, использовав подходящие им родовые приёмчики, успокоила буйный нрав виртуозно «почистив» его память от ненужного хлама, после одарила маленькими заклятьями молчания всех свидетелей — это помогало скверно. — Рон, рядом с ней я, — нехотя ответил Гарри. — Потому что она живёт в Башне Старост, и шансов попасть туда у тебя явно побольше, чем у Малфоя… — Я про занятия. Ты видел, как он на неё пялится? Мерлин, Годрик, кто-нибудь великий и могучий… Вы слышите? Помогите, блять, пожалуйста. — Конечно, Рон, — продолжил Гарри, едва подавляя раздражение. — Потому что на неё в принципе все пялятся. А сейчас рядом с ней её группа, в которой есть слизеринцы мужского пола. Почему тебя не бесит Нотт или урод Монтегю например? Или этот итальяшка? Эти будут явно посмелее хорька. — Выдохни, Уизли, — встрял Маклагген и хлопнул Рона по плечу. — Говорят, Малфой — пидор. Его подружка — просто прикрытие, и была им всё это время… Если верить последним слухам. — Это точно, — подхватил Симус. — По нему в общем-то видно, что он девушками не интересуется. Ставлю на то, что он колдует себе второе тело и ебёт сам себя. Или дырку в зеркале прорезает. — Фуу! — Не смешно нихера, — огрызнулся Рон. — Конечно нет, — мерзко шепнул Маклагген. — Береги лучше свою рыжую задницу. — Идите блять нахуй! — Серьёзно, Рон, — снова попытался Гарри мирно. — Твои опасения напрасны. Гермиона умная. И она любит тебя. Просто тебе… не надо было тупить. Какого чёрта вообще завели эту тему? Какого вообще в принципе хотелось говорить? Гарри был зол. Какого хера вокруг так много суеты? Почему он вовлечён в неё — в эту тупую трясину? И вообще… Сука, гоняться за золотым мячиком после всего пережитого — как же это, чёрт подери, мелко и глупо. Нужно притворяться ребенком в тот миг, когда ты уже ничерта не ребёнок. И не ребенок ты как будто уже гребаную тысячу лет. Гарри почувствовал как его руки начали мелко трястись. Никто, разумеется, не заметит — мало ли? Устал. Но… Гарри прикинул, сколько примерно ему осталось до часа одиночества. Часов пять? Много! Невыносимо. Он больше ничего не стал комментировать. Рональд как будто понял это сам, что нахер зря начал снова ворчать, и замолк. Гарри поспешил сбросить с себя потные шмотки и запечататься в своей душевой. Добавил побольше заглушки на всякий. Чтобы нахер не вздумали как-то трогать и дёргать! Челюсти крепко сжались. Он воткнул лоб в каменную стену — почти ударился об неё с отчетливым звуком столкновения. Это было даже больно — эмоции не дали рассчитать удар. Свободен. Ты молод, здоров и свободен, Гарри. Ты герой, Гарри. Весь мир вертится для тебя. Твой отец жил с этим внутри. Делал что хотел, был звездой. Почему, сука, почему, ты блять не можешь??? Наверно потому, что эта свобода была нежеланной. Он не хотел её на самом деле. Он тот, кто привык сидеть в каморке, кто привык считать это миром. Тот кто всю жизнь жил будучи срощенным с чужой душой. Он не получил удовлетворения от избавления. Он получил лишь проклятую пустоту, которая сейчас наполняется собственным, невесть откуда взявшимся ядом. Чёрт! Как же она нужна ему — Джинни. На ум пришли её игривые планы, когда она шепнула ему тогда, в поезде, что устроит всё так, что после тренировок они будут принимать душ вместе. Даже рассказала, как это сделает, и вот… Она летала сейчас — ну прям сама серьёзность. Вся в игре, вся такая строгая, блюла порядок. Ни шагу в сторону. Ни единой улыбки. Даже по имени не назвала ни разу. Никого. Потому что так положено, видите ли. Гарри зажмурился, плотно сжав губы. Сука! Какого чёрта?! Рука сама скользнула по телу вниз, дотронулась до члена, который уже успел наполовину налиться кровью от мимолётных фантазий о её подтянутом, обнажённом и полностью мокром теле рядом с ним. Блять. Рука сжалась крепко. Глаза зажмурились ещё сильнее. Не хватает, не хватает, не хватает. Пальцы скользнули вверх, и Гарри откинул голову назад, облизнув верхнюю губу. Не хватает тебе, зависимый придурок. Гарри утешал себя только тем, что его отец наверняка был не лучше. Если верить всем слухам об активности, смелости и даже борзости Джеймса Поттера, то можно вполне сделать вывод, что он не был робким и в сексе. Блять, наверняка трахался сколько хотел и с кем хотел, и как бы иллюзия их счастливой пары с матерью не застилала глаза, Гарри отчего-то уже не верил в неё так, как раньше. Да, блять… Он облокотился одной рукой о стену. Как бы сейчас звонко ударить по мокрой заднице — и после глубоко войти в тёплое тело, и замереть, смакуя, на несколько секунд. Пальцы сделали пару плотных и длинных скольжений, пуская волну мурашек от области паха по всей коже. Или в рот — вот это было бы круче. Служение на коленях. Джинни робко пробовала всего раза три, а он втайне мечтал разжечь её интерес сильнее в течение этого учебного года. Чтобы она дошла до конца, полностью развязав себя… Гарри выдал придушенный стон, качнув бёдрами, закрывая глаза. Рука в этот момент дернулась резче, с силой сдавливая головку. Потому что… Он хотел бы представить Джинни прямо сейчас, её маленький услужливый ротик, но отчего-то не может. Он не видит её тела. Он чёрт побери зол на неё! Она наказывает его, и это бесит. Настолько что хочется наказать её в ответ. В запечатанной душевой послышалось рычание. Кто-то надломил их понятную жизнь. У них было самое важное, самое драгоценное в понимании Гарри — доверие. Она отобрала его, или… он сам его предал! Не хватает. Ему мало. Ему много. Слишком много свободы и слишком мало его наркоты. От этого рука скользит по члену ещё быстрее. Гарри вспоминает сейчас не реальные впечатления. Он решил пойти до конца, до дна, и восстановил в памяти ту порнуху, за которой как-то застукал Дадли, пока родаков не было дома. «Чего стоишь?» — усмехнулся тогда Дурсль-младший. — «Может хотя бы в кино посмотришь, как это бывает.» Гарри забыл тогда, как дышать. Его тело оцепенело, а вся кровь отлила точечно к низу живота, и он даже может поклясться, что это было самое сильное и острое возбуждение в его жизни. И вот снова… Эта брюнетка с размазанным макияжем и необъятным бюстом скачет, издавая тошнотворно поддельные блядские звуки. Волосы налипли на лицо. Мужская рука перемещается с её шеи к челюсти, и покорный рот с распухшими губами открывается, чтобы принять в себя мужской палец, издать блядские чмоки. Рука в реальности заметно ускоряет свой ритм… Гарри простоял тогда с открытым ртом, в идиотском недоумении всего несколько секунд, после сбежал, пылая от стыда и возбуждения, но успел уловить этот момент, когда девушка была отброшена почти грубо назад, склонилась над блестящем от влаги членом с открытым ртом и вобрала его полностью с пошлым мычанием. Со смаком, блять. Въелись в память прочно — секунды внутреннего пожара. Ему, его агонии и рабочей руке на радость. Гарри бесстыдно и нагло представлял себя на месте актёра-мужчины, работая ладонью яростно и с отчетливым звуком. Я заменю тебя грязью, моя хорошая. Потому что хочу. Мне это так пиздецки надо. Надо, сука, надо! Он зарычал в голос, и после бешеный спазм сковал его лицо, натянул жилы на шее почти внезапно. Оргазм настиг Гарри. Неслабый, но в нём больше боли. Он буквально вынудил своё тело выплеснуться, выдавил. И этого чертовски мало. Минута или две на покой, и дальше… Он смоет с себя всё полностью. Вздохнёт, ощутив подобие свежести. Устаканит свой ритм. И примется считать минуты до часа своей эйфории. Сколько там? Где-то четыре часа и сорок пять минут…~ Грейнджер ~
Не желаете выпить со мной яду? Приглашенный почётный гость клуба Слизнорта подошёл к Гермионе так близко, что ей стало не по себе… Он что, считает, что это нормально? Во-первых подбираться к студенткам почти вплотную, а во-вторых предлагать отраву? И вообще, остальных «слизней» игнорировать некрасиво… Однако он улыбался так очаровательно и загадочно, что она невольно кивнула. Она даже не заметила, как оказалась сидящей с ним за одним почему-то маленьким столиком почему-то в полумраке. И да, почему-то она глупо улыбалась в ответ. — Выпейте со мной, дражайшая мисс, — то ли шепнул, то ли прошипел гость, и поднял искусно отлитый стеклянный бокал с каким-то дико-зелёным снадобьем. — О… — Рот и глаза Гермионы тут же округлились синхроном. — А там… правда… яд? Вопрос вышел немного глупым, но гость утвердительно кивнул, огладив аккуратную чёрную бородку и сверкнул взглядом точь в точь в цвет содержимого своего кубка. — О да. Лучший из лучших. Животворящий яд сотни отборных гадов, выращенных в лучшем серпентарии лично мной. Не стесняйтесь. — Простите, но нет, — уже нахмурилась Гермиона. — Я… Я даже имени вашего не знаю, уважаемый гость… — Гость? — Поднял одну бровь незнакомец, и после вальяжно откинулся на спинку своего стула и обвёл плавной рукой комнату. — Ну что вы. Я хозяин этого чудесного Дома, а гость здесь не кто иной, как вы. Впрочем, меня это ничуть не устраивает. Мы просто обязаны породниться в кратчайшие сроки. Так надо, вы знаете, поэтому пейте… Гермиона чуть не ударила кулачком по столу. — Породниться? Да кто вы… — Салазар, — перебил он её возмущение самым спокойным тоном, однако крылья его точёного носа слегка напряглись — будто бы от тихого раздражения. — Са. Сал… Слизерин? Да блин ладно?! — Люблю догадливых, — мурлыкнул достопочтенный псих. Гермиона попыталась оглянуться, чтобы выкрикнуть «Помогите!», однако шея не пожелала исполнять эту простую просьбу хозяйки. Рука, впрочем тоже оказалась вероломной и не нашла волшебной палочки. Глаза оказались покладистее — она сумела зажмурить их, но когда открыла, то дёрнулась, потому что гость исчез и на его месте уже сидел министр Бруствер. — О, вы… — Я, — ответил голос того самого «гада». — Это всё тот же я. У меня много лиц. Моргни ещё, чтобы увидеть новые. Гермиона не собиралась этого делать, но глупые ресницы хлопнули сами, и на месте Кингсли оказался уже Люциус Малфой. Она отшатнулась в панике. — Ты видишь те, что являются моими лучшими ипостасями… Дальше будто бы послышался бархатистый, но вполне злорадный смех… где-то у неё в голове. Гермиона принялась биться, будучи по-прежнему прикованной к своему стулу. Её взбешённые от паники зрачки показали ей ещё множество знакомых и незнакомых людей. «На помощь!» — наконец пискнула она, когда кубок точно такого же ядовитого зелья сдвинулся с места и начал подниматься к её губам. — Ты ведь не была посвящена, как надо. Но мы это исправим сейчас, — ответила уже почему-то Амбридж всё тем же таинственным мужским голосом. — Нет! — она снова закрыла глаза. — Да, — мягко упорствовал многоликий, и она разлепила веки, решив, что убегать от реальности было крайне глупым решением. Перед ней в тот миг улыбался уже Малфой-младший. — Я, правда, хочу лично посвятить тебя… Она невольно зависла на его не по-малфойски лучезарной улыбке, и когда сделала вдох, ядовитый кубок плотно прилип к её губам и наклонился. Прохладная жидкость коснулась рта, и тот зачем-то приоткрылся, впуская в себя это безумие. Одно мгновение — и сотни мелких иголочек закололи язык. Это было больно, но… чёрт возьми так приятно! Она даже сделала глоток побольше. Да, да, это вкусно. Напоминает… Она не разобрала точно, что именно ей напомнил вкус этого продукта дойки некой сотни отборных змей, потому что увидела напротив саму себя. Умница, улыбнулась она себе и плотоядно облизнула губы — так завораживающе, что сердце сделало скачок в груди и… заставило её пробудиться. Чертовщина, да и только. Примерно так можно было сформулировать самую яркую мысль этого дня, в течение которого Гермиона то и дело возвращалась к этому странному и необычайно яркому сну. И сейчас уже вечер, и… наверное хватит. Она внесла в свой список дел пункт «продолжить оформлять исследование факультета в письменном виде» — разумеется после всех остальных дел, в число которых входила преимущественно забота об общественных интересах. Личные волнения так и болтались где-то в самом конце этого беспрестанного пополняемого рукописного чудовища. Ей нужно было начать полноценную ассимиляцию с факультетом. Хотя бы потому что не только сон, но и вполне реальное около-дружеское письмо министра намекало об этом. Ей нужно было думать лучше, изучать тщательнее и быстрее. Итак, если начать с начала и обозначить коротко, то слизеринцы… Она бы вот прямо сейчас смело вывела два первых пункта: Заносчивые. Высокомерные. Однако после, потерев слегка подбородок, она бы не менее решительно их вычеркнула, возбранив себя за то, что такими шаблонами может размышлять только предвзято настроенная малолетка. А она… Она уже взрослая, и она, чёрт возьми… слизеринка. Что-то уже в ней поменялось. Эти стереотипы никуда не годятся, и потому — вдох,. И попытка вторая: Слизеринцы… Богаты. Как правило. И разумеется следом на это слово, как по щелчку, воображение подкинуло Его сияющее, высокородное Великолепие в белом, как чёртова грива единорога, смокинге, украшенном сиянием десятков бриллиантов… Она даже головой потрясла, чтобы выкинуть наваждение, но оно уже, кажется, привыкло так шутить с Гермионой. В последнее время. И нет, это вовсе не значило, что Малфой был завсегдатаем её мыслей. И, тем более, это не значило, что он ей снился. И уж тем более, тем более, это совершенно точно не значило, что он ей снился в весьма откровенных снах. Просто… Просто он был самым рафинированным представителем семейства змеиных. Самым-самым «концентратом», и возможно, не зря они с его отцом пригрезились ей в последнем сне в качестве лучших адептов… И если брать во внимание этот «концентрат» — в качестве объекта исследования, разумеется — то смело можно было сделать вывод, что слизеринцы прежде всего чтут личные границы. Иногда, конечно же, они считают себя вправе нарушать их, однако быстро поправляют тогда, когда это им выгодно. Просто отрезают — жёстко и холодно. Вот же чёрт! Гермиона закрыла руками лицо и потёрла уставшие глаза… Она назвала Малфоя по имени. Первая. Это было так тупо — припереться за ним в тёмный угол библиотеки с нарушенной способностью говорить в своей привычной твёрдо-деловитой манере. И конечно, было ещё наивнее думать, что это для него что-то значило. С чего это он должен был ответить взаимностью? Поулыбался победно и, к слову, немного маньячно, и хватит на этом. Хороший был момент для понимания, что так и до́лжно вести себя слизеринцам: холодно и отстранённо. А все поползновения совершать исключительно из соображений политики. Так она и постарается поступить в будущем. И больше никаких имён для тех, кому это не нужно. Никаких первых шагов! Малфоя она продолжит называть «сэр». Решено! И вообще… стоп! Гермиона снова потрясла головой. Она больше не собирается думать о сокурсниках, как об отдельных личностях. Это класс, группа для исследования, общность. И точка. Нужно будет изменить тактику мышления. Срочно. А отдельно лучше подумать о близких… Например о Роне, отношения с которым впали в анабиоз и повисли в воздухе. И что с этим делать Гермиона по-прежнему не имела никакого представления. Всего три недели учёбы, а он уже успел вынести её равнодушием, потом буйством и ревностью, теперь же притих и совестился за то, что якобы перебрал на её дне рождения и не вовремя отключился. Гермиона снова задумалась об этом и слегка похолодела внутри. На языке отчего-то почувствовался тот самый вкус яда из сна, и воспоминание остро и коротко кольнуло мозги. Мерлин, до чего же всё вышло некрасиво! Она старательно избегала общения с ним, бесконечно раздумывая о том, что, как и почему случилось в ту роковую субботу. Его выставили идиотом, которым он не являлся. Да, за напряжение и неуместные эмоции отхватил заслуженно, но в целом… Гарри поступил очень жёстко. Это было… необычно. Джинни следом, пожалуй, сработала не менее жестоко, а сама Гермиона… Она не могла отделаться от мысли, что всё вышло ей в угоду. Неведение и потерянное состояние Рона было ей на руку. Выгодно. Мерлин, да она, кажется, и впрямь успела где-то травануться коварством… Джинни, если быть объективной, всё далось нелегко. Она очень злилась на Гарри за то, что ей пришлось влезть в воспоминания брата. Я сделаю это для тебя, Гермиона — так она сказала, но чувствовалось, как натянулись прежде безоговорочно тёплые дружеские отношения в их маленьком сплочённом кругу. Нет, такие перемены совершенно не радовали. Вынырнув из размышлений, Гермиона обнаружила себя стоящей у окна в гостиной старост. Она даже не заметила, как добрела, лишённая фокуса — ноги сами привели её, судя по всему. В комнате было тихо и темно. Она оглянулась и выдохнула. Пятница, вечер. А завтра… Завтра суббота и… собрание проклятого клуба. Она пошла было к дивану, чтобы подобрать небрежно валяющуюся на нём сумку и чуть не подпрыгнула. На противоположном диване кто-то сидел. В этом густом полумраке, даже почти мраке — она увидела силуэт со спины. Мурашки выступили на коже так резко, что это оказалось немного болезненным. — Эй, — позвала она, и медленно обошла сидящего, которым оказался… — Гарри… Он не отозвался. Он смотрел в одну точку, когда она приблизилась, и от этого стало не по себе ещё больше. Её сердце изобразило кульбит. — Гарри, — повторила Гермиона и щёлкнула пальцами перед его носом. — Ты меня слышишь? Одна секунда. Две. Три. Он медленно моргнул и, сделав вдох, обратил на неё наконец свой взгляд. — Да, — ответил он таким голосом, словно одной ногой всё ещё пребывал в прострации. После слегка прочистил горло и улыбнулся. В своей привычной манере — тепло и легко. Гермиона тем временем не могла ответить ему подобным. Это было не менее странно, чем его поступок в отношении Рона… — С тобой всё в порядке? — Вполне да, — ответил он тихим голосом. — Я просто размышлял. Отчего-то в темноте это выходит лучше. Видимо потому, что не приходится напрягать мои не самые умелые глаза. — Ты… ты напугал меня. — Извини, не хотел… Гермиона склонила голову, глядя на друга. Что происходит? Ведь совершенно точно что-то происходит. Она принялась судорожно прокручивать все недавние события, в которых ей приходилось наблюдать Гарри или хотя бы присутствовать рядом. Ей внезапно стало важным понять, попытаться найти хотя бы малость из этих крупиц, потому что он никогда, никогда не размышлял в темноте вот так, просто как статуя, как неживой посреди гостиной. Гарри, милый, что происходит? Ей не менее внезапно захотелось обхватить его плечи, потрясти и попытаться вытянуть правду. Он вырубил Рона. Он поссорился с Джинни. И он улыбается ей прямо сейчас. Он вообще всё время улыбается — вот так, одинаково. Гермиону незаметно передёрнуло. Его глаза всегда одни и те же — слишком спокойные. Даже на тренировке, чёрт возьми, хотя этого быть не должно. Правда… Она вдруг вспомнила сегодня — и в голове словно вспыхнула лампочка. Этот короткий момент урока магловедения. Их всех обязали в этом году, без исключения. Старосты точно не имели права не являться на этот предмет. И вот эта секунда — неожиданно всплыла в памяти, когда он отвлёкся от скуки, и что-то в нём мелькнуло, что-то дрогнуло — Гермиона тогда не придала особого значения, но сейчас… Эта тема. Сегодня они снова разговаривали о человеческих природных аномалиях, и речь зашла о детях-вундеркиндах. Зачем-то она подумала о Гарри, посмотрела на него и… Точно! Совпало. Они говорили о детях, которые совершают великие дела аномально рано, но после… в большинстве своем угасают: или с трудом адаптируются и ведут заурядную взрослую жизнь, или же нет, и… о том, что дальше лучше не думать. Что, если Гарри видит себя кем-то похожим? Если да, то сейчас, по окончании всего кошмара, он может пропасть. Он может сам себя затереть, списать со счетов. Не смочь выбраться в одиночку. Господи… Гермиона опустилась рядом с ним на сидение, едва подавляя желание открыть рот. Как бы она сейчас забралась чуть ли не к нему на колени, подпёрла бы рукой подбородок и начала свой допрос. Но нет, это глупо. Это не дипломатично — сразу в лоб, насильно. Она должна сработать не так, а тоньше. Как слизеринка… И потому легко прислонив свою уставшую голову к его плечу, она задала совершенно другой вопрос: — Ты точно-точно не пойдешь завтра к Слизнорту? — Точно-точно, — ответил он спокойно, слегка повернувшись в её сторону. — Думаю, я могу продолжать отказываться от этого цирка, как и тогда. Прости, что не составлю компанию. Она вздохнула, ничего не ответив. Его право. К тому же Слизнорт не его декан. — Расходимся по углам? — спросила она спустя пару минут тишины. Голос вышел крайне подходящим — неподдельно уставшим. — День был непростой. — Да… Гарри осторожно поднялся, и коротко пожелав ей доброй ночи, улыбнувшись так же мягко, чёрт подери, отправился к себе. А Гермиона осталась, додумывать, укладывать в мозгах новые догадки и гипотезы, ругая себя за то, что не замечала, не думала о том, что творится с её лучшим другом. Что не могла просчитать заранее, что он окажется не в себе после всего. Что-то лёгкое упало на пол, издав глухой деревянный стук, когда она наконец встала с дивана. Палочка. Не её. Гарри ушёл в спальню без неё вот так просто. Это. Не-нор-маль-но. И надо, очень надо об этом хорошенько подумать. Сделать этот пункт в списке номером один.