broken

Здание Министерства всё еще огромное и давящее, но теперь Ремусу гораздо проще войти в него. Наверное, он уже начинает привыкать. В этот раз Люпин добирается сам, нервно вспоминая нужные повороты и этажи – они договорились встретиться с Николасом уже у зала суда. Людей в коридорах так же много, как и в прошлый раз, и, ловя тяжелые взгляды нескольких мракоборцев на своих шрамах, Ремус пытается сделать вид, что не замечает их жалящего внимания. Рукоять трости нагревается от тепла ладони, чуть скользит по гладкой поверхности рука, когда он вышагивает к лифту. Немного неудобно – наверное, дед Люпина был немного ниже, но это всё же лучше, чем без опоры совсем. Он мог бы, конечно, слегка удлинить её, но тратить силы на такую мелочь сейчас явно не стоит. В небольшое пространство лифта набивается несколько человек, теснящих его к стене, и Ремус просто облокачивается о неё плечом в ожидании самой последней остановки. Внутри что-то тихонько тянет и ноет в ожидании. От нервов немного подташнивает, и Люпин прикрывает глаза с глубоким выдохом в попытке угомонить свой мозг. Пространство вокруг дёргается, слышится как сквозь вату приятный женский голос, называющий этажи и отделы. Постепенно люди выходят, оставляя после себя освежающую пустоту, но Люпин не торопится открывать глаза, давая себе лёгкую передышку перед решающим шагом. – Должно быть, ты доволен собой. Чужой голос раздаётся совсем рядом, и Ремус резко поднимает голову, тут же натыкаясь взглядом на искривлённую в пренебрежительном отвращении усмешку и льдистые глаза. Светлые волосы, идеально отглаженная мантия. Всё, что Ремус знает о Малфое – он чистокровный, обеспеченный родительскими деньгами и совершенно точно состоявший в рядах Пожирателей Смерти. Люпин без понятия, как ему удалось доказать свою невиновность, но это неудивительно – люди с деньгами и влиятельными знакомствами умеют быть убедительными. До этого момента он только слышал о «белобрысом слюнтяе», как называл Сириус мужа своей двоюродной сестры, но никогда не виделся с ним. И уж тем более не говорил. Ремус предпочел бы, чтобы их знакомство никогда не состоялось, но когда что-либо шло так, как он хочет? Видимо, выражение лица Люпина достаточно растерянное, потому что, не дождавшись ответа, Малфой добавляет ровно: – Это отвратительно. Что подобное существо продолжает носить палочку и называть себя волшебником, – Малфой чуть склоняет голову вбок, и холёные черты его худого лица искривляются, становясь неприятными, отталкивающими, – мало того, так ты ещё и решил, что имеешь право сомневаться в Министерстве. Мерлина ради, они даже доверили тебе ребенка древнего рода. Как расточительно. Если Малфой рассчитывает на бурную реакцию, то уйдет ни с чем. Оскорбления – последнее, чем Ремуса можно вывести из себя. Слабо улыбнувшись, Люпин распрямляет плечи, игнорируя протестующе взвывшие на это движение рёбра, и смотрит на Малфоя сверху вниз. В такие моменты он начинает обожать свой рост. – Насколько я помню, благодаря тем же сомнениям в Министерстве ты сейчас стоишь здесь, а не составляешь компанию своим товарищам по кружку интересов в Азкабане. От бешенства сжатые в тонкую линию губы Малфоя белеют. Ремус видит в его глазах настолько сильное желание доказать своё превосходство, что становится смешно. Подобные люди всегда напоминают ему капризных малышей, что обсыпают других детей в песочнице просто затем, чтобы послушать, как те плачут. Бессмысленная демонстрация отсутствия мозгов. Ремус напрягается, когда Малфой, резким движением доставший палочку, взмахивает ей. Сейчас реакции Люпина слишком медленные из-за усталости, он не успеет отразить удар, если тот будет. Но Малфой просто останавливает лифт, чтобы, несомненно, высказать всё, что хочет. И как назло, они здесь остались вдвоем, а Ремус даже не заметил. Бога ради, Люциус что, специально ждал этого момента, чтобы они остались наедине? Ему больше заняться нечем? Они даже незнакомы. – Моя невиновность кристально ясна, чего нельзя сказать о Блэках. Сегодня я с радостью посмотрю, как его возвращают в Азкабан к товарищам по интересам, – Малфой улыбается подозрительно довольно, и Ремус инстинктивно напрягается, – кстати, я надеюсь на трогательное представление прощания. Ты же будешь его навещать, да? Каждый месяц, как исправная преданная псина. В груди тяжелеет медленно и неумолимо — ещё не ушедший окончательно волк внутри громко лязгает челюстью, призывая впиться зубами в чужую глотку. Ремус сжимает рукоять трости сильнее, не отводя взгляда от холодного снега чужих глаз. Он не собирается потакать этому бессмысленному обмену колкостями и оскорблениями. Сейчас есть дело гораздо более важное. Коротко вдохнув, Люпин проговаривает ровно: – Пусти лифт. Малфой, впрочем, не скрывает своего удовлетворенного веселья от разговора. Постучав пальцами по вычурному набалдашнику абсолютно черной трости с утонченной резьбой по всей длине, он чуть приподнимает светлые брови в ответ. – А не то что? Большой плохой волк разорвет меня в клочья? Ремус не может сдержаться – реакция прёт из него быстрее, чем он успевает подумать о рациональности. Широко и зубасто улыбнувшись, он делает шаг вперед и чуть склоняется, нависая сверху, от чего Малфою инстинктивно приходится сделать шаг назад. – С этим ты опоздал на день. Большой плохой волк готов принять тебя в следующем месяце. Люпин ненавидит сущность оборотня с того момента, как стал им, но сейчас, видя, как появляется в чужом взгляде что-то, похожее на страх, он, наверное, впервые ощущает слабое и злорадное удовлетворение. Впрочем, оно быстро уходит от осознания – его боятся просто потому, что он чудовище. Это ужасно. Каким бы ни был человек, пугать одним своим присутствием Ремус никого никогда не хотел. Едва сдержав усталый шумный выдох, Люпин отходит, чтобы снова опереться о противоположную стену. Казалось бы, и так бессмысленный разговор на этом можно закончить, но Малфой никак не может заткнуться. Ремус начинает потихоньку закипать — время идёт, ему нельзя опаздывать, а быть развлечением для этого куска чистокровного ксенофоба не хочется тем более. – Я бы отбирал у каждого оборотня палочку и сажал на цепь. – Избавь меня от своих нереализованных фантазий, Малфой, мы не настолько близки. Ремус огрызается, дотягиваясь до собственной палочки, чтобы запустить лифт, и замирает, когда Малфой проговаривает слова, от которых в голове мигом пустеет то ли от шока, то ли от чужой наглости. – Ну куда мне до Блэка. Уж он-то был в состоянии вытрахать из тебя всю эту злость, да? – Люпин застывает на пару секунд, выглядя потрясенным, и Малфой улыбается еще шире, – что, ты же не думал, что никто не узнает об этой мерзости? Я знал, конечно, что Сириус полное разочарование для семьи, но ебать оборотня? Он упал ниже некуда. – Заткнись. – Не нравится слушать правду? Люпин качает головой и взмахивает палочкой, желая сейчас наслать на придурка какое-нибудь заклятие. Лифт, наконец, приходит в движение. Он не собирается ничего отвечать на это. Он не собирается слушать, но Малфой, ставший рядом с ним лицом к дверям, продолжает говорить, и у Ремуса не остается выбора. – Ты действительно поверил, что всё может кончиться хорошо? Вспомни, кто ты, Люпин. Я уверен, суд поднимет вопрос о твоей возможной роли в становлении личности ребенка после того, как откажет Блэку. В конце концов, чему ты сможешь научить Поттера? Бегать на четвереньках и есть сырое мясо? Лифт останавливается, извещая о прибытии, и Ремус почти что выбегает из едва открывшихся дверей. Ещё немного – и он бы прислушался к желанию волка оторвать белобрысую голову и швырнуть подальше в коридор. Видимо, выражение его лица достаточно говорящее, потому что уже ожидающий у входа в главный зал Николас, едва заметив приближающегося Люпина, встревоженно хмурится. Легко кладёт свою ладонь на плечо, заглядывает в глаза. – Что произошло? – Ничего важного. Я не опоздал? Николас косится подозрительно куда-то ему за плечо, и Ремус слышит лениво приближающиеся шаги неспешно проходящего мимо Малфоя. Пришел насладиться заседанием как магглы ходят в цирк. Какого чёрта его вообще пустили? Только дождавшись, пока Малфой удалится в зал, Николас отвечает, не напирая и не выпытывая у Ремуса подробностей встречи, о которой он наверняка догадался. – Нет, вовремя. Все собрались, сейчас будут начинать. Готов? Вряд ли к такому можно быть полностью готовым, но Ремус всё равно кивает. Боги, только бы не расклеиться, когда он снова увидит Сириуса. Вновь оказаться в огромном зале с сидящими полукругом людьми всё ещё довольно неприятно и давяще, но Люпин в какой-то мере рад, что уже бывал здесь раньше. Ощущения не новые, и потому переносить их проще. Судья в этот раз мужчина, но на лице его точно такое же безэмоциональное выражение. Должно быть, издержки профессии. Первые вопросы вполне стандартные, похожие на прошлое заседание. У Ремуса спрашивают имя, причины поданного прошения и зачитывают начало протокола. Только после формальностей начинается часть, которой они с Николасом опасались. Начинаются реальные вопросы. – С прошлого заседания прошло почти полгода. Почему вы решились лишь сейчас? Судя по протоколу, в прошлый раз вы даже не явились на суд, хотя были заявлены свидетелем со стороны защиты. Ремус заставляет себя никак не реагировать внешне, хотя первый порыв опустить взгляд очень силён. «Они будут не только слушать, но и смотреть», раздается в голове одно из напутствий Николаса, «любой жест, показывающий неуверенность или вину, будет засчитываться как очко не в нашу пользу». Врать тоже не стоит, это Люпин помнит с прошлого раза, поэтому он отвечает правду. – В первые месяцы я справлялся с потерей своих друзей. Это было...тяжело для меня. Затем я должен был позаботиться о Гарри. – Что ж, мы уже поняли, что вы довольно занятой ...человек, мистер Люпин, – с явно намеренной секундной запинкой проговаривает судья, и на лицах нескольких присяжных появляются едкие и едва заметные ухмылки, которые они безуспешно пытаются прикрыть руками, – но, как я думаю, на это ваше решение мог повлиять и визит в Азкабан, совершенный вами некоторое время назад. По рядам прокатывается тихий рокот из шепотков, но Ремус даже не пытается вслушаться в них. Он не собирается позволить этому сбить себя. Ровная спина, ровный взгляд, ровный голос. – Да, так и есть. – Что Блэк сказал вам? – Он рассказал свою версию событий, произошедших в те два дня. – Полагаю, в этой версии он предстаёт невиновным? Знаете, мистер Люпин, если бы мы рассматривали дело каждого осужденного в Азкабане, заявляющего, что он невиновен, то жили бы в этом зале круглосуточно. Снисходительный тон судьи бьёт по нервам, раздражая. «Это, блять, твоя работа», хочется ответить Ремусу. Но вместо этого он почтительно чуть склоняет голову, надеясь, что это не выглядит со стороны насквозь фальшивым так же, как им ощущается. – Конечно, я осознаю, насколько дорого ваше время. Я благодарен каждому члену Совета за предоставленную возможность выяснить правду раз и навсегда. Конечно, это работает. На лицах многих волшебников, сидящих вокруг, появляется польщенное удовлетворение. Высокородным снобам выказали должное уважение. Ремус ощущает себя кланяющимся петухам идиотом, но сейчас он готов на что угодно. Судью, впрочем, таким трюком не проймешь. Он всматривается долгим взглядом в лицо Люпина прежде, чем продолжить. – Конечно, Министерство всегда будет стоять на страже справедливости. Это дело было довольно запутанным и жестоким, но мистер Блэк под зельем правды признал свою вину. Вам это доказательство видится недостаточным? – Доказательство неоспоримо, ваша честь, – отзывается Ремус, зная, что ни в коем случае нельзя даже намека делать на то, что Министерство сделало что-то не так, – но у меня есть предположение, что эмоциональное состояние Сириуса Блэка на тот момент могло повлиять на правдивость его ответа. – Поясните. В зале повисает тишина. Не давящая и осуждающая, как обычно, а заинтересованная. Несколько человек даже заинтриговано склоняются вперёд, ожидая его ответа. Как зрители цирка в ожидании, когда же лев прыгнет в огненное кольцо. Ремус давно, еще в школе, читал о случаях, когда дикие звери, устав от ужасных условий и беспощадной дрессировки, бросались прямиком в зрительный зал, разрывая на куски всех подряд. – Сириус предложил сменить Хранителя тайны Поттеров, из-за чего они впоследствии погибли. Из-за этого он считает себя виновным в их смерти, пусть и косвенно. Насколько мне известно, подобных тонкостей зелье отличить не способно. На некоторое время судья замолкает, и Ремус пока не позволяет себе надеяться, что это хороший знак. Он просто ждет реакции, продолжая стоять и чувствуя, как в ответ на такое долгое напряжение начинают гудеть ноги и неметь сжимающая рукоять трости рука. – Полагаю, в ваших словах есть смысл. Что же вы предлагаете? – Омут памяти. – Воспоминания можно изменить, мистер Люпин, если захотеть. Самовнушение – сильный инструмент в таких вещах. – На этот случай мы пригласили нужного специалиста. Она занимается распознаванием истинности воспоминаний больше двадцати лет. На этот раз судье свою реакцию скрыть не удается. Темные брови его подскакивают, выдавая удивление. Ещё бы, таких специалистов в магическом мире – по пальцам пересчитать. Слишком сложная магия, требующая от волшебника и долгих лет упорных тренировок, и наличие дара к легилименции. Этот способ убедить присяжных и судью, изначально настроенных на отказ, они с Николасом отыскали, когда рылись в копиях старых протоколов самых сложных и запутанных дел. Пришлось перелопатить огромную стопку свитков в кабинете прежде, чем Ремус наткнулся на упоминание такого специалиста. Вроде бы, в том заседании волшебницу подозревали в привороте богатого магла, который умер затем странной смертью. Последний волшебник, занимавшийся похожим делом в здешних краях, умер пару десятилетий назад, и пришлось искать кого-то ещё едва ли не в каждом уголке континента. Нужную женщину Николас каким-то образом откопал в Индонезии, а потом чудом, не иначе, уговорил участвовать в суде. Чудом и обещанием большого вознаграждения. – Признаюсь, это уникальный случай в моей практике, – отвечает, наконец, судья, после размышлений, – было бы глупо отказаться от такой возможности. Вы можете присесть, мистер Люпин. Приведите осужденного! Ремус едва успевает тяжело опуститься на скамью прежде, чем в зале появляется...клетка. Люпин благодарен за то, что уже сидит, потому что в ином случае его ноги бы просто подкосились от представшего вида. Клетка тесная, железная и с, мать их, шипами, обращенными вовнутрь. Места так мало, что они гарантировано будут впиваться острыми концами во все части тела при любом движении. Судя по тому, с каким грохотом клетка трясётся, содрогаясь от любого малейшего касания, становится понятно, что делалось это намеренно. Чтобы причинять узнику как можно больше боли. Клетка выглядит так, будто сделана для какого-то ужасно опасного животного, монстра, но в ней всего лишь человек, лишенный магии, в ней Сириус, и это выглядит... Это бесчеловечно. Ремус с силой впивается пальцами в собственное колено, на котором наверняка тут же нальются черные синяки. В темной камере Азкабана Люпин не видел многого, но сейчас, при свете многочисленных факелов, Сириус выглядит ужасно. Бледная, белая почти кожа, подрагивающие плечи, спутанные волосы, закрывающие часть лица с воспаленными глазами. В вычищенном до блеска зале заседаний этот фрагмент Азкабана смотрится как неправильно подобранный фрагмент пазла, чью картинку собрали полностью, но пихнули последнюю детальку из другого набора в самый центр. Судья говорит что-то, но слова его раздаются где-то на периферии как белый шум. Все, что видит Ремус – это чужой загнанный взгляд, настороженно-испуганно оглядывающий смутно знакомую обстановку. Судорожно сжатые на толстых прутьях ладони, отдающие оранжевым на кончиках пальцев. Тихий скрипучий голос, отвечающий на заданные вопросы. Усталый взгляд светлых глаз, бесцельно блуждающий по лицам вокруг, вдруг останавливается на нём, и только тогда Люпин заставляет себя включиться в происходящее. – ...сны с этим, мистер Блэк? Сириус молчит, продолжая пялиться на Ремуса, не моргая, и Люпин едва заметно кивает в попытке сказать жестом «да, ну же, говори да». – Да, – сипит Сириус, всё еще не отрывая от него взгляда, – конечно. То, как напрягается Блэк в ответ на подошедшего к нему с палочкой волшебника, заставляет кровь в жилах Ремуса вскипеть в гневе и беспомощном отчаянии. Сириус не должен был переживать то, что теперь заставляет его бояться банального присутствия других людей рядом. Если бы Ремус пришёл раньше-... Он обрывает себя, давая мысленную оплеуху. Так, хватит. Не сейчас. Сириус продолжает смотреть на него, пока ассистент с помощью заклинания берёт у него воспоминания и пока их погружают в омут. Все замирают в ожидании. Ремус держит чужой взгляд своим все это время, но, когда омут, напоминающий огромное зеркало, начинает проецировать образы, он не может не посмотреть туда. Это ужасно. Воспоминания всегда несут в себе отпечаток восприятия человека, у которого они были взяты. До этого момента Ремус пользовался омутом лишь однажды — в доме Поттеров когда-то было старенькое и небольшое устройство, похожее на плоскую тарелку. Джеймс на пятом курсе показал им всем своё воспоминание о магическом заповеднике, в котором он побывал с родителями на каникулах. Те воспоминания были светлыми и счастливыми, и Люпин будто бы сам гладил мягких существ с шестью лапами и восторженно слушал пение огромных воздушных слонов. То было ощущение радости и покоя, восторга и светлого счастья. Сейчас, наблюдая за воспоминаниями Сириуса, Ремус чувствует только безграничные боль, ненависть и ярость. Он не хочет смотреть на это, но он смотрит. На панику Сириуса, его заполошно трясущиеся руки, испуг и едва слышное бормотание, безостановочно произносящее неразборчивые слова. Эта мантра пронизывает всё воспоминание насквозь, пропитывает так сильно, что буквы стекают по краям смоляными разводами словно лишние капли дождя по кромке зонта. Пожалуйста, нет. Нет-нет-нет, пожалуйста-умоляю-прошу-нет-не-надо-пожалуйста. Когда омут показывает, как Сириус кричит, сжимая тело Джеймса в своих руках, Ремусу приходится зажать свой рот ладонями, чтобы не издать ни звука. Чтобы не закричать вместе с ним. Плечи сводит судорогой, что-то теплое скатывается по щекам, грудь сдавливает тисками так сильно, что он не может вдохнуть. Ремус прикусывает больное запястье в попытке перекрыть внутреннюю боль внешней, но не выходит – она теряется на фоне горящего внутри пожара. Он хочет отвернуться. Он хочет уйти. Он хочет не видеть этого, но он всё равно смотрит. Потому что Сириус был там. Сириус видел их, он чувствовал уходящее из них тепло. Меньшее, что Ремус может – это разделить с ним хотя бы воспоминание. Не упустить это, потому что он уже упустил многое. Слишком многое. В омуте мелькает погоня, лицо Питера, толпа ничего не понимающих магглов вокруг. Яростный крик, испуганный взгляд, взрыв заклинания. Разбросанные тела, кровь и маленький силуэт убегающего в канализационный сток зверька. Воспоминание обрывается на моменте прибытия авроров. Факелы, погашенные на время демонстрации, зажигаются снова, освещая зал ярким светом, и Ремус часто моргает, отстраняет ладони от лица, быстро проводит по щекам смазанными движениями, вытирая с них влагу. На левом запястье кроваво-красным расцветает укус, и это первый раз, когда следы зубов на его теле – не волчьи. Люпин быстро натягивает рукав до самых кончиков пальцев. Когда Ремус поднимает взгляд, Сириус всё еще смотрит на него. Возможно, он продолжал смотреть всё это время. В какое-то мгновение к Ремусу приходит осознание, что Блэк делает это на случай, если видит его в последний раз. В груди поднимается волна отрицания. Нет. После такого они не могут не изменить приговор. Воспоминания подлинны. – Что ж, – прочистив горло, начинает судья, голос его странно неустойчивый и хрипловатый, – теперь мы приглашаем выступить специалиста. Невысокая женщина в скромной мантии с характерно узким разрезом умных темных глаз без колебаний принимает зелье правды, произносит клятву и предоставляет все необходимые свитки о своей практике, передавая их судье через помощницу. Говорит она с сильным акцентом, но голос её приятный и мелодичный. Ремус пытается сконцентрироваться на ней, чтобы хоть как-то отойти от увиденного пару минут назад. Не помогает. – Воспоминания сильно сгущены эмоциями, которые со временем только усугубились, стали сильнее, – разносится по помещению женский голос, – я могу сказать, что единственное, что могло быть изменено – это ощущение времени самим мистером Блэком. В воспоминаниях пропало несколько часов между ночью и днём, но вызвано это шоком. Сириус продолжает смотреть на него, вцепившись в прутья клетки, будто в зале нет еще минимум сорока человек и Люпин – единственное здесь живое существо. Ремусу становится плохо от этого взгляда, и впервые в жизни ему хочется, чтобы Сириус отвернулся. Чтобы не смотрел на него. Ремус видит сейчас в чужих глазах собственные ошибки. Цунами отвращения к самому себе набирает невиданные раньше обороты. Шестибальное крушение, проснувшийся Кракатау в его голове, готовый разрушать всё вокруг. Заседание продолжается где-то вокруг них, пока Люпин пытается собрать себя обратно. Судья, просматривающий свитки, кивает в ответ на слова женщины. – В эти несколько часов он мог совершить преступление? – Нет. Думаю, все это время он выслеживал второго волшебника, но отрезок этот выпал из памяти. Остальные события являются подлинными. – Вы уверены? – Да. Я читала мистера Блэка всё это время. Никакого диссонанса с его мыслями и показанными воспоминаниями не возникло. – Благодарю, мисс Гунаван, мы закончили. На зал вновь опускается тишина. Притихли даже самые заядлые любители пошептаться. Ремус на мгновение прикрывает глаза в попытке дать себе хотя бы секундную передышку от пристальных, тяжелых взглядов, и вновь сжимает кулаки до побелевших костяшек, когда начинается голосование. Сердце останавливается в ожидании. Он перестает дышать. – Решением большинства вынесенный шесть месяцев назад приговор аннулируется. Сириус Блэк оправдан и будет освобожден незамедлительно. Министерство приносит свои извинения. В первые секунды Ремусу не верится, что это правда. Но это так. Они смогли.