Одна неделя, восемь проблем

      Если вчера аль-Хайтам просыпался с уверенностью в грядущей усталости, то сегодня он встал уже состоя из усталости.       За одно лишь утро он успел переделать столько дел, сколько не делал с отставки с должности временно исполняющего обязанности великого мудреца. Для начала он заглянул к Кавеху, блаженно сопящему после суток без сна. После Хайтам подсчитал, сколько примерно у него есть времени до его пробуждения и последующего поднятия на уши всего дома, и, удостоверившись, что очень даже немного, бросился в Академию.       В Академии он отпросился взять работу на дому, затем в бумагах сверился, где и у кого Кавех должен был вести лекции в качестве приглашенного гостя, после чего бегал отменял их. Закончив все эти манипуляции, он уже было отправился домой, но тут же на него налетел некий глубоко взволнованный человек, умоляя Хайтама, как секретаря Академии, сказать ему, где живет Кавех.       — Я не могу разглашать конфиденциальную информацию об ученых и выпускниках Академии без их ведома, — сказал аль-Хайтам, думая о том, как же неиронично забавно, что его спросили именно об этом.       — Но пожалуйста, вы не представляете, чем я ему обязан, — мужчина умоляюще сложил руки. — Два дня назад мы договорились о встрече, обсудить детали моего заказа. Я по глупости перепил, пришел на встречу вусмерть пьяным, но этот человек не обиделся, а великодушно попытался отвести меня до дома. О, Дендро Архонт, направь такого глупца, как я… по пьяни я принял его за врага и скинул в канализационный люк… и вчера по всему Сумеру ходили слухи о том, как господина Кавеха вытаскивали оттуда… прошу, молю вас, я должен извиниться перед ним!       Хайтам привык чувствовать заметно меньший спектр эмоций, чем другие люди, но даже он опешил. Кавех не пил? Более того, он оказался в этой ситуации жертвой? Тогда почему же он не рассказал ничего Хайтаму?       Хайтам привык безукоризненно четко следить за порядком в своей голове, но почему-то сейчас миллион моментально всплывших вопросов не спешил рассасываться, а ответы на них, как маленькие непослушные дети, разбегались во все стороны.       То, с чем он столкнулся, лежало в иной области знаний, с которой он не был знаком.       Сбивчиво пообещав передать извинения, Хайтам несколько потерянно побрел к главным дверям Академии. Заказчик Кавеха не унимался: нагнал его, всучил в руки порцию бумажек, попросив заодно отдать требования к чертежу. Аль-Хайтам только посмотрел на них и ничего не сказал. Исключительно лишняя мысль перебила все его размышления:       Ну почему именно Кавех постоянно путает ему все карты?

***

      Часы показывали уже одиннадцать. Дома было тихо, только слева, за дальней дверью по коридору, где располагалась комната Кавеха, можно было различить шевеление вперемешку с недовольным шипением.       За дорогу домой аль-Хайтам успел более-менее привести мысли в порядок. Завтра он просто пойдет в Дом даэны и поищет какие-нибудь книги, в которых рассказывалось бы, как вылечить это странное состояние, с которым он всё чаще и чаще сталкивается (ведь для него это самая что ни на есть настоящая болезнь). На крайний случай он постарается выловить в Академии Сайно, мало ли ему известно об этих странных болезненных и навязчивых мыслях, отдающих вязким тревожным теплом в груди.       Аль-Хайтам сделал глубокий вдох — это помогало проработать дальнейший порядок действий: поставить чайник, не думать о Кавехе, разложить бумаги для работы в кабинете, не думать о Кавехе, положить требования к чертежам, не думать о Кавехе, приготовить себе кофе, не думать о Кавехе… Хайтам обнаружил себя переливающим кофе во вторую чашку, отчего он злобно цыкнул. Все-таки задумался. Не в его это манере.       «И пусть. Испорченная чашка пойдет ему. Может, пора требовать дополнительную плату за услуги сиделки?..»       Решив на пути к комнате Кавеха, что это отличная, а самое главное, вполне справедливая идея, он постучался в дверь. Шевеление оттуда прекратилось.       — Не входить! — крикнул Кавех. — Я еще прическу не сделал.       — Смысл делать прическу, если ты весь день будешь сидеть дома?       — И ты еще спрашиваешь? — недовольно отозвался Кавех из-за двери. — Человеку можно запретить красиво жить, но запретить красиво выглядеть — это преступление. Следить за собой надо всегда, грешно делать для себя поблажки!       — Три дня назад ты съел на улице четыре шаурмы и не выходил из туалета восемь часов, тебе напомнить?       В доме воцарилось многозначительное молчание.       — Ты не понимаешь, это другое!       — Тогда я вхожу.       — Э?.. Стой, не…       Хайтам застал Кавеха сидящим на помятой кровати в пижаме, вокруг него была разбросана коллекция заколок, на голове — гнездо, а в руках он держал прядь волос, которую безуспешно пытался заплести в косичку. Глаза Кавеха при виде вошедшего аль-Хайтама стали напоминать два блюдца, но шок быстро сменился праведным гневом.       — Тебя стучаться не учили?! — возмущенно воскликнул Кавех.       — Я стучал.       — Но я разрешения входить не давал.       — Ты возишься в комнате по меньшей мере полчаса. Думаешь, за всё время проживания с тобой я не знаю, что собираешься ты обычно значительно быстрее?       Кавех отвел глаза в сторону, не найдя, что на это ответить. Хайтам проследил за направлением его взгляда и увидел на полу разбитое настольное зеркало, которое тот, по-видимому, пытался подцепить, чтобы не вставать, но попытки не увенчались успехом.       «И снова он что-то уничтожил в мое отсутствие»       Это было просто невыносимо. Хайтам прикинул в уме, есть ли у них еще одно переносное зеркало дома, и тяжело вздохнул — не было. Кавех уж точно не успокоится, пока не сделает себе прическу. Аль-Хайтам подошел к погрустневшему Кавеху.       — Двигайся.       — Чего?       — Двигайся, говорю. Заплету тебе.       Лицо Кавеха буквально просияло от счастья и так же быстро помрачнело.       — А ты умеешь делать?       — К сожалению, — буркнул Хайтам, садясь рядом.       Кавех с подозрением покосился на него, но все же нехотя повернулся, подставляя голову. Они ничего не говорили друг другу ни когда аль-Хайтам немного неуверенно притронулся волосам, ни когда его пальцы мягко прошлись через пшеничные пряди, слегка коснувшись макушки.       «Почему он не тараторит, как обычно? — обеспокоенно пронеслось в голове Хайтама. — Почему я вообще об этом думаю?»       Аль-Хайтам выбросил все лишние мысли из головы, сосредотачиваясь на делении прядей… и зачем-то запоминая их текстуру и то, как свет играет на отдельных выбивающихся волосинках, как будто тоненькая радуга скользила волосам.       От Кавеха пахло пряностями, — совсем легкими, именно как маленькими приправами к основному блюду — ноткой лекарственной мази и новыми, еще отдающими деревом карандашами. Каждый раз, когда Хайтам не нарочно дергал за случайный комок волос, плечи Кавеха чуть вздрагивали, напрягаясь. Однако он, на удивление, не вставлял ни слова против. Казалось, будто Кавех тоже проникся моментом.       «На что я смотрю? — раздраженно подумал Хайтам, одергивая себя. — Нужно просто заплести косу, не более»       Проще сказать, чем сделать. Раз за разом он ненароком отвлекался то на мягкость и гладкость его волос, сравнивая их со всякой несуразицей вроде меда («Мед же не может быть гладким, ну что за бред», — думал он), то прислушивался к его дыханию — почему-то глубокому, чуть нервному, словно ожидающему нечто большего.       Волосы мягко скользили в руках Хайтама, он судорожно пытался отдать всего себя правильному заплетанию, а не разглядыванию совершенно ненужных мелочей. Снова глубоко вздыхая, он внутренне проговаривал порядок действий:       «Левая прядь накладывается на ту, что посередине»       Окно комнаты вело на улицу. Занавески с ночи еще не были раздвинуты, и через них грузно, насилу проникал солнечный свет. Почти полуденное, но сохранившее остатки незамысловатого праздного утреннего, солнце путалось в волосах Кавеха, закрадывалось в складки одежды и неумолимо придавало атмосфере в комнате чуть мыльное, расплывчатое освещение.       «Правая накладывается на ту, что посередине»       Создавалось впечатление, будто они одни во всем Тейвате. Никакого кипящего жизнью города за портьерами, никакой работы, никакой растянутой лодыжки и остывшего кофе, лишь мерные движения рук, перекладывающих пряди с одной на другую…       «Левая накладывается на ту, что посередине»       Рука Кавеха мнет простынь под ним, у его уха плывет пылинка…       — Твой заказчик просил передать извинения за случившееся.       Кавех отпустил простынь.       — А также он передал чертежи и надеется, что его поведение не повлияет на ваше дальнейшее сотрудничество.       — Так ты всё узнал? — как-то печально сказал Кавех.       — Да.       Аль-Хайтам закончил плести, закрепив косу заколками. Он немного помолчал.       — Почему ты не сказал мне правду?       — Так ты же все равно мне бы не поверил.       Хайтам открыл было рот, чтобы возразить, но на полпути остановился. Кавех прав.       — Для тебя я навсегда останусь надоедливым глупым соседом, да?       Кавех повернул голову, и его глаза… Аль-Хайтам не нашел слов. Обычно всегда игривые, полные просто моря невообразимых эмоций, сейчас они были доверху наполнены злобой к нему и еще к чему-то, что аль-Хайтам не смог разобрать. Будто бы Кавех ненавидел не только его, но и себя за что-то, определенное связанное с Хайтамом.       Надо было сказать что-нибудь против. Подбодрить, утешить. Но Хайтам просто не знал, как это выразить не спутанными противоречивыми мыслями, гудящими пчелиным роем в голове.       В голове невпопад всплыло воспоминание. Если бы Кавех сейчас был в обычном состоянии, он бы обязательно сказал: «Ну, тут без вина уж точно не разберешь». Впервые Хайтам был согласен с ним.       — …Поверни голову обратно, осталось еще несколько заколок.       У аль-Хайтама появился еще один десяток причин выгнать Кавеха. Но пока что он предпочтет оставить только одну из них.       Причина №995: заставил думать о нем в ином свете.