Одна неделя, восемь проблем

      Вообще-то Кавех не хотел вспоминать это. Без шуток, он бы отдал всё, чтобы забыть тот случай. Уж лучше он бы навсегда остался переполненным головной боли, смятенным, но блаженным в своем неведении.       Вот надо было ему праздновать завершение работы? И вот надо было прятать эту огненную воду? Вот надо было тереться об аль-Хайтама?       От ужаса, который он вчера ночью учудил, Кавех обхватил голову руками и со стоном сполз под стол, будто рассчитывая, что там найдет свое спасение.       Теперь ему ясно необычное поведение аль-Хайтама утром. Конечно же, а как иначе? После такого-то даже такой, как он…       Абсолютно идиотская, бессмысленная, дурацкая, ненужная, безумная мысль вспыхнула в голове, мгновенно затмила все предыдущие размышления:       «Но он не особо сопротивлялся вчера»       Раздался громкий стук: это Кавех приложился головой о стенку стола. Нет, ну это уже бред… ему сейчас явно нужно было думать о другом. О том, как загладить ситуацию, например. Или подыскивать себе новое место для ночлега…       Накрапывал дождь. Казалось, с того момента, как Кавех всё вспомнил, он стал еще яростнее — теперь водяные потоки словно пытались затопить дом. Были слышны только беспрестанно падающие с вышины волны тропического дождя, нещадного и всепоглощающего.       Пора взять себя в руки. Кавех вылез из-под стола и на подгибающихся ногах дошёл до двери из кабинета. Недавно смазанные петли назло скрипнули, резанув по ушам.       В зале было тихо и темно. Стало не по себе. Редко когда доводилось видеть дом в подобном виде: опустошенном и будто бы заброшенном. Кавеху почему-то показалось, что именно такая атмосфера и царила здесь до его переезда.       Потемки чуть колыхались в глубине дома. Они мягко заглатывали в свои пасти диваны и стол, погружая во тьму пасмурного дня. Там, где шел Кавех, — пространство, прилегавшее к входной двери, — болтался скудный свет из окон. Их мозаичные зеленые и желтые стекла искажали блеклость улицы, делая эту блеклость еще более уродливой, в то время как истинные цвета окон приглушались, стушевывались, становились похожими на гаснущий свет разбитых фонарей.       Где-то внутри стен раздался стук и легкий, но продолжительный треск. Кавех вздрогнул. Он постоянно забывал, что в домах, построенных в деревьях, часто проносятся странные звуки. «Надо привыкнуть», — каждый раз говорил себе Кавех и каждый раз подпрыгивал, когда какой-нибудь случайный скрип встречал его глубокой ночью на пути на кухню. Почти как сейчас.       Мерное стучание сопровождало Кавеха до комнаты аль-Хайтама. Шагнет — стукнет. Переставит больную ногу — резко грохнет. Поначалу всегда так: идет спокойное и вместе с тем раздражающее, давящее постукивание, а потом раз — и оглушающий треск, как будто под тобой разверзлась бездна. Снаружи монотонно лил дождь, не заглушая, а злостно раздражая, словно находился в сговоре с подозрительными стуками; дополняя их, щипля вместе с ними растущее чувство тревоги.       Кавех застыл перед дверью Хайтама с поднятой рукой. Что он должен сказать? Извиниться? Да, наверное… но было ощущение, что нужно еще что-то сказать. Свести на нет очередное недопонимание. К сожалению, Кавех в разборе недопониманий далеко не мастер…       Дверь распахнулась в самый неподходящий момент. Кавех даже не сразу понял, что она вообще открылась, и только смотрел во все глаза на представшее перед ним лицо Хайтама — спокойное, сдерживающее нечто глубоко в себе.       — А… о… — мог только промямлить Кавех.       «Ну же, скажи что-нибудь связное, скажи!» — в панике корил себя Кавех, но язык не слушался, из-за чего со стороны выглядело так, будто он в рот воды набрал.       Аль-Хайтам смерил его пронзительным взглядом с головы до ног. Таким, будто он видел его впервые или будто Кавех проказливый ребенок, проникший в его дом и попавшийся с поличным. Кавех резко почувствовал себя несущественным, совсем маленьким по сравнению с Хайтамом. Под таким взглядом хотелось сжаться, стать микроскопическим, размером с атом, лишь бы только исходящая от аль-Хайтама тяжесть не придавила его.       «Что за чертовщина, мы же примерно одного роста», — попытался успокоить себя Кавех.       Точно услышав его мысли, аль-Хайтам ровным голосом мучительно медленно сказал:       — Пора обедать.       — Чего? То есть… ну да… — нелепо рассмеялся Кавех, почесав затылок.       Аль-Хайтам еще раз напоследок оценивающе оглядел его и вышел, плотно затворив дверь.       — Я всё приготовлю, — бросил он, не оборачиваясь.       Кавех недоуменно провожал удаляющегося в сторону кухни Хайтама. То есть настолько просто? Он простил Кавеха или просто решил замять историю? А может, он тоже ничего не помнит? Ну, вдруг… попробовал огненной воды за спиной Кавеха, перепил и…       Нет, еще больший бред. Кавех потряс головой. Пусть. Если Хайтам не хочет об этом говорить — пусть.       Кавех пошел следом, но все же не смог удержаться, чтобы не бросить вопросительный взгляд в сторону двери аль-Хайтама. Что он там так старательно читает?

***

      Перед Кавехом поставили тарелку рыбы в сливочном соусе. Обычное действие — но он был на грани того, чтобы убежать в ту же секунду как можно дальше, куда-нибудь, где не будет глаз Хайтама, его нахмуренных бровей, этих напряженных в готовности плеч и натянутых до предела нервов.       Он сбивчиво поблагодарил Хайтама за обед и пожелал приятного аппетита. В ответ, естественно, тишина.       Аль-Хайтам, совершенно не обеспокоенный подавленным состоянием Кавеха, начал есть. Ну вот снова он — делал привычные действия как ни в чем не бывало. Какая бы ни была выходящая из ряда вон ситуация, аль-Хайтам всегда оставался невозмутимым. Иногда Кавех думал, что, даже если небо над головой рухнет, аль-Хайтам все равно лишь сядет и спокойно примется за трапезу. И хотя Кавех понимал — даже больше: он был свидетелем того, как аль-Хайтам терял самообладание, взять хоть вчерашний случай, — Кавех все равно в некоторой степени завидовал. А вот он так не может. Ну просто ни в какую. Ему нужно выплескивать скопившиеся эмоции, всю внутреннюю желчь и страхи. Иначе они, будучи не находясь под контролем Кавеха, прогрызут в нем дыру изнутри.       И он так и сделал.       — Я не понимаю, честное слово, — выпалил Кавех. — Опять взялся за свое: делаешь вид, будто игнорируешь проблему. Но, поверь мне, я тебя хорошо знаю. Ты не сидишь сложа руки, даже не пытайся меня обмануть. Что-то планируешь ведь, верно? Небось это всё — часть твоего нового сверхсупергениального плана, да?       Тишина. Угнетающая.       Аль-Хайтам, отрешенно и вместе с тем будто бы сосредоточенно к каждому движению, поднес кусочек рыбы ко рту и прожевал его. За всё это время он ни разу не поднял глаза на Кавеха.       Как же… как же… бесит. Кавех был готов уже чуть ли не силой вырвать у него вилку и засунуть ее куда-нибудь так, чтобы его лицо наконец-таки тронула хоть тень волнения. Пока не уловил игравшую в наушниках музыку.       Точно. Во время обеда аль-Хайтам всегда включал музыку, чтобы не слушать Кавеха. Уж сложилась у него такая традиция к середине дня перебирать самые свежие сплетни со всего Сумеру. Конечно, желания слушать про Людку Сухареву, студентку из Снежной, которая во второй раз вышла замуж за какого-то богатенького инадзумца на службе у сёгуната, у аль-Хайтама не было. А жаль, ведь еще вчера Кавех получил от Фарузан пачку сообщений обо всех слухах из Академии…       Главная сплетница Сумеру вздохнула. Ну, не хочет — как хочет. Наоборот, этим можно воспользоваться.       — А ты знаешь, я всё вспомнил, — довольно протянул Кавех, расслабленно обмакивая кусочек окуня в сливочный соус. — Но я ни о чем не жалею. Ну, в смысле, жалею немного, сама ситуация, понимаешь, неловкая. С другой стороны… а что я сделал неправильного? Я же тебе нравлюсь, признайся.       Риторический вопрос. И все равно Кавех немного подождал, прожевывая сочную, еще теплую рыбу, из которой так и сочились соки. Приятно чувствовать себя на коне.       — Молчание — знак согласия, — ухмыльнулся Кавех. — Надо бы тебе так почаще говорить. А то бесит это твое… ничего. Ты не поверишь, как сильно. Я даже удивился, когда ты недавно выдавил из себя улыбку и похвалил мой рисунок — все же иногда ты можешь не скрывать всё, что сокрыто внутри тебя.       Рука Хайтама немного дрогнула, когда он взял новый кусок. Но Кавех не придал этому значения, учитывая, что его лицо всё так же хранило равнодушие и отсутствие понимания, что конкретно говорил Кавех.       — Временами меня прямо черная зависть охватывает — вот как ты умудряешься быть таким? Ты можешь вести себя нормально, но поступаешь ровно наоборот, потому что не стараешься понравиться другим. А я так не могу. Мне нужна постоянно эта подпитка — эмоциями, одобрением окружающих. Ты даже не представляешь, какой диссонанс это вызывает: когда я — тот, кто не может без эмоций, без ответа на них, — влюбляюсь в сухого, как бревно, и колющегося человека. Да-да, я тебя имею в виду.       Кавех покрутил рукой на аль-Хайтама, увлеченно слушавшего музыку. Смех да и только, подумалось Кавеху, но упускать шанс без последствий высказаться в лицо человеку, к которому накопилось уже просто до безобразия много претензий, он не собирался.       — И причем, — Кавех недовольно бросил вилку, — я же вижу, что в тебе скрыто куда больше, чем ты показываешь. Но ты просто-напросто не желаешь мне открываться. Нет, только не подумай, я не виню, это твое право, вот только если бы ты только понятие имел, как же сильно это бесит. Вот за это я тебя и ненавижу — ты заставляешь меня чувствовать то, что я и подавно не хочу, а сам таишь всё в себе, — тут Кавех протянул руку, вытянулся вперед и чуть ли не маниакально сказал: — Так позволь же мне раскрыть тебя. Дай мне желанное. Наполни мой беспросветно темный мир смыслом.       Даже не смотря на аль-Хайтама, Кавех встал и быстро удалился, будто бы пошел мыть тарелку. Кажется, он переборщил с откровениями. Пусть Хайтам и не слышал, Кавеху все равно некомфортно. Как если бы он, рассказывая о своем привычном распорядке дня друзьям, не к месту ляпнул бы, какого цвета трусы надел.       А может быть, он сказал последние слова не просто так? Так или иначе главное — он выпотрошил всё, что его тревожило. Теперь ему станет спокойнее на душе.       …Кавех еще не знал, что аль-Хайтам во время обеда всегда включал музыку только в одном наушнике.