Одна неделя, восемь проблем

      Причина №997: у Кавеха явно язык без костей.       Итак.       Так.       Можно сделать выводы.       Можно сделать много выводов.       Обобщить сказанное Кавехом.       «Что тут обобщать? Всё очевидно»       Маска безразличия спала, обнажив потерянное, окончательно сбитое с толку лицо аль-Хайтама. Нет, точнее, сбитое не с толку, а сбитое навалившейся на него информацией.       Повстречав сегодня по приходе домой Кавеха вполне себе здоровым и, более того, относящимся к нему как обычно, будто ничего не произошло, аль-Хайтам чуть было не уверовал во всемогущество Архонтов — настолько был рад тому, что Кавех на утро забыл произошедшее. Поэтому когда он встретил Кавеха на выходе из своей комнаты, Хайтам старался вести подобающе, чтобы Кавех ничего не заподозрил. Кто бы мог подумать, что всё испортил один-единственный неподключенный наушник…       Так ли он всё испортил?       Аль-Хайтам с отвращением отодвинул от себя тарелку с остывшим обедом — есть просто сил не было — и оперся руками о колени, голова рухнула вниз.       На полу — три крошки, перед глазами застыла прядь волос. Аль-Хайтам смотрел на них непрерывно, опустошенно и одновременно так, будто они составляли всю его вселенную.       Это всё болезнь. Кавех — зараза, проникшая в его слаженный и не знающий неполадок механизм здравомыслия; лишний болтик, вставший поперек работе шестеренок разума. Иных объяснений наплыву диаметрально противоположных друг другу чувств он не мог найти.       На полу — три крошки, перед глазами застыла прядь. Муть попеременно то накатывала на него, то отходила, давая короткую передышку, чтобы остудить мысли. Радость, горечь, страх — почему? Почему он вынужден терпеть этот бардак у себя в голове? Страсть, желание, сочувствие — это несправедливо.       Аль-Хайтам застыл, затаив дыхание. Очистить сознание. Найти решение проблеме. Вот и всё, что от него требуется.       На полу — три крошки. Пряди нет.

***

      Всю оставшуюся половину дня он не выходил из комнаты. Аль-Хайтам время от времени прерывался от размышлений, прислушиваясь к звукам внутри дома. Кроме капели дождя, Хайтам слышал редкую возню Кавеха: тот в один момент бродил по дому как неприкаянный, жалуясь на странные стуки; в другой — шипел либо на заказ, в котором то и дело обнаруживал изъяны, либо на Мехрака, все еще обновляющего программное обеспечение, либо на недолеченную ногу.       В остальное время Хайтам старался найти выход из сложившейся ситуации. То есть в основном сидел над записной книжкой, потому что выгнать Кавеха из дома все еще казалось наилучшей идеей. Но за редактурой причин, которые он собирался предоставить Кавеху как аргументы, он не заметил, как прошел день.       Когда аль-Хайтам оторвался от работы, на улице стояла ночь. Звуки непоседливого соседа в доме прекратились — он ушел спать. Можно было спокойно выходить.       «Как будто я прятался от него», — мысленно фыркнул аль-Хайтам.       Он быстро проверил кабинет и зал, а также удостоверился, не сжег ли Кавех случайно кухню, активировав дендро рядом с печкой (подобного прецедента пока что не было, но чем только Бездна не шутит). К счастью, вся утварь была на своих местах и даже целой.       И вот последним непроверенным уголком дома осталась комната Кавеха. Аль-Хайтам застыл перед ручкой двери, не решаясь зайти. Зачем идти туда? Сейчас комната принадлежала Кавеху, и уж если что случилось там, то это Хайтама не касалось — все равно не ему платить за последствия.       Рациональное объяснение? Рациональное. Но почему-то аль-Хайтама это все равно не остановило. Ведь сейчас его действиями всецело руководили другие, не подвластные ему соображения.       Дверь поддалась легко. Аль-Хайтам нерешительно заглянул внутрь, давая глазам привыкнуть к темноте: как и ожидалось, Кавех спал. С того расстояния, на котором Хайтам находился, было видно только мерно вздымающийся и опускающийся бок Кавеха. Как зачарованный, Хайтам глядел на него. Тормоза медленно начинали сдавать, и даже привычные стоп-мысли, что это ненормально, что так не должно быть и что это болезнь, вдруг испарились, придавленные тишиной.       Было так тихо, что Хайтам слышал каждый шаг, каждый скрип доски под ногой, каждый стук сердца. Когда Хайтам был уже у самой кровати, плечо Кавеха слегка дернулось. Простое движение во сне — а Хайтам чуть наутек не пустился, мысленно виня себя за трусливость.       Вот он — совсем близко. Но зрение подводило Хайтама — дрожь пробирала тело, будто он стоял перед логовом терроризирующего округу монстра, готовясь стать тем самым героем из сказок для детишек. Вот только герою предстояло сразиться не со зверем, а с самим собой.       Аль-Хайтам несколько мучительных минут просто стоял перед кроватью Кавеха. Он не знал, что делать, зачем пришел — просто старался унять мандраж. В глазах поминутно темнело, и каждый раз, когда Кавех пропадал из поля зрения, Хайтам страшился, что это раз и навсегда.       Снова зрение потухло, сердце встало поперек горла, блокируя доступ кислорода в мозг. Аль-Хайтам сообразил, что лег рядом с Кавехом только спустя минут десять.       Но эти десять минут были самыми спокойными в его жизни.       Тепло, волнами исходившее от Кавеха, заставляло аль-Хайтама чувствовать слабость во всем теле, словно он, как всегда, лег в кровать после тяжелого рабочего дня, а Кавех снова стоял над душой, с заумным видом говоря о прелестях работы в пределах дома. Рядом с ним Хайтаму хотелось расслабиться; рядом с ним он чувствовал себя самым больным на голову человеком в мире.       Некоторое время Хайтам любовался грациозностью спадающих со спины Кавеха волос, взъерошенных, мягких, словно мёд (и Хайтам не боялся сравнивать их с мёдом), и наверняка таких же рассыпчатых, как тогда… Аль-Хайтам протянул руку, чтобы еще раз, хоть разочек почувствовать, как его пальцы проходят через волосы Кавеха. Как вдруг встретил его лицо.       Кавех повернулся на другой бок, видимо, почувствовав присутствие кого-то в своей постели. Он сонно приоткрыл глаза, мутно взглянул на застывшее от ужаса лицо Хайтама, забывшего убрать руку от его головы, и…       Улыбнулся.       — Снова этот сон, — промурчал Кавех, переплетая свои пальцы с пальцами Хайтама. — Я думал, со стыда сгорю, когда вновь увижу, но нет.       У аль-Хайтама не было ни слов, ни понимания, что происходит. Он просто молча позволил Кавеху положить руку ему на плечо. Позволил придвинуться поближе к себе. Позволил губам Кавеха преступно близко приблизиться к своим, так, что Хайтам чувствовал его кончик носа…       — Я так много сегодня наговорил, — с грустной улыбкой шептал Кавех. — Может быть, я перегнул палку… но я просто не могу…       По спине Хайтама пробежался табун мурашек, едва только вторая рука Кавеха так же, как тогда, ловко пробежалась по его груди, спускаясь всё ниже и ниже к животу.       — …вот бы ты всегда был таким.       Рука Кавеха схватила его за основание члена.       Аль-Хайтам поперхнулся.       Казалось, что после этих слов он больше ничего не слышал. Жар пронесся по всему телу, и всё больное в нем мгновенно обострилось. Кровь мучительно забурлила, приливая к паху.       Кавех не успел убрать руку — Хайтам резко притянул его к себе. Он смутно услышал «ох» напротив, но не обратил даже близко внимания. Не важно. Сейчас не важно.       Сейчас он прокрадывается через легкую рубашку Кавеха; беспорядочно пробегается по его гладкой коже, то покрывая короткими, жадными поцелуями, то запоминая каждый миллиметр его тела.       Не отдавать отчета в своих действиях.       Где-то на закоулках сознания он услышал слабое: «Хайтам, что ты…», но слова его более не беспокоили. Дыхание Кавеха, рваное, почти в унисон ему, разносилось по внутренностям, откладываясь в мозгу печатью. Кавех снова дразнит его, да? Провоцирует аль-Хайтама хотеть его, да, точно…       Хайтам хотел его. Хотел взять целиком и без остатка. Он смутно обхватил Кавеха, стягивая ненужные более штаны…       — Стой!       Пелена перед глазами спала — Хайтам распластался на полу, оттолкнутый в самый неподходящий момент. Понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, и на протяжении всех этих минут на него непрерывно смотрела пара глаз. Тяжелые вдохи, шуршание простыней — только эти звуки, единственные слышимые в темноте комнаты, помогли Хайтаму поднять взгляд на Кавеха.       Он не был напуган. Скорее, озадачен и уже после напуган. Глаза Кавеха смотрели на аль-Хайтама недоверчиво, с непониманием, с каким смотрят только на сумасшедших (и теперь Хайтам понимал, что это было недалеко от правды). Кавех судорожно старался отдышаться и всё прикрывал руками пах.       Хайтам как сквозь туман встал и, не оборачиваясь, побрел прочь из комнаты. Нужны ли тут слова? Толку-то, если в голове ни одно предложение не формулируется.       Так считал Хайтам, пока у самого порога его не окликнул твердый, но сдерживающий дрожь голос Кавеха:       — Это сон? Или реальность?       Хайтам повернул голову, не смотря ему в глаза.       — Реальность.