Когда цветет сирень

Дом семьи Дикшит встретил их садом, который раскинулся на просто огромную территорию. Впрочем, ничего другого ожидать не стоило от семьи, которая сделала своё состояние на плантациях специй и экспорте продукции во многие страны. Поговаривали, что каждый глава семьи после смерти предыдущего получал какие-то особые знания и умения на уровне колдовства, которые помогали взращивать плоды на плантациях. Бале даже стало интересно: что скажет на это Ситара, если она спросит?       В любом случае сад семьи считался одним из лучших. За ним невероятно хорошо ухаживали, но позволяли расти как дикому, и стены дома были объяты живыми цветами.       В саду росли огненно-красные и тёмно-голубые деревья с вечно колеблющимися ветвями и листьями; плоды их при этом сверкали, как золото, а цветы — как огоньки. Земля возле деревьев была усыпана мелким голубоватым, как серное пламя, песком, и потому там на всём лежал какой-то удивительный синеватый отблеск, — можно было подумать, что витаешь высоко-высоко в воздухе, причём небо не только над головой, но и под ногами. Цветы у самого дома казались пурпуровыми, из их чашечек лился свет. Бала сначала не поняла, как это, а приглядевшись увидела маленькие фонарики, спрятанные около цветов.       Садхир Дикшит и его жена ждали их у самого порога. Они составляли забавную пару — высокий мужчина и совсем низкая женщина. Садхир ― с внимательными смеющимися серо-зелёными глазами, одетый в чёрное с серебром и носящий острую бородку; тёмные волосы значительно тронуты сединой. Его жена ― хрупкая женщина с золотистыми волосами и блестящими глазами, полная его противоположность.       Ситара, Девдас и Вимал стояли по правую руку от Садхира, четыре другие дочери Дикшит и единственный сын ― рядом с матерью. Сын ― кажется, мальчишку звали Сунил, но Бала не была уверена, ― был таким же рослым, как и отец, и Бала видела, что Ситара была самой красивой из дочерей Дикшит, унаследовав от матери и отца самое лучшее. Почему-то четыре других дочери не показались Бале такими же красавицами, как Ситара, ― их лица были вытянутыми, они были низковатыми, с узкими плечами и почти плоской грудью, однако девушки не были по-настоящему «уродливыми». Одетые элегантно и изыскано, в дорогих украшениях, они были симпатичными, но ни одна не дотягивали всё-таки до Ситары.       ― Интересно, их имена тоже начинаются на «с», ― почти не размыкая губ сказал Камал, и Джотсана хмыкнула, но и её губы не двинулись. Бала, идущая чуть вперёд них, тоже особым образом дёрнула губы. Действительно интересно. Она сжала в руках коробку с подарком для хозяев.       ― Госпожа Индира, госпожи и господин Басу, ― Садхир доброжелательно раскинул руки и улыбнулся. Никто из его семьи особо не улыбался, только Ситара, которая стояла, взяв Девдаса под руку. Вимал посмотрел на свою невесту, и его глаза едва заметно оттаяли, но выглядел он не особо довольным. ― Очень рады, для нас честь.       ― Благодарю, господин Садхир, ― кивнула Индира. ― Очень радостно собраться в честь такого важного события.       Она сделала едва заметный знак Бале, и, пока мать здоровалась с Дубеями, дочка преподнесла подарок госпоже Дикшит. Та поблагодарила её, улыбнулась, и стала почти такой же красивой, как дочь.       «Если Девдас выбирал сам, любую из них, ― подумала Бала, делая шаг назад, ― неудивительно, что он не выбрал старшую. Дочери не наследуют отцу, а Ситара молода и красива».       Семьи обменялись положенными любезностями, и Садхир предложил войти в дом. Вимал неожиданно оказался рядом с Балой. Бала окинула его быстрым взглядом. Он был в серебристом шервани с узором из синий нитки, на спине вырисовывалась абстрактная голова тигра.       «Проклятье, ― подумала Бала. ― Мы с ним ходим как близнецы. Как только угадываем…»       Бала вошла в дом, и почти сразу её горло сковало тяжёлой цепью, а лёгкие обожгло. Свежий воздух и аромат цветов перебивались удушливым, приторным запахом ванили. Сам по себе ароматизатор не был таким сильным, но переход был столь резким, что у Басу заслезились глаза. Она поспешно прикрыла рот рукой и закашлялась. Судя по всему, ароматом ванили дом заполнили ещё в жару, потому что воздух был спёртым и душным. На секунду стало трудно дышать, накатило ощущение слабости, паники, в груди болезненно поднялось чувство стеснённости.       Неужели им самим нравится? Никто и носом не повёл, только у Камала прошлась резкая судорога, которая быстро исчезла. Джотсана, частая гостья в доме Банерджи, уже привыкла к таким душным, тяжёлым ароматам, а что другие?       «Как такое вообще может нравиться?» ― подумала девушка, делая вдох, прикрывая нос палантином. Через тонкую ткань, несущую запах улицы, дышать стало проще.       ― В столовой дышаться будет не в пример легче, ― неожиданно сказал Вимал. ― Ты прекрасно выглядишь, ― тихо шепнул Дубей. Его тёмные волосы были распущены, свободно лежали на плечах, и в общем образе читалась небрежность, которая делала его моложе на пару лет.       ― Благодарю, ― кивнула она. ― Твой брат сказал Садхиру о нашем браке?       ― Да, ― Вимал легко кивнул. ― Поэтому сегодня мне позволено ухаживать за тобой.       Бала фыркнула.       ― А ты собираешься ухаживать?       Вимал усмехнулся. Было что-то в этой улыбке… странное. Что заставило Балу на секунду вздрогнуть.       ― Ещё как.       Садхир сразу пригласил их за стол. В главной столовой и вправду дышать было легче ― вероятно, из-за того, что с двух сторон балконы вели на улицу, прямо в сад. Бала легко догадалась, что эту комнату использовали только в хорошую погоду; во время дождей тут, наверное, настоящий потоп. Поэтому и нет особо дорогих и вычурных ковров и закреплённой мебели: чтобы можно было быстро всё убрать.       ― У нас будет музыка, чудесная музыка, и вино — целые красные реки, которые помогут смыть любые неловкости, ― сказал он и посмотрел на Балу, которой Вимал помог сесть на её место. ― Примите мои поздравления, Вимал, Рабия-Бала. Это очень удачный союз.       Индира бросила нечитаемый взгляд на Девдаса.       «Лишь бы не сцепились, ― мелькнула мысль у Балы. ― Она же ему голову оторвёт».       Бала нашла в себе силы улыбнуться ― ей казалось, что её сейчас стошнит. Вимал положил руку на её обнажённую лопатку, будто желая поддержать.       ― Благодарю, ― вежливо и с улыбкой ответила Бала. ― Для нас это радость, послужить великой цели Махакали.       Иначе ответить она не могла, даже если бы это был брак по большой любви. Индия не поощряла проявление чувств между двумя людьми, все прикосновения и поцелуи ― за закрытыми дверьми и строго после свадьбы. Конечно, лёгкие ухаживания были дозволены после помолвки… Но Вимал, с его вопиющим прикосновением к голой коже спины Балы, явно считал по-другому.       Вимал сел напротив Джотсаны, потому что место напротив Балы занимал сын и наследник Сунил. Он трижды проскользил по Бале взглядом, потом незаинтересованно уставился в свою тарелку. Бала слышала, что Сунил был влюблён в какую-то девушку, не знатную, далёкую от Дюжины и вообще знатных семей, из касты вайшья, но довольно богатую, и всегда преданный сын хотел только её. Отец, конечно, пока не мог позволить этот брак и сопротивлялся, хотя богатое приданое, даже больше обычного, могло сгладить ситуацию.       ― У вас очень красивый сад, ― начала светскую беседу Джотсана. Яджну никто не собирался обсуждать за столом, а между тем поговорить надо было. Как гостья, младшая Басу решила начать с комплимента. Она была очень хороша в светских разговорах. Индира не любила их начинать, вообще не одобряя пустой трёп, а Бала не могла заговорить первой в силу своей первичной замкнутости, которую вызывала лицевая агнозия. ― Я слышала, что госпожа Дикшит и молодые госпожи сами ухаживают за ним.       Мать Ситары улыбнулась.       ― Так и есть, госпожа. Только благородные руки могут взрастить такие же благородные и прекрасные цветы. У моих дочерей есть свой уголок в саду, там они могут сажать что хотят. Одна сделала себе цветочную грядку в виде змеи, другой захотелось, чтобы её грядка была похожа на драгоценный камень, третья высадила цветы рядом со своими качелями, а у самой младшей рядом с клумбой стоит фигура прекрасного белого мраморного мальчика. Ситара в своё время сделала себе грядку круглую, как солнце, и засадила её ярко-красными цветами.       Господин Дикшит едва заметно двинул рукой, прикасаясь к жене одними пальцами, и она плавно закончила рассказ. Видимо, мужчину так цветы не привлекали, Сунил тоже даже головы не поднял, хмурый и замкнутый. Бала почему-то вспомнила, что на гербе Дикшит была змея. Почти у всех представителей Дюжины на гербах были представлены какие-то животные, но только у Басу и Дубеев было нечто, связанное с богиней Дургой, другие выбирали тотемное животное, основываясь на культе своих предков.       У змей редко встречаются пары. И уж точно змеи не заботятся о своём потомстве.       ― Полагаю, они ещё цветут, ― тонко улыбнулась Ситара, небрежно держа двумя пальцами кусочек халвы. Девдас глянул на жену. Бала постаралась зацепиться за этот взгляд, понять, любит ли Девдас Ситару, — ведь это помогло бы понять, способен ли Девдас проявлять какие-то чувства и к будущей невестке. Вдруг просто Радж Дубей прислал подарок от имени сына.       «Радж, ― подумала Бала, ― всё не дает мне покоя. А ведь его, вероятно, и Дубеем уже считать нельзя».       Бала посмотрела в открытую настежь дверь. В саду одиноко стояла красная плакучая ива, которая пышно разрослась; ветви её обвивали стоящую рядом белую статую и клонились к голубому песку, где колебалась их фиолетовая тень — вершина и корни точно играли и целовались друг с другом.       ― Какая прекрасная статуя, ― сказала Бала. — Это Махакали? ― из-за оплетающих её ветвей было сложно понять, что именно это было, одна пара рук терялась, но в целом статуя напоминала базальтовую статуя богини Кали. На шее богини было ожерелье из человеческих черепов и гирлянды из жемчуга. Четырёхрукая Кали держала отрубленную голову и саблю в двух левых конечностях. Одна из её рук держала кинжал, а другая благословляла к исполнению желаний.       ― Верно, госпожа, ― кивнул Садхир. ― Хотя не знаю, насколько её можно считать прекрасной, она довольно старая.       ― Госпожа Бала учится на реставратора, ― вдруг сказала Ситара, и Бала не поняла, что скрывалось в её тоне. ― Вероятно, её суждению о прекрасных старых вещах можно доверять, ― и Ситара тонко улыбнулась.       Вимал спрятал смешок за бокалом вина, и Бала догадалась, что происходит. Ситара ― одна из младших дочерей, ― очевидно, жила не припеваючи в доме отца, и получив свободу в виде брака бросала вызов своим родным. И, возможно, Дикшит были удивлены тем, что выбор Девдаса не пал на старшую дочь, которую они хотели сосватать изначально.       У Балы снова появилось чувство, будто они с Ситарой похожи. Но в чём было это сходство она решительно не понимала. Общего во внешности в них было столько же, сколько у Приянки и Джотсаны, ― отголоски старого родства, которые существовали во всей Дюжине; с тем же Секаром Шарма и его маленьким сыном у Балы было больше сходства. А жизнь… У них обеих был не слишком новый романтический сюжет, и разница была существенная ― Ситара сбрасывала оковы, выйдя замуж, а Бала как будто заточала себя в них.       Садхиру Дикшит явно было что ответить, но он, почему-то, не стал. Ситара хотела как-то уколоть его, принизить, что ли, но открыто выступать против дочери при зяте он не собирался. Кроме того, Сунил как-то странно посмотрел на отца.       Бала почти пожалела, что не интересовалась сплетнями и слухами. Наверняка об отношениях в семье Дикшит было что-то известно.       — Значит, ваши глаза остры так же, как алмазы в глазах этой статуи, госпожа Рабия-Бала, ― примирительно сказал он. К удивлению Балы, мать ничего не стала комментировать.       Бала вспомнила, что у Дикшит и Басу были некоторые проблемы в отношениях. Радха отказалась выдать дочь замуж за младшего брата Садхира, да и сама Индира не желала женить Камала на одной из дочерей Садхира. Из-за этого Дикшит считали Индиру излишне гордой, не уважающей их семью, но со временем обиды смягчились. Никто не хотел вступать в открытый конфликт с семьёй, которая фактически управляла штатом.       Постепенно разговор всё-таки перетёк в нужное русло, и гости с хозяевами перебрались в гостиную. Запах там стоял столь же удушливый, как и в приёмной комнате, однако аромат ванили мешался с ещё более сильным ароматом роз. Из-за этой духоты кружилась голова, Бала с трудом могла сосредоточиться на разговоре. Не то чтобы это вообще требовалось сейчас ― Бала не имела доступа к финансированию культа от своего имени. Знала, как организуются яджны, куда направлять деньги, но не имела права обсуждать их и что-то обещать. Поэтому она должна была просто сидеть и учиться.       Открытая часть спины быстро взмокла и покрылась потом. Бала попыталась прислушаться к разговору, даже когда голова начала побаливать и тяжелеть.       ― …Так что яджна должна пройти более чем удачной, через пару недель, ― заключил Садхир.       ― Почти сразу перед ней мы хотим объявить о помолвке Балы и Вимала, ― вдруг добавил Девдас. ― Учитывая, что сама Мать желает этой свадьбы, будет хорошим тоном одну из жертв посвятить благополучию этого брака.       Вимал едва заметно хмыкнул, будто что-то его рассмешило, но быстро прикрыл рот рукой. Бала это заметила, но была слишком задушена окружающими запахами, чтобы подумать об этом.       ― Надо только надеяться, что англичане не полезут в это дело, ― сказала Индира. ― Этот мелкий посол пусть и запуган, но лазает по всем норам, как крот. Я слышала, он приезжал к вам сегодня?       ― Да, пытался всё расспросить про наши ритуалы и обряды, ― Садхир усмехнулся. ― Я сказал, что никого, кроме животных, мы в жертву не приносим, и что обычно яджна — просто торжество с вином и мясом. Но этот идиот ещё и забыл документы, послал своего псину-телохранителя за ними.       Садхир рассмеялся. Его дочери и жена — тоже. Камал, Девдас и Ситара невесело усмехнулись. Джотсана, Вимал, Бала и Индира улыбаться не стали. Вимал каким-то странным образом поджал губы, нахмурился, из-за чего выглядеть стал старше. Бала понаблюдала за его мимикой, хотя воспоминания растворялись, едва она уводила взгляд. Она помнила его лицо, но не могла сохранить в своей памяти его эмоции ― как он улыбается, как хмурится. С одной стороны, было ли это важно? С другой… ей же с ним жить.       Разговор вдруг зашёл о том, как можно улучшить храм Кали, какие вещи можно принести в него, когда Садхир что-то сказал о подарках на помолвку. Из-за головной боли смысл сказанного ускользнул от Балы, но на услышала, как Камал заявил:       ― Учитывая традиции Дюжины, из подарков на помолвку и свадьбу можно будет собрать новую библиотеку.       Вимал хмыкнул.       ― Тогда кто-то из вас должен подарить новый шкаф для неё.       Книга. Точно. Бала подняла взгляд на Девдаса, который сидел рядом с женой, закинув ногу на ногу, и держался так, будто всё в этом доме принадлежало ему ― Ситара, главным образом. Его рука была закинута на спинку дивана позади Ситары, и хотя Бала не видела, но ей показалось, что Девдас прикасался к шее жены, будто успокаивал её, как кошку. Почувствовав взгляд, мужчина взглянул на неё.       Бала прекрасно понимала, что она говорит и как она говорит, в какой ситуации, ― но ей вдруг захотелось сказать это именно так.       ― Кстати, Девдас, ― Бала тонко улыбнулась, хотя от этого движения у неё ещё больше заболела голова. Ей казалось, что если она сейчас закроет глаза, то в темноте под сомкнутыми веками увидит не привычные мелкие вспышки звёздочек, а распускающиеся розы и вьющиеся лианы. Боги, её сейчас стошнит. ― Благодарю, ― светло-зелёные глаза Девдаса, казавшиеся почти серыми, сверкнули, он хитро прищурился. ― Очень понравилось.       Тишина после этого опустилась мгновенно и была такой оглушающей, что почти зазвенела. Ситара тонко усмехнулась и чуть качнула головой, но на Балу посмотрела с весельем. Её глаза зажглись каким-то особенным огоньком, будто она была довольно тем, что Бала о простой вещи сказала как о нечто скандальном.       Девдас кивнул ей самым вежливым образом.       ― С твоим пытливом умом я не сомневался, ― произнёс он. ― Надеюсь, ты найдёшь в книге что-то полезное для себя.       ― Непременно, ― кивнула Бала, не прекращая усмехаться.       Ситара спрятала ухмылку за костяшками пальцев, Вимал и Индира непонимающе хмуро переглянулись. Бала прогнала полуминутный разговор ещё раз и поняла, что мог услышать брат. Она надеялась озадачить мать или жениха, возможно, отца Ситары, но не выслушивать шутки младшего брата.       Она сделала «страшные глаза» и повернулась к широко улыбающемуся Камалу.       ― Не…       ― Вы что, обсуждаете Камасутру? ― спросил Басу с широкой усмешкой. Джотсана подавилась тем, что пила, четыре дочери Дикшит вспыхнули ярко, точно мак. Девдас, Ситара и Бала рассмеялась, хотя Бала и прикрыла лицо рукой.       ― Конечно, Камал, что же ещё они могут обсуждать, ― с трудом отсмеявшись, кивнула Ситара, а потом обеспокоенно взглянула на будущую невестку. ― Бала, ты в порядке?       У Балы от смеха голова буквально раскалывалась, ароматный воздух не помогал дыханию. В гостиной было безумно жарко, поэтому девушка чуть качнула головой.       ― Жара меня убивает, ― выдохнула она тяжело, потерев сухое горло. Перед глазами чуть потемнело. Проклятая погода, проклятые ароматы и проклятые Дикшит со своими ароматизаторами. ― С вашего позволения я выйду на несколько минут.       Она встала, едва ли не пошатнувшись ― от резкого движения голова заболела ещё больше.       ― Да, конечно, прошу вас, ― милосердно кивнул Садхир, кивнув в сторону закрытых дверей, ведущих в коридор. ― Около статуи Махакали есть большие качели, можете отдохнуть там.       Бала благодарно кивнула, но тут Вимал Дубей поднялся со своего места. Церемониально поправил манжеты и взглянул на свою невесту.       ― Я тебя провожу.       Они степенно вышли, чувствуя любопытные взгляды на себе, но Бале было всё равно. Едва оказавшись в коридоре за закрытой дверью, она невежливо приподняла полы сари выше щиколотки и быстрым шагом направилась к выходу. Вимал Дубей без труда поддерживал взятый Балой темп, даже когда она едва ли не бегом выскользнула на улицу.       Оказавшись в саду, Бала сделала глубокий вдох, прикрыв глаза. Воздух казался намного свежее после духоты дома, спокойный запах цветов и деревьев утишал головную боль. Вимал чуть опередил её, чтобы раздвинуть густые заросли кустов и показать Басу, куда надо идти. Из кустов Бала вынырнула на небольшую круглую, аккуратную полянку. Около статуи Кали и вправду стояли качели.       ― Как ты? ― спокойно спросил Вимал. Бала покачала головой. У неё появилось неуместное желание упасть на траву и лежать, дыша запахом земли, лишь бы перебить отвратительный аромат дома Дикшит и скрыться от жары. Но понятно, что она так сделать не могла.       ― Я не доживу до торжества, если оставшиеся дни будут такими же жаркими, ― пробормотала девушка, упираясь руками в колени и низко нагибаясь. Вимал коснулся её плеча, видимо, подумав, что девушку сейчас стошнит, но Басу лишь сделала пару глубоких вдохов и выпрямилась. ― Или со мной случится акт самовозгорания прямо в свадебном сари, ― хмыкнула она, вспоминая, какими тяжёлыми выглядели платья на невестах.       В глубине сада, подальше от дома, было прохладнее, дышать было легче хотя бы из-за того, что сад не так давно полили из-за дневной жары, и он ещё не успел превратиться в духоту.       Вимал придержал качели, и Бала села. Дубей облокотился на перекладину так, чтобы смотреть прямо на невесту, видимо, не переживая за состояние своего нарядного костюма.       ― Если бы мы были у Банерджи, ты бы уже погибла, ― качнул головой Вимал, и Бала поморщилась.       ― Не напоминай, ― Басу тяжело потёрла лоб. ― Я думала, я упаду в обморок ещё до того, как дойду до столовой. Мне казалось, все Дикшит любят именно свежий запах зелени, а не такие удушливые ароматы.       Вимал чуть помолчал.       ― Мне кажется, Садхир болен и пытается такими запахами заглушить запах болезни. И крови, ― Вимал дал время Бале обдумать эту информацию, но она лишь незаинтересованно повела плечом. Какая ей разница, болеет Садхир или нет. У него детей больше, чем у кого-либо ещё в Дюжине, уж найдёт, кем заменить себя. Кроме того, всегда будет Ситара со своим влиятельным мужем. ― У меня дома всегда прохладно. Ненавижу жару и эти вечные запахи, ― он раздражённо выдохнул, и его лицо чуть дрогнуло, точно так же как это было на рынке, когда они попали в плотный поток людей. ― Правда, в холодные дни в доме ещё холоднее.       «Не любит толпу, жару, духоту, ― какой холодный молодой человек, ― подумала Бала. ― В другой раз я бы сказала, что это идеально для меня».       Бала тонко улыбнулась.       ― О, обещаешь? ― хмыкнула девушка. ― Переезжаю прямо сейчас. Я в жаре совершенно не могу работать, ― она нервно потёрла запястье, а потом вдруг вспомнила, что произошло пару дней назад. ― Господин Вимал, я могу спросить?..       ― Мы же договаривались. Наедине называй меня просто Вимал, ― довольно спокойно, но твёрдо прервал он. ― В конце концов, скоро мы поженимся.       ― Хорошо, ― поспешно и незаинтересованно кивнула Бала. ― Радж не связывался с тобой или Девдасом?       Басу внимательно посмотрела на его красивое, молодое лицо… которое резко дрогнуло при упоминании имени отца.       «У Дубеев непереносимость отцов ― семейная», ― вспомнила Бала слова матери, но, видимо, это только у старших сыновей. С младшими было ещё хуже. Если Радж бросил сына-наследника, не уделив ему должного внимания, то замечал ли он второго наследного сына? Возможно, отсюда и шёл внутренний конфликт Дубеев. Вимал хотел быть значимым, но неизменно терялся в тени брата.       Бале захотелось вдруг сказать ему что-то, что-то приятное; показать, что она видит его. Да, она не в восторге от брака, но в конце концов ― Вимал хороший молодой человек. Она захотела сказать ему, что не против выйти за него, но не стала этого делать. Прозвучало бы странно. Да и Вимал мог не оценить.       Бала сохранила эту мысль на лучшие времена. Если Вимал не будет жестоким по отношению к ней, он будет хорошим мужем, и она будет хорошей женой.       ― Нет, ― ровно проговорил Вимал. Его голос стал немного холоднее. ― А с тобой?       Бала неловко повертела браслет на руке, и Вимал посмотрел на него. Наверняка узнал то украшение, которое сам ей и подарил.       ― Прислал мне конфеты, такие сладкие глазированные шарики с разными фруктовыми вкусами. Поздравил с помолвкой, ― неприязненно проговорила она.       Вимал потёр колючий подбородок. У его старшего брата Девдаса уже была щетина, Вимал, видимо, часто брился. Бала понятия не имела, почему вдруг стала обращать внимание на такие мелочи. С другой стороны — приятно выходить замуж за личность, а не просто за некого человека.       ― Ты большая девочка, думаю, не стоит говорить о том, что нельзя есть конфеты от незнакомых дядей…       ― Он подписал «от 'Д'». Я думала, от тебя, ― прервала его Бала раздражённо, даже не смущаясь того, как это будет выглядеть. Да, она подумала, что Вимал прислал ей подарок просто так, она идиотка, она усвоила. ― Я же до этого сделала чистосердечное признание.       Вопреки какой-либо насмешке Вимал лишь по-доброму усмехнулся и покачал головой.       ― Давай свои подарки я буду подписывать «Вимал». Чтобы не путаться.       ― Договорились, ― кивнула Бала и гордо приподняла голову. ― Тогда я жду конфеты.       ― Я тебя услышал, ― с лёгкой усмешкой покачал головой Вимал, но Бала видела, что в нём было слишком много беспокойства. — Ты много съела этих конфет? ― снова озабоченно поинтересовался жених. Бала потратила пару секунд на ответ, чтобы взглянуть в зелёные глаза Вимала. Глаза Девдаса, ровно такого же цвета, были более блеклыми, светлые-светлые, почти серые… Как у змеи перед броском. У Вимала они были на тон темнее, зелёный цвет в них легко угадывался.       Бале его глаза казались как минимум странными. Было в них что-то такое, как и в самом Вимале. Ощущение, будто сидишь рядом с пороховой бочкой.       ― Две или одну, ― наконец равнодушно пожала плечами она. ― Джотсана — одну. Но потом сразу велела выкинуть эти конфеты.       Бала попробовала абстрагироваться от слов Сирши Тхакур, Джотсаны, да и вообще чьего-то мнения и посмотреть на Вимала своими глазами. До этого она только злилась на него, что он появился в её жизни и спутал ей все планы, но, если подумать… Бала чуть прищурилась.       Она чувствовала, что в Вимале есть жестокость. Ощущала это, как звери ощущают природные бедствия. Он был вежливым, безукоризненным, но иногда в его глазах мелькали какие-то дикость и злость. Эта злость вспыхивала быстро, как лесной пожар, и долго не гасла, но Вимал прекрасно прятал её внутри. Бала даже не могла понять, что именно отличает Вимала от всех остальных представителей Дюжины, ― помимо того, что она помнила его лицо и он должен был стать её мужем. Они все были жестоки в известной мере, все приносили жертвы, убивали людей, избавлялись от непокорных, ― но Вимал был другим. Непонятно как, но он был другим. Бала не могла понять этого, прочитать эту его грань.       Она вдруг вспомнила ― или ей показалось, что она вспомнила ― тот её день рождения, о котором ранее говорила Джотсана, где он был в бежевом костюме и единственным, кто подарил не букет, а живые цветы. Отец Ситары бубнил что-то о яджнах и традициях совокупления на них, а какой-то молодой, противный мальчишка из небогатой, но знатной семьи, глядя в упор на Балу, завил, что явится на каждую такую яджну и укрепит свою веру, если госпожа Басу будет на каждой из них. Кто-то рассмеялся, но Индира и Девдас не стали, и большинство молчало тоже. Отец мальчишки дал ему сильную пощёчину и велел принести извинения, а после ещё и прислал Бале какие-то украшения. Она бы не вспомнила лица ― да и отца Ситары различила только благодаря тому, что помнила голос и слышала его минут шесть назад, ― но в памяти вдруг мелькнуло, как тяжело уставился Вимал на этого юношу поверх чаши с вином. Смех давно утих, а он всё смотрел. Мальчишка сперва отвернулся, потом притворился, что ему всё равно, выпил кружку эля и вышел, весь красный, побеждённый одним только взглядом.       Бала не интересовалась, что было потом с этим юношей, лишь слышала, что кого-то из Дюжины отхлестали ночью тяжёлым конными кнутом, когда парень возвращался из дома удовольствий. Был ли это тот самый парень, и был ли это Вимал? Мать действовала бы изящнее ― унизить и отобрать, вот была её тактика. А Дубеи не гнушались и физическими наказаниями.       Бала слышала это от Харшида. Их отец один раз сильно всёк маленькому сыну за то, что тот проиграл в детскую игру мамины любимые серёжки. Когда Бала пожалела его, Харшид сказал: «Это мелочи, я усвоил урок. Вот Дубеев, я слышал, секут, как собак, до крови».       «Как давно всё это было, ― подумала Басу. ― Я вспоминаю дела минувших дней… Сплошные слухи, один веселее другого. И зачем они мне нужны? Моё будущее — вот что должно меня волновать».       Ей вдруг нестерпимо захотелось узнать у Вимала, был ли он тем, кто отомстил за грубые слова, сказанные в её сторону. Она уже почти открыла рот, как вдруг её жених мотнул головой.       ― Не надо ничего принимать от моего отца, ― высказал Вимал твёрдо и уверенно. ― Лучше даже в руки не брать. На всякий случай.       «Надо же, уже пытается командовать, как муж, ― невесело хмыкнула Бала. ― Входит во вкус. Интересно, каким будет наш брак?»       ― Думаешь, он бы попытался меня отравить? ― спросила Басу. Вимал хмыкнул. Он протянул руку и вдруг неожиданно коснулся пальцем её изящно выбившегося из прически локона тёплого каштанового оттенка.       «Всё в ней такое изящное, ― подумал Вимал, ощущая мягкость волос. Кожа Балы едва заметно покраснела от смущения. Дубей нашёл это очаровательным. ― Даже небрежность».       ― Вряд ли, особенно с вызывающей запиской, но лучше перестраховаться, ― ответил он, убирая руку. Бала справилась с собой и сделала вид, что ничего не было. ― Отец хорошо разбирается в травах. Некоторые имеют очень сильный эффект, даже если съесть всего кусочек.       ― Хорошо, буду иметь в виду, ― серьёзно кивнула Бала. Тошнота прошла окончательно, но теперь появились новые вопросы. Чего хотел Радж Дубей своими подарками? Действительно ли он желал ей вреда или хотел чего-то другого? Может, устал от чистой, одухотворённой, но бедной жизни и решил вернуться в богатство и роскошь, подмазавшись к невестке? Ну, тогда он выбрал не самый лучший способ, пусть решает вопросы со своими сыновьями, Бала не собиралась лезть в эти глубокие семейный обиды и что-то решать.       Даже если речь шла про её кровного деда и будущего свёкра.       Из уютно прикрывающих их зарослей вывернул невысокий мальчишка-прислужник. Он низко опустил голову, будто боялся увидеть что-то для его глаз не предназначенное, и Балу это позабавило.       ― Господин Вимал, ― проговорил он, ― господин Девдас вас просит.       Сказав это, он мелким взглянул на Вимала, и тот кивнул, не удостоив прислужника чётким ответом. Видимо, общение с низшей кастой он считал такой же необходимостью, как и разговоры с англичанами. Вимал их терпеть не мог, и Бала… Бала подозревала, отчего могла родиться такая нелюбовь.       Прислужник, получив своеобразный ответ, поспешил исчезнуть с глаз господ. Видимо, даже слуги семьи Дикшит были наслышаны о суровом нраве младшего из сыновей Дубеев и предпочитали считывать его реакции без лишних вопросов.       Вимал оттолкнулся от перекладины и поправил и так идеально сидевший на нём шервани.       ― Ты вернёшься? ― деловито поинтересовался Вимал. Бала представила, что ей надо будет снова оказаться в духоте запахов и сладких ароматов и покачала головой.       ― Ещё посижу, надышусь на несколько часов вперёд.       Вимал понимающе хмыкнул и положил руку на плечо девушки.       ― Если не вернёшься через пять минут, я за тобой приду.       Бала расслабленно улыбнулась.       ― Хорошо.       За те секунды, что Вимал отворачивался от неё, на его лице проявилась ледяная жестокость. Она была такой резкой, что Бала едва успела это заметить. Девушка проводила его высокую, статную, ледяную фигуру задумчивым взглядом.       А если да…? Если под маской учтивости и вежливости прячется настоящее чудовище? Как с ним справиться? Если он откроется уже после замужества, её может даже мать не спасти ― Бала будет принадлежать Вималу перед людьми и богами, Богиней. Любое вмешательство Индиры могут посчитать предательством, а Бале вовсе не хотелось закончить свою жизнь под мужниным кнутом, как уже бывало, пусть и нечасто. Как правило, члены Дюжины женились и выходили замуж за членов Дюжины, почти все семьи были связаны брачным и кровным родством ― кто-то ближе, кто-то дальше. Случаи, когда в браках была откровенная жестокость по отношению к супруге, были на самом деле редкими. Конечно, некоторые особенно ярые защитники положения мужчин поднимали руку на жену, но это не выходило за рамки дома.       С другой стороны ― природная жестокость Вимала могла на неё и не выливаться. Бала, конечно, была дикой, со своим упёртым характером, но она была наследницей знатного рода. Вимал будет управлять Бенгалией вместе с ней и даже несколько превзойдёт своего брата, женившись на Басу. Так что если Вимал не является безмозглым садистом ― как минимум первое уже не было обоснованным, учитывая, как легко и просто он втёрся в доверие к Джотсане и настраивал отношения с Балой, ― то он должен понимать, что ему будет выгоднее сотрудничать со своей женой и иметь с ней хорошие отношения, нежели пытаться запугать её. Бала передушит обоих Дубеев, если Вимал её тронет. Мужа — за ошибку, Девдаса — чтобы не сжег её, как вдову.       Бала могла припомнить только два раза, когда жена погибла насильственной смертью под руками мужа, — это только в Дюжине, за низших она не отвечала, там такое сплошь и рядом. В Дюжине такое было всего два раза. Муж забил жену до смерти кнутом за измену. Второй задушил супругу за то, что та по случайности придавила и задушила их единственного сына во время кормления. Оба раза проходили почти пятнадцать лет назад, и с тех пор Бала не слышала ничего подобного, и мать не упоминала.       Бала не собиралась делать ни того, ни другого, ― по крайней мере, надеялась, что Богиня не заставит её сделать нечто такое. И да, Богиня… Если кровь Махадеви в жилах Балы Басу, во всех женщинах её рода, то она бы не стала бросать свою дочь к такому монстру, верно? Ещё до союза Басу и Дубеев брахманический род говорил, что Махадеви особо благоволит в замужестве своим дочерям. Конечно, пример матери мог с этим поспорить, но Индира ни разу не пострадала от мужа, физически по крайней мере.       Невзирая на открывшиеся варианты будущего, Бала внезапно усмехнулась. Вимал, видимо, пытался играть с ней, опираясь на своё природное очарование, ― даже если он кровавый монстр, отрицать его мужскую привлекательность было нельзя. Бала была хороша в подобных играх и могла бы ответить своими ходами, но, с другой стороны, если все её подозрения правдивы, не лучше было бы поговорить с Вималом напрямую? От этой свадьбы им не отделаться, а значит надо было избавиться от сомнений.       Если Вимал и вправду такой, Бале надо знать ― лучше быть в клетке с тигром, которого ты знаешь. Бала не собиралась лезть на рожон, но её роль в Дюжине предписывала особое поведение и располагала к некоторым вольностям. Вимал по умолчанию не сможет запретить ей выполнять её долг как наследницы ― а после и главы семьи Басу, ― и Бале думалось, что он будет упиваться тем, что это делает именно его жена. Но, в любом случае, им было необходимо сесть и поговорить ещё до брака, понять, что они ждут друг от друга. Вимал должен был осознавать, что абсолютного послушания он не получит, а Бала понимала, что из Вимала не получится спокойный супруг, этакий король-консорт, который будет просто её мужем. Вимал откусит от сладостного пирога их союза огромный кусок.       Басу должна была быть готовой к тому, чтобы поступить так же… И всё-таки, хорошо было бы прийти к компромиссу.       А ещё… дети… Бала не была уверена, что сможет равнодушно наблюдать за тем, как секут её детей. Учитывая прошлое Вимала, было сомнительно, что он не станет так поступать, особенно если это будет мальчик. Индира в своё время могла заехать палкой, и сейчас от неудовольствия и злости могла пару раз ударить, но это было по рукам и не так уж чтобы сильно.       Бала потёрла переносицу. Ей надо было подумать обо всём этом и решить, что делать и что говорить Вималу. Особенно если снежный ком этой информации будет расти и множиться.       Бала встала и поправила юбку. Дальше сидеть тут могло быть невежливым, поэтому, хочется или нет, ― надо было возвращаться.       Басу посмотрела на статую Махадеви. Она была двусторонней, лицо было и там, и по другую сторону. Смеющаяся над чем-то Богиня высунула язык, держала отрубленную голову и саблю в двух левых конечностях. Одна из её рук держала кинжал, а другая благословляла к исполнению желаний. Статуя была высокой, но Бала изящно вступила на постамент, ухватилась за крепкое запястье Кали и прикоснулась к её левой руке, исполняющей желания.       Глаза Махакали были алмазными. В Калькутте, городе Кали, во всех её статуях, даже самых маленьких, глаза должны были быть исполнены драгоценными камнями. В доме Басу почти все они были рубиновыми или янтарными, у Дубеев ― сапфирами и изумрудами. Даже в совсем крошечных пятнадцатисантиметровых статуэтках глазницы украшали крошечные камушки. Большинство таких статуэток были выпущены из-под руки семьи Шарма с их владений, месторождений сапфира.       ― Вот так, Матерь, ― прошептала Бала, упираясь лбом в подбородок Кали. ― Какие задачи приходится решать твоей дочери. Благослови меня на успех, не лишай своей милости, ― Бала сделала паузу, а потом подняла взгляд на алмазные глаза. ― Благослови. Клянусь, не создашь союза более сильного, благополучного для своих детей. Взамен…       …Посвяти себя до того, как это сделает он.       ― Посвящу себя, госпожа, клянусь тебе.       Бала не знала, о чём говорила, не понимала тяжесть произнесённых слов, но как только сказала, стало легче. Будто тяжёлый груз, который давил на сердце, исчез, какой-то узел в животе развязался.       Бала плавно соскользнула вниз, когда деревья сбоку от неё зашуршали. Кто-то шёл к ней.       «Неужели Вимал действительно вернулся?» ― подумала Бала, но тут мужчина вышел из прохода и выругался, увидев, что поляна замыкается.              Высокий, узкий, черноволосый, почему-то озабоченно почесывающий горло. В его глазах застыло удивление, когда он увидел Балу, прижавшую руку к животу. Басу окинула его быстрым взглядом. Лицо она не вспомнила, но фигура казалась ей знакомой.       Пару секунд они просто стояли, смотря друг на друга. Мужчина медленно отнял руку от горла, на котором остались красные толстые царапины. Видимо, горло мучало его уже давно, он был близок к тому, чтобы расчесать его до крови.       Басу не узнавала его ровно до того мгновения, пока он не открыл рот.       ― Госпожа.       Телохранитель. Точно.       Бала изогнула бровь и мягко отняла руку от живота.       ― Разве вы не уехали?       Мужчина устало фыркнул. Он отвёл взгляд, снова почесав горло, и Бала уже успела забыть, какого цвета его глаза.       ― Мой посол забыл сумку с документами, представляете, ― как-то злобно фыркнул он. ― Я, конечно, понимаю, что всё тут решается через вас и вашу семью, но просто оставить вам документы ― уже слишком наплевательское отношение к своей работе.       Бала понимающе хмыкнула.       ― Зато к жизни ответственное, ― сказала она и кивнула на чёрный портфель, который держал мужчина. ― Сумка у вас.       Мужчина кивнул. Бала с трудом запомнила чёрные волосы, серые ― кажется, серые ― глаза. Мужчина не отводил взгляд от её лица. Бала смотрела тоже. Она привыкла, что англичане на неё смотрели, ― приезжая в Индию, они почему-то думали, что увидят низких, смуглых, не слишком симпатичных девушек и женщин, лишённых какой-либо привлекательности. Большинство девушек их низших каст, на которых оставили отпечаток тяжёлые физические работы и домашний быт, так и выглядели, из-за чего англичане не считали индианок особо красивыми.       Но все девушки Дюжины ― надушенные, накрашенные, одетые в лучшие ткани, в большинстве своём фигуристые и высокие ― были прекрасными. На них смотрели, удивляясь, что в Индии была красота. У Балы было своё мнение на этот счёт: красота женщин в Индии была слишком необычной для англичан, из-за чего они не могли оценить местных женщин по достоинству. Она сама, не раз участвуя в наборе служанок, видела, что многие женщины как минимум симпатичные.       Но отрицать своё превосходство она не спешила.       Мужчина, наконец, снова подал голос.       ― Мы не представились друг другу, я сожалею, ― он чуть неловко поклонился, видимо, непривыкший склоняться перед кем-то. Не только из-за того, что это не делают в Англии, а потому, что такова натура этого человека. ― Эдмунд Лайтвуд.       Бала вежливо кивнула. Конечно, у неё будут проблемы ― с матерью в первую очередь, ― если она увидит, что дочь ведёт беседы с телохранителем английского посла вместо того, чтобы быть в доме и обсуждать Первородную яджну, но идти внутрь жутко не хотелось. Кроме того… кроме того…       … его исцарапанное горло привлекало взор.       ― Рабия-Бала Басу, ― наконец кивнула она, но кланяться, очевидно, не стала.       ― Рабия-Бала? ― переспросил Эдмунд Лайтвуд. Англичан всегда удивляло то, как она произносила это почти в одно слово, проглатывая последнюю букву первого имени. «Рабибала». ― Но все вас называют «Бала».       ― Да, двойное имя, ― снисходительно кивнула она и вдруг поделилась: ― Рабия означает «весна», а Бала ― «дитя» или «медовый месяц». Я родилась холодной весной, вскоре после родительской свадьбы, и была первым ребёнком.       И тут же замолчала. Зачем она это сказала? Зачем вообще этому человеку знать её имя?       Бала почувствовала, как загадочный узел в её животе снова затягивается.       ― А Эдмунд означает «процветающий защитник», «покровитель», ― вдруг сказал он, ненадолго оставив в покое своё горло. ― Мама говорила, что меня назвали в честь английских королей, но отец рассказал, что он просто вышел на улицу и спросил имя человека, которого посчитал красивым.       Бала изогнула бровь.       ― Интересная традиция.       Эдмунд хмыкнул и покачал головой.       ― В Англии нет такой традиции, мой отец просто посмеялся, ― сказал он с каким-то неясным посылом. ― Но имя красивое. Пусть и не такое, как ваше, ― он кивнул, будто сам себе, и сделал ещё один поклон для неё. ― Доброго вечера, госпожа.       Он развернулся, намереваясь вернуться и найти другой путь, видимо, просто заблудился в саду Дикшит, желая срезать дорогу. Бала открыла рот, чтобы попрощаться, но тут ― может, свет так упал, может, у неё в глазах всё-таки что-то начало плыть из-за постоянной жары, — она вдруг увидела. Широкие, бледно сияющие линии обхватывали шею этого человека, рождаясь, как она могла догадаться, откуда-то из горла. Эти линии выглядели так, словно обхватывали его изнутри.       ― Пос…       Эдмунд Лайтвуд развернулся к ней.       ― …тойте.       Линии рождались из его кадыка, тянулись вверх, как листья выходят из веток. Его серые глаза на секунду сверкнули каким-то дымчато-пурпурным цветом, который тут же потерялся в серой радужке.       ― Госпожа?       Женский голос рассмеялся в её голове.       ― Вишудха, ― сказал голос. Бала почувствовала, как её замутило, она сделала шаг назад, опираясь на постамент, но рука неловко соскользнула, оставив глубокую царапину на ладони и несколько капель крови у ног Махакали. Голос взорвался громким хохотом, Бала подняла руку, заткнув одно ухо. ― Вишудха для него! Для него!       Вишудха ― чакра, расположенная в области горла.       ― Госпожа Бала, ― Эдмунд подошёл к ней, небрежно швырнув портфель около статуи, и взял за плечи. Обеспокоенно взглянул на неё. Её янтарные глаза были широко распахнуты, взгляд метался между его лицом и его горлом. ― Вам нехорошо? ― Бале было нормально, если быть честной. Она хрипела, пыталась сказать об этом, но язык как будто присох к горлу, слова сказать нельзя было, а со стороны её хрипы выглядели так, будто она задыхалась. ― Госпожа… Вот проклятье! ― вдруг тихо на английском выругался мужчине. Ей стало так интересно, что он скажет, что она на несколько секунд даже перестала пытаться что-то выдавить из себя. ― Первое правило, которое объяснили: никакую женщину не трогать, а тут ещё и госпожа, чтоб вас. И как, не бросать же её здесь? ― Эдмунд посмотрел на неё, понял, что Бала его всё это время слушала, и опасливо поинтересовался. ― Сможете сделать вид, будто вы потеряли сознание? Я что-то не заметил у них огромное количество слуг, шныряющих здесь.       Бала кивнула. Эдмунд глубоко выдохнул, видимо, готовясь к тому варианту будущего, где может потерять руки за прикосновение к госпоже из Дюжины, и одним лёгким, сильным движением поднял Балу на руки. Тут же взволнованно стал озираться по сторонам.       ― Лучше входите в роль сейчас, ― сказал он, и Бала послушно обмякла в его руках. Только её ресницы едва заметно трепыхались, но это даже было лучше.       Эдмунд понёс её легко, широким, размашистым шагом, и держал так, будто она ничего не весила. Она ощущала его тёплые пальцы на своей открытой талии.       «Интересно, какие у них у всех будут лица?» ― подумала девушка, но сумела сдержать усмешку.       ― Как надо, так ни одного слуги за версту, а как не надо ― десяток на один квадратный метр, ― продолжал ворчать Эдмунд, судя по темпу ходьбы, поднимаясь по лестнице в дом. Бала постаралась не рассмеяться, но, когда голоса стали очень громкими, она приоткрыла глаза и взглянула, что происходит в комнате.       Не зря.       Все были на ногах. Садхир Дикшит стоял, позволив себе яркую ухмылку. Его жена стояла рядом с ним, обеспокоенно вцепившись в его локоть, а дочки столпились за отцовской спиной, как стая гусят. Бала не видела выражения их лиц. Зато хорошо видела, как смотрели на Садхира Девдас и Индира. На лицах обоих отразилась сильная ярость, Индира сжала сложенные на груди руки в кулаки, а Девдас посмотрел на Садхира так исступлённо, что любой другой уже содрогнулся бы.       «Он ему сейчас лицо обглодает», ― подумала Бала.              Вимал и Джотсана стояли к ней спиной, сбоку от Девдаса и Индиры, так что Бала могла видеть только сцепленные за спиной в кулаки руки Вимала. Ситара стояла а Девдасом, положив мужу руку на плечо, видимо, оберегая от глупых решений, но даже на её лице застыла ничем не прикрытая маска отвращения.       Сунил и Камал стояли сбоку от своих родителей, как раз в дверном проёме. На холодном лице сына Сунила проступило то же отвращение, что и на лице Ситары, но более спокойное, спрятанное под ледяным покровом. Его руки на груди были сложены в самой закрытой позе из всех возможных. Камал казался ошарашенным.       Что происходит?       Раньше, чем Эдмунд Лайтвуд успел бы подать голос, эти двое её заметили. Бала слабо покрутила головой, будто была в сознании, но снова закрыла глаза. Подумает обо всём этом позже. Сунил удивлённо изогнул бровь, резко опустив руки, а Камал сразу же бросился к ней.       ― Бала!       Тёплые руки Камала приподняли её голову, осматривая. Разговоры на повышенных тонах стихли, обеспокоенные взгляды обратились к ним. Бала чувствовала их физически.       Эдмунд Лайтвуд тоже. Он напрягся, но так едва ощутимо, что вряд ли кто-то заметил.       ― Ваша госпожа в обморок упала, лежала около статуи, ― заявил он, и его тоном был таким, будто он обвинял всех в том, что они за госпожой не уследили. Бала мысленно хмыкнула.       Бала не видела, кто к ней подошёл, но тут её перехватили чужие руки, хотя Эдмунд почему-то и не поспешил передавать её.       ― Дай, ― прорычал кто-то у неё над головой так яростно, что Бала сама вздрогнула. Зато без сомнения узнала Вимала.       Эдмунд колебался всего секунду, потом аккуратно расцепил руки, уверенный, что девушку держат. Вимал даже не вздрогнул, когда взял её на руки, но Бала на каком-то интуитивном уровне чувствовала исходящие от него волны негодования. Она не сомневалась, что взгляд, которым её обожгли, принадлежал жениху.       ― Я вызову домашнего врача, ― сказала мать Ситары и поспешно вышла. Судя по звукам, её дочери направились за ней, как утята за мамой-уткой.       «Она хотела их увести», ― поняла Бала, но ей в её «положении» не предстало открывать глаза и проверять.       Вимал уложил её на диван. Как и Камал, проверил голову. Осуждающе хмыкнул и едва слышно пробормотал: «Дикшит, чтоб его». Видимо, он списал обморок на обилие душных запахов. Или говорил о чём-то другом.       ― Это наверняка из-за дневной жары, откройте окна, ― приказала Индира, и Дикшит отдал приказ, не став спорить. Судя по голосу, мать стояла у её головы. ― Как вы нашли её? ― спросила она, очевидно, у Лайтвуда. В голосе помимо очевидного волнения было ещё какое-то странное… обвинение? Бала не поняла, что это было, а открывать глаза, чтобы посмотреть на лицо матери, не стала.       ― Свернул не туда, в этих зарослях потеряться легко, ― спокойно произнёс Эдмунд. ― Она стояла у статуи, потом вдруг начала падать. Слуг рядом не было, я решил отнести её сам.       Бала почувствовала, что Вимал ощупал её шею, потом поднял руки, будто проверяя целостность своей невесты. На пару секунд застыл ― видимо, нашёл порез.       ― А это что? ― спросил он, перевернув её ладонь к себе лицом.       ― Понятия не имею, может, о статую порезалась, я её не осматривал, ― едко ответил Эдмунд Лайтвуд. Потрясающей человек — её трогать боялся, чтобы не убили, а дерзить в лицо второму наследному сыну и временному наследнику одной из главных семей Бенгалии он не боится. ― Я так подозреваю, мне её даже трогать нельзя было.       ― Правильно подозреваете, ― раздался холодный, но спокойный голос Девдаса. Пальцы Вимала на её запястье дрогнули и сжались чуть сильнее. ― Но сегодня сделаем исключение.       Бала припомнила, как должны чувствовать себя люди после обморока. Попыталась медленно открыть глаза, не сразу, а постепенно.       ― Бала? ― негромко, но ласково позвал Камал, видимо, всё это время не отводя взгляд от её лица. Бала нахмурилась, открыла глаза, часто моргая. ― Как ты, дана?       Бала открыла рот, чтобы ответить, потом тяжело откашлялась. Прохладный вечерний воздух быстро разгонял душные ароматы в комнате, да и лёжа дышать было немного легче.       ― Пить, ― почти не размыкая губ попросила она, и через секунду Джотсана протягивала Вималу стакан с водой.       ― Давай, аккуратно, ― пробормотал Камал, придерживая сестру за плечи, помогая ей сесть. Дубей поднёс стакан к её губам.       ― Ладно, раз я вам не нужен, я пойду, пожалуй, ― пробормотал Эдмунд. Бала кинула на него быстрый взгляд, но не задержалась. Не стоило давать повод думать, что они говорили, поэтому девушка незаинтересованно отвела взгляд и снова продолжила пить. Подняла руку, чтобы взять Вимала за запястье, но шикнула от боли. ― Вам здоровья, госпожа.       ― Спасибо, ― хрипло ответила Бала, даже не посмотрев на него. Оставалось надеяться, что Эдмунд поймёт, что её благодарность искренняя.       ― Я вас провожу, ― вдруг сказала Ситара, обменявшись взглядом с Девдасом. Сунил направился за ней. Бала мельком посмотрела на Девдаса, но он не выглядел так, словно видел перед собой что-то необычное. Если бы он увидел сияющего вишудхой англичанина, он бы как минимум удивился.       Может, у неё и вправду галлюцинации?       ― Что это? ― слабо пробормотала она, смотря на порез. Какой-то он глубокий, не поверхностный. На краях осталась сероватая пыль от основания статуи.       ― Англичанин сказал, ты порезалась об основание статуи, ― сказал Вимал. В его голосе слышалось недоверие. Бала нахмурилась и тут же поморщилась от не разыгранной головной боли.       ― Не помню, ― пробормотала она. ― Я встала, чтобы пойти обратно, подошла к статуе, положила руку на постаменте, и вдруг перед глазами начало темнеть… Дальше ничего не помню.       Приехавший в несколько рекордных минут врач лишь подтвердил общий «диагноз»: давление шалит из-за температуры, вот госпожа в обмороки и падает. Побольше прохладного свежего воздуха и ночных прогулок, желательно вблизи водоёмов и в тени.       ― Если бы я здесь жил, я бы тоже в обмороки падал от отсутствия воздуха, ― негромко, но достаточно уловимо произнёс Сунил, стоя рядом с Ситарой. Его сестра тихо рассмеялась. Их отец послал детям нечитаемый взгляд, но что дочери, что сыну он ничего сделать не мог.       «Они же явно поссорились все между собой, пока я была на улице», ― вдруг вспомнила Бала.       Из-за её самочувствия было решено свернуть обсуждение, и, кажется, все, кроме Дикшит, были с этим согласны. Вимал помог донести Балу до машины, где аккуратно сгрузил на руки Камалу и Джотсане и попросил Индиру сообщить ему о её самочувствии. Индира, что удивительно, согласилась. Девдас и Садхир расстались на не лучшей ноте.       «Мы сказали 'нет'», ― прошипел Дубей, очевидно, имея в виду себя и Индиру.       Садхир тонко улыбнулся: «Мы ещё обсудим это с Дюжиной».       Девдас, кажется, был в бешенстве, как и мать. Поэтому та, вероятно, и не спорила с Вималом.       «Вот глупая курица, ― мысленно отругала себя Бала. ― Пока стояла там и беседовала сначала со статуей, потом с Эдмундом Лайтвудом, всё пропустила».       С другой стороны — англичанин с сияющий чакрой. Бале сейчас уже могло привидеться, но, кажется, обхватывающих его горло линий было шестнадцать, по восемь с каждой стороны. Хотя это все могло ей только показаться.       ― Спасибо, ― смазанно поблагодарила Бала Вимала, когда тот убедился, что она хорошо устроилась.       ― Было бы за что, ― с лёгкой ухмылкой кивнул Вимал, но усмешка не коснулась его глаз. Его ещё почти юношеские, мягкие черты лица были искажены особенным образом, и Басу вдруг поняла, что он сдерживает ярость. Бала обратила внимание, что даже Камал был странно подавлен, а Джотсана явно смущалась. Она вцепилась тонкими изящными пальцами в юбку сари, будто пытаясь удержать её, как девушка в брачную ночь.       Бала чуть нахмурилась. От этого движения сразу заболела голова, и девушка слабо застонала. Вимал, который придержал дверь для Индиры, кинул на неё последний взгляд, нахмурился ещё сильнее, и, бегло распрощавшись с сестрой и друзьями, закрыл дверь. Бала проследила за тем, каким широким и размашистым шагом он направился к брату и невестке.       Машина тронулась с места.       ― Я что-то пропустила? ― неожиданно с трудом ворочая языком, спросила Бала, прекрасно зная, что мать не будет делать скидку на её состояние. Если вопрос, вызвавший такую реакцию, был важен, Индира скажет ей об этом прямо сейчас. Если нет ― оставит на потом, и Бала сможет заснуть.       Мать раздражённо выдохнула.       ― Садхир хочет привязать яджну к чакрапудже.       ― Что? ― Бала резко дёрнулась на коленях Камала, из-за чего её голова тут же взорвалась болью. Сознание померкло на пару секунд, девушка тяжело рухнула брату на колени, часто задышав. С трудом противостояла желанию отключиться.       ― Бала! ― Джотсана и Камал склонились над ней, Индира обеспокоенно подалась вперёд.       — Вот и у нас с Вималом и Девдасом была почти такая же реакция, ― выдохнула глава семьи.       Индусы верили в то, что мир родился благодаря слиянию бога Шивы и богини Шакти. Секс здесь был священен, он считался путём к богу, силой эволюции, волной жизни. Та или иная поза нужна не только для того, чтобы усилить чувственное удовольствие, но и для того, чтобы в нужном направлении пустить жизненную энергию. Это было то, что Бала не раз слышала от матери и старшей наставницы с того момента, как выросла из девочки в девушку. Секс ― священный акт между мужем и женой, их учили именно так.       Не так давно, ещё до того, как Дюжина объединилась в одну систему, и ещё какое-то время после этого, все яджны и пуджи были привязаны к сексуальным практикам. Это была своего рода сексуальная игра, в которой участвовали представители всех сословий, иногда даже не знакомые друг с другом. Равное количество мужчин и женщин собирались вместе жаркой ночью в большом богатом доме. В центральном зале на полу выкладывали «чакру» — тантрический символ, похожий на цветок, который символизировал богиню.       Далее женщины снимали свои юбки чоли и складывали в большой горшок. Мужчины по очереди подходили к нему и вытаскивали юбку наудачу. Её хозяйка отдавалась в полную власть своего случайного господина на всю ночь. Причём «отдавалась» буквально, прямо на глазах остальных участников пуджи, которые, впрочем, тоже были заняты своими важными религиозными делами.       Породнившиеся Басу и Дубеи отменили это почти восемьдесят лет назад, точнее ― отменили официальное проведение. Ритуалы больше не были связаны с оргиями.       Дюжина и так на многое закрывала глаза для своих участников. Кто с кем спит никого не касалось, домашние оргии и вовсе не волновали. Они были шактистами, приверженцами Пути левой руки — ели мясо, пили вино и занимались сексом в своё удовольствие. Дюжина была одинаково и консервативным, и хитрым обществом, на свои слабости и причуды они закрывали глаза, но в чём-то были тверды, как скала.       В английском вопросе, например.       Предложение Садхира было по крайней мере странным. Конечно, в молодых кругах посмеивались, что убрали самую приятную часть ритуалов ― заняться сексом, а на утро разойтись по домам как ни в чём не бывало. Более старшее поколение лишь снисходительно посмеивалось. Женатые и замужние были ревнивы, не хотели делиться своим, так ещё и давать своим супругам возможность сравнивать способности других. Многие мужчины предпочитали упорно игнорировать ту часть «Камасутры», философского и, между прочим, религиозного трактаты второго века нынешний эры, где значилось, что, если женщина чувствует себя неудовлетворённой в браке, ей не только разрешалось, но и настоятельно советовалась искать удовлетворения на стороне. Когда встал вопрос об отмене чакрапуджы, многие его подержали согласием.       Поэтому было странным и само предложение, и то, что его предложил мужчина, которому уже было за семьдесят. От того же Вимала такое предложение прозвучало бы менее смешно ― хотя и более оскорбительно для Басу.       Но с другой стороны… Что такого в нём было? Несмотря на общее согласие «удовлетвориться и расстаться», многие после таких оргий заключали брачные союзы, поскольку это было хорошей возможностью оценить своего партнёра или проявить интерес к понравившейся особе ― потому что девушкам, ожидаемо, полагалось вести себя более скромно. Выдав замуж самую красивую из дочерей, Садхир, вероятно, совсем отчаялся… Но это предложение пусть и было странным и пошлым, но не таким уж и возмутительным. Почему же Индира, Девдас и Вимал были в таком бешенстве?       ― Он сказал что-то ещё? ― наконец слабо прохрипела Бала. От размышлений раскалывалась голова. ― Садхир. Вы же были в ярости. Это явно не просто так.       Индира молчала какое-то время, и за неё ответил Камал. Бала поняла почему. Мать не смогла бы выдать такое при всем желании.       ― Дикшит предложил не просто устроить чакрапуджу, он предложил… ― Камал тяжело сглотнул. Бала приготовилась услышать самое худшее, если даже обычно бойкий и смелый на язык брат не мог произнести это вслух. Камал отчаянно зажмурился. ― Он предложил сделать это в честь вашей с Вималом помолвки! Как выпуск сексуальной энергии в честь молодых!       Бала поперхнулась воздухом. Посмотрела на мать, считая, что брат шутит, но Индира сжала губы с такой силой, что стало ясно ― не шутит.       ― Он что… рехнулся? ― прошипела Бала, уже не думая о слабости во всём теле. ― Он. он…       ― Я думала, Вимал его на месте пришибёт, ― Джотсана поморщилась в отвращении. ― Такое предложить!.. Даже его сын испытал отвращение. Как о подобном можно говорить?       ― Можно, ― ледяным тоном прервала Индира. ― Но надо знать, с кем ты говоришь. Предложить нечто подобное глядя нам в глаза ― неслыханная дерзость.       ― Вы же отказались? ― прохрипела Бала с трудом. Горло как будто раздирало на части.       Конечно, никто не заставил бы участвовать её или её брата с сестрой в подобном действии, однако сам факт, что нечто такое может быть привязано к её помолвке, было оскорблением. Бала не хотела ничего подобного. И, судя по словам Джотсаны, Вимал не хотел тоже. На что же вообще рассчитывал Дикшит? Какие планы он преследовал?       ― Конечно, ― кивнула Индира. ― Однако его слова о Дюжине… Многие захотят сделать это ради выгодных браков.       ― Но чакрапуджа не привязана к бракам! ― возмутился Камал. ― В том и их смысл.       Индира криво улыбнулась.       ― Любые запреты можно нарушать, если знать, как действовать.       Камал едва заметно поморщился. Он хорошо понимал, что часто надо брать хитростью и изворотливостью, но интриги, особенно такие пошлые, были не его стезёй. Он сам предпочитал смотреть и говорить всё неугодным напрямик, а не прятаться за улыбками. Даже в его случайно брошенных шутках могла быть доля правды.       ― В Дюжине сейчас всё непросто с наследниками, ― продолжила Индира. ― Детей вашего возраста, кто-то старше, кто-то младше, но тех, кто связан браком или помолвлен, можно посчитать по пальцам, даже не все в моём поколение женаты или замужем. У Банерджи замужем одна только дочь, и нет внуков. У Прасад один внук, и тот ― Шарма, а их семья потерпела немалые потери всего несколько лет назад. Девдас женат недолго, и у него нет детей, а Бала с Вималом только-только собираются пожениться. В Дюжине всегда было много детей, но сейчас знатные роды источаются, ― Индира отвела взгляд. ― Многие согласятся с предложением Садхира, чтобы просто обеспечить будущее своему дому. А молодые, как известно, жадны до плотских утех.       ― Он не посмеет предложить такую мерзость всей Дюжине, ― горячо возразил Камал, в поисках поддержки посмотрев на лежащую на его коленях Балу и на Джотсану. Та судорожно сжала руки в кулаки и была бледнее мела. ― А если и предложит, то никто не заставит участвовать нас!       ― Это ясно, ― фыркнула Индира. ― Ни Девдас своей жене, ни Вимал невесте не позволят участвовать в подобном и сами не захотят опуститься до подобного. Ты ещё молод, а Джотсану я не допущу. Я лучше прогневаю Богиню и заставлю вас пропустить яджну, чем позволю такое.       ― Зато, если мнения разделятся, ― вдруг задумчиво проговорила Бала, ― будет ясно, кто за нас, а кто может представлять угрозу. Даже такой мелочный вопрос поможет составить мнение.       Индира чуть подумала, а потом кивнула. Смягчилась, глядя на уставшую дочь.       ― Давайте переспим с этой мыслью и подумаем об этом завтра ещё раз. Отдыхай, моя девочка-невеста.       Бала кивнула и послушно сомкнула глаза, проваливаясь в душную, но спокойную тишину.       Она проснулась, только когда Камал поднимался с ней по лестнице.       «Удивительно, ― подумала она. ― Мальчишка, а как легко несёт меня».       Хотя легко ему не было, Бала чувствовала, что у него дрожат руки, и что ему тяжело, и он пыхтел, как ёж, но, видимо, не мог передать никому свою драгоценную ношу.       ― Давай я сама, ― пробормотала она.       ― Не двигайся, ― тяжело фыркнул Камал. ― Уже почти дошли. Я однозначно начну заниматься спортом после такого. Мама велела служанке принести тебе вина перед сном. Выпей и сразу ложись спать.       Бала хотела было возразить, что ей надо переодеться, умыться, но, оказавшись в прохладе своей комнаты, она разделась до нижнего белья, небрежно сбросила всю одежду и украшения у кровати, почти залпом выпила бокал красного вина и рухнула на кровать, провалившись в спокойный сон без сновидений.       Завтра… Она подумает обо всём завтра.