Самозваные святые

Луис убеждает себя, что прогулка ему не нужна, однако сердце рвется на волю, к солнцу, ветру и лазурному небу, поэтому он все же надеется, что Лукреция сдержит слово и поговорит об этом с Саддлером. Она славная; столько цветов для него притащила; с геранью и фиалками комната смотрится намного уютнее. А что дальше? Вязаный половик? Мягкие игрушки? А ведь это Луису полагается осыпать девушку подарками. Отчаянно хочется верить, что Лукреция так старается для него не потому, что Саддлер велел. Мысль об этом мгновенно портит настроение, и Луис сердито отворачивается от буйно краснеющей герани на подоконнике. Саддлер мог специально подослать Лукрецию, чтобы биолог расслабился и потерял бдительность; Лос Иллюминадос его сознание нужно чистым и ясным, способным к работе, а лас плагас превратит Луиса в полудурка, воющего, пускающего слюни и щупальца из глотки. Эмоциональная связь может держать крепче цепей, а к Лукреции сложно не привязаться, потому что она единственная, на кого приятно смотреть. Лукреция добра к Луису; искренне или нет, но с девушкой биолог чувствует себя живым и свободным; ее отсутствие остро напоминает о том, что Сера не более, чем пленник, орудие в руках культа. От него избавятся, как только станет не нужен; как и от Лукреции. Внезапная тревога за девушку поднимает Луиса на ноги; а что, если ее просьба разозлит Саддлера, и он решит наказать Лукрецию? Культ жесток с провинившимся; биолог ежится от нервного озноба, сжимая кулаки, с ненавистью смотрит на закрытую дверь. Она не заперта, однако Сера старается не выходить лишний раз, но сейчас ярость толкает его за порог, к Саддлеру и этому безобразному карлику Рамону. Если они что-то сделали с Лукрецией, Луис не просто украдет янтарь, он сделает так, чтобы всем членам культа подпалить хвосты. Биолог еще не знает, что предпринять, но не оставит это дерьмо безнаказанным. Лос Иллюминадос и так слишком многое сходит с рук. Дверь открывается, на пол падает длинная тень; Луис в предвкушении делает шаг вперед, чувствуя, как облегчение растекается слабостью по телу, однако обескураженно отшатывается, когда в комнату, кряхтя и шаркая подошвами башмаков, входит согбенная женщина. Седые волосы, выбившиеся из-под грязного платка, свисают на лицо, подол рваной юбки метет пол, а глубоко посаженные, налитые кровью глаза смотрят недоброжелательно. Она с грохотом ставит поднос на стол, что-то остервенело бормоча, и сразу же бредет обратно к двери. Пахнет от нее затхло, к еде после женщины прикасаться совсем не хочется; Луис пятится, глядя в согнутую спину женщины, и с трудом разлепляет пересохшие губы: — Добрый день, синьора, — зовет он, — а где же Лукреция? Я привык, что она приносит мне обед. Женщина смотрит на биолога через плечо, скалится и шипит, однако не отвечает ничего внятного; ворча и мелко дергая головой, она выходит из комнаты, захлопнув за собой дверь, а Луис в приступе злости и отчаяния сметает поднос на пол. Глиняная тарелка разбивается, рис с овощами рассыпается по полу вместе с осколками, разливается соус, а краснобокое яблоко катится под стол. Саддлер, мерзкий уебок, похоже, решил отнять у биолога последнее, что хоть как-то его поддерживало, чтобы напомнить о своей власти и о том, в каком дерьме сейчас находится Луис.