Самозваные святые

Женщина ковыляет прочь из комнаты, оставляя Луиса наедине с Саддлером; миска, перевернутая, лежит на полу, каша неаппетитно растекается по доскам, пачкая потрепанный половик; Саддлер обходит ее, придерживая полы мантии. Белесые щупальца скользят по древку посоха, похожие на жирных червей, и взгляд Луиса улавливает движение под слоями ткани. Подавляя дрожь отвращения, Сера в напускной кротости опускает глаза и вынуждает себя стоять на месте, когда Осмунд подходит к нему вплотную. Рука у Саддлера тяжелая и бледная, пальцы сминают плечо Луиса, а затхлый запах, исходящий от Осмунда, забивает нос; биолог вынужденно дышит ртом, втягивая воздух сквозь зубы, и встречает взгляд Саддлера, когда культист доверительно склоняется к нему. — Я надеюсь, ты будешь вести себя благородно по отношению к ней. Лукреция дорога мне, как и любой член нашей общины, — Осмунд улыбается, шаря мерцающим взглядом по лицу Луиса, — признаться, я рад, что ты так проникся к ней. Лукреция — одна из самых молодых наших последователей, однако уже зарекомендовала себя угодной нашему Богу. Ее общество будет тебе полезно. — Без нее засохнут все эти кусты, которые она сюда притащила, — цедит биолог, кивнув в сторону подоконника, заставленного цветочными горшками. Саддлер, лениво обернувшись на цветущую герань, усмехается. — Это весьма по-девичьи, — отмечает он, отпуская Луиса; после его пальцев плечо пульсирует и ноет, — пустые, мирские хлопоты, но если это не мешает твоей работе и ее служению, пусть будет так. — Да. Спасибо. Вы… очень добры, — Сера через силу выталкивает благодарности из горла; культист милостиво склоняет голову, отступая на шаг; щупальца туже сплетаются вокруг посоха, извиваются, трутся друг об друга. — Я не желаю никому зла, сын мой, — уверяет он, поводя рукой; край широкого парчового рукава вышит ониксами и золотой нитью, — но священный дар можно получить только через кровь и боль. Лукреция стойко выдержала свое испытание, и ее заблудшая душа обрела свой свет и рай. Поэтому мне так приятно, что вы поладили. Это значит, что и ты начал прозревать. — Как ученый, я с самого начала видел больше остальных, — дерзко заявляет Луис и сглатывает, поняв, что его слова могут вывести Саддлера из себя; но Осмунд улыбается обманчиво мягко, словно не приказывал сбрасывать неугодных в шахты и заживо сжигать провинившихся. — Тогда ты должен лучше остальных понимать, что лас плагас приведут человечество если не к благодати, то к следующей ступени эволюции. Пока привели только к убийствам, пыткам и похищениям, однако говорить об этом Саддлеру в лицо будет самоубийством, поэтому Луис смиренно молчит; голова кружится, его слегка шатает, хочется не есть, а выпить чего покрепче. Попытка полоумной старухи его накормить и задушевная беседа с Саддлером — это самое малое, что может ждать его в пределах этой деревни; лучше не жаловаться, даже мысленно, чтобы не сглазить. — Не предавай мое доверие, — просит культист, наконец, направляясь к выходу, — и побереги себя. У Лос Иллюминадос слишком много планов, чтобы ты мог проводить дни в лени и дурном настроении. — Как прикажет владыка, — подыгрывает Луис самолюбию Саддлера; хочется плюнуть ему вслед, но биолог заставляет себя сдержаться и лишь закуривает, когда за Осмундом закрывается дверь.