Самозваные святые

Луис оборачивается, морща лоб; он успел забыть, что они с Лукрецией не одни, и, натолкнувшись на горящий бездумным гневом взгляд женщины, отшатывается, а после шагает вперед, закрывая собой девушку. Ганадо клацает зубами, сутулится, вытягивая шею, и ее челюсти щелкают, словно капкан. Биолог пытается оттеснить Лукрецию к двери; они стоят близко, успеют выбежать, однако девушка перехватывает его руку, выступая вперед. Женщина рычит, брызжа слюной, кровеносные сосуды у нее в глазах лопаются, гноем вспучиваются язвы на щеке. Издав высокий стрекочущий звук, она кидается к Лукреции, но тут же отскакивает, безотчетно размахивая руками. — Что это с ней? — бормочет Луис; разумнее быть как можно дальше от разъярившейся ганадо, однако неприятно, что Лукреция собирается его защищать. Это ведь Луису полагается быть рыцарем, только почему-то приходится биться с ошалевшими, безобразными бабами. Сера страдальчески кривится; Господи, как он испортился за время пребывания в Лос Иллюминадос… — Некоторые из нашей паствы… неуравновешенны и подвержены эмоциональным порывам, — поясняет Лукреция; ее голос звенит напряжением, — мы связаны святой плотью, и иногда другие отражают наши чувства… по-своему. Луис самодовольно дергает краем рта, подбоченившись. — То есть я ей нравлюсь, да? Потому что… я нравлюсь кому-то еще? Лукреция сконфуженно мнется. — Можно так сказать. Просто… некоторые слабы, хоть и верят истово, но не могут отличить свое восприятие от чужого. Все… немного запутано. Владыка Саддлер объяснил бы лучше… — Зачем же, моя красотка? Я и так все понял, — Сера с оттенком жеманства приглаживает ладонью волосы и картинно встряхивает головой, — ты мне тоже нравишься. Девушка негодующе округляет глаза, поджимает губы, и в то же мгновение ганадо заходится пронзительным визгом. Горло у нее раздувается, из раззявленного рта вываливается окровавленный язык, тяжело шмякнувшийся на пол куском несвежей ветчины, и несколько щупалец вырываются из гортани, пропарывая щеки женщины. Голова ее запрокидывается, глаза лопаются, кожа рвется с чавканьем и треском; ее, качая, ведет вперед, и Луис хватает Лукрецию за плечи, оттаскивая ее от ганадо. — Думаю, нам следует откланяться, — замечает биолог с нервным смешком; Лукреция осторожно высвобождается из его рук. — Да. Подожди за дверью, а я наведу порядок. — С тобой мне будет спокойнее, — упрямится Сера, — к тому же я не могу допустить, чтобы за меня бились женщины, и… Горло мужчины перехватывает как от глотка ледяной воды; Лукреция поворачивается к нему, улыбается своей медовой улыбкой, умиляя ямочкой на щеке; только глаза у нее сплошь черные, а лицо покрывает сеточка просвечивающих из-под кожи вен. — Здесь будет шумно и грязно. Тебе лучше подождать в коридоре. — Я… не хочу оставлять тебя с этой… — Луис проглатывает ругательство и давится воздухом, когда ганадо с воем бросается к девушке. Лукреция с неожиданной силой хватает биолога за ворот куртки и буквально вышвыривает за порог; мужчина отлетает к стене, бьется о кирпичную кладку плечом, однако, превозмогая боль, кидается обратно к двери, за которой раздается шипение, визг, рычание и мокрый треск. Звонко бьется посуда, что-то грохочет; Луис дергает за медную ручку, колотит по двери кулаком, но она не поддается, и мужчина устало прижимается к ней лбом. Ждать… невыносимо мерзко, только ничего другого ему не остается.