Самозваные святые

Мужчина коротко выдыхает, зло и обреченно стукнув по косяку; это абсолютный пиздец. Только он поверил во что-то хорошее и приятное, как суровая реальность впечатала его лицом в землю. Лукреция осталась с ганадо один на один, она… такая же, как и те женщины, и сектанты, прислуживающие Салазару, такая же, как сам Саддлер. Луис понимал это с самого начала, но улыбка Лукреции помогала об этом забыть. Зачем вообще она его выставила? Боялась зацепить во время драки? Или не хотела, чтобы Сера видел ее… другой? Биолог снова бьет по косяку, сдирая костяшки в кровь, но не чувствует боли; злость льется кислотой, едким щелоком ему на сердце, выжигая дочерна. Ему мучительно тяжело от того, что Лукреция там одна; и эти женщины… виновны только в том, что поверили ебанутому фанатику или не успели, не сумели сбежать. Сколько их таких, у которых не получилось сопротивляться культу? Луис качает головой, отступает от двери; надсадный хрип раздается совсем рядом, дверь содрогается от удара, и кто-то принимается исступленно царапать ее ногтями. Сера отчаянно дергает за ручку. — Лукреция?.. Красотка моя, ты в порядке? Ответь!.. — сбитые костяшки кровоточат, биолог слышит стон и жалобный, какой-то собачий скулеж. От страха за девушку и собственной беспомощности у биолога по венам растекается колкий холод. — Лукреция! — выкрикивает Луис и замирает, вслушиваясь в тишину за дверью. Сердце, сбившись и пропустив удар, пускается вскачь; Сера ждет, а его внутренности раздирает от ужаса за Лукрецию, однако истошный вой и затрясшаяся от ударов дверь вынуждают мужчину отскочить. — Твою мать!.. — выплевывает Луис и поворачивает голову, уловив краем взгляда движение в конце коридора; их всего трое: немолодой мужчина с клочкастой бородой и окровавленной рубахе, бритый парень с синюшным лицом и здоровяк, от вида которого Сера непроизвольно пятится. На голове у амбала маска из выделанной коровьей головы, а в руках — здоровенный молот на длинной ручке; вспомнив, что ганадо могут улавливать эмоции и чувства других, биолог чертыхается. Не хватало, чтобы еще и эти ребята воспылали к нему любовью. Хотя злость и страх они должны чувствовать ярче и острее. Все трое замирают, будто принюхиваются; Луис стоит, вжимаясь спиной в стену; сиплый крик, пробившийся из-за двери, пронзает слух, ганадо синхронно вскидывают головы и несутся к Луису; бычеголовый сметает двоих со своего пути, неуклюже заносит молот для удара; коридор слишком узкий, чтобы он мог как следует замахнуться, однако и у Серы нет места для маневра. Бежать… куда? Здесь полно этих тварей, а он не может бросить Лукрецию. — Эй, ребята, может, договоримся? — предлагает Луис; бычеголовый утробно ревет, вбиваясь навершием молота в стену; от удара по коридору прокатывается дрожь, кирпичная крошка и пыль брызжут в стороны. Биолог вынужденно отступает. — Так, полегче!.. — Еретик, — рычит бородатый, указывая в сторону мужчины трясущимся пальцем. — Грешник, орудие дьявола… — Он не разделил наше благословение, — подхватывает парень; бычеголовый, угрожающе потрясая молотом, продолжает наступать на Луиса, который может лишь пятиться; он успевает отойти на пять шагов от своего кабинета, когда дверь резко распахивается, и рванувшегося к биологу ганадо за шею перехватывает черное лоснящееся щупальце, поросшее острыми отростками, как стебель розы — шипами.