Самозваные святые

Биторез Мендез принимает из рук биолога папку с отчетами последних исследований; проповедник так сильно хмурится, что тень от насупленных бровей закрывает половину лица. — Ты был на службе, — резюмирует он очевидное, — возможно, ты не окончательно погряз в грехе. — Вашими молитвами, святой отец, я скоро буду чист, словно агнец, — бесшабашно усмехается Луис, и священник мрачнеет еще больше, издавая глухой горловой рык. — Богохульник, — выплевывает он, — наш Господь отвратил свой взор от тебя. Но продолжай стараться на благо нашего ордена. Может, тогда Владыка Саддлер сочтет тебя достойным. — Я еще не скоро сумею заслужить подобную честь, — легкомысленно отмахивается Луис; кроме них в церкви никого нет, прихожане уже разбрелись, а Лукреция ждет за порогом, прогуливается по поляне, поросшей жухлой травой, в свете тусклого солнца, пробивающего через облака. Могильный смрад в часовне уже не такой сильный, Серу не тошнит от каждого вздоха, но желчь толкается в глотку, когда Мендез берет его за плечо и подталкивает к алтарю. — Ты должен молиться. Без смирения и покаяния благодать не снизойдет на тебя. — Знаете, я ее пока не заслужил… — пытается ускользнуть Луис, примирительно выставив ладони, однако Биторез, даже не размахнувшись, швыряет биолога на алтарь тряпичной куклой. Сера бьется грудью о каменный выступ, на десять ударов сердца теряя сознание; приходит в себя он на скрип половицы возле самого порога церкви: это Лукреция замирает в дверях, глядя на распростертого, давящегося воздухом Луиса. Мендез неспешно разворачивается к ней; в одной руке он держит папку с отчетами, в другой — перебирает янтарные четки с золотистой кистью. — Он не проникся словом Господа нашего, — изрекает преподобный, — посему проведет в молитвах следующий час. Сера украдкой сплевывает на пол; дерьмово вышло, но этого следовало ожидать. Однако вид Лукреции его тревожит: девушка выгибает спину, смотрит на Битореза исподлобья и вытягивает шею, словно примеряется, как бы посильнее укусить. Только этого не хватало: девушка защищала биолога от ганадо, вдруг решит, что и Мендез для него угроза; Биторез ни разу не похож на парня с молотом или бензопилой, так же, как и Лукреция далека от простых деревенщин, но Луис не хочет узнавать, кто из них сильнее, поэтому, морщась от боли, беспечно машет девушке, так напоминающей готовящуюся к прыжку росомаху. — Все… все в порядке, — выдавливает он, — давно следовало… это сделать. Мендез размеренно кивает. — Надеюсь, в тишине и уединении на тебя снизойдет божье озарение, — пафосно произносит проповедник, — идем, дочь моя. Не станем ему мешать. — Да, не… не переживайте за меня. Развлекайтесь, — говорить трудно, дышать больно; Сера надеется, что обошлось хотя бы без переломов. Но точно будет синяк; он выпрямляется, опираясь на алтарь, смотрит сквозь спутанную челку на Лукрецию, которая хватается за косяк, демонстрируя, что не собирается его оставлять. — Идем, — с нажимом повторяет Биторез, нависая над девушкой. — Все хорошо, Лукреция, — сипло заверяет Луис, — ты же знаешь, как молитвы полезны… Девушка поджимает губы и вынужденно отступает перед Мендезом. Проповедник выводит испанку на улицу и захлопывает дверь; ключ, несколько раз провернувшийся в замке, окончательно отсекает биолога от остального мира.