Самозваные святые

— Барышне будет лучше под моей опекой! — визгливо заявляет Салазар; на стену падает его бешено жестикулирующая тень. — Мой замок больше подходит для приема высокой гостьи! — Это дитя нуждается в Божьем слове, — отвечает Мендез глухим басом; он почти так же высок, как Вердуго, стоит перед брызжущим негодованием Рамоном, упрямо скрестив руки на груди. — Ей нужно объяснить Божий замысел и унять ее страхи. В церкви она будет в безопасности. — Намекаешь, что в моем замке она будет под угрозой?! — от негодования Салазар скачет на месте, как блоха, потрясая кулаками. — Ты, простой проповедник, смеешь говорить со мной в таком тоне!.. — Я — глас нашего Владыки Саддлера, — церемонно изрекает Биторез; его стеклянный глаз косит вправо, а взглядом правого священник пригвождает к месту Рамона, — именно мне он поручил подготовить деву к получению благословения, и не тебе роптать на его решения. — Ты сделал это нарочно, — щетинится Рамон; Луис, стоящий на втором этаже, прячется за статуей безголовой девы с арфой и старается не упустить ни одного слова из их перепалки. — Пока ты занят чтением проповедей перед грязными деревенщинами, я служу Владыке Саддлеру! — Обливаясь духами и вертясь перед зеркалом? — Мендез мрачно усмехается, Луис приглушенно присвистывает: а святой отец, оказывается, умеет в сарказм! — Этим ты только тешишь свое тщеславие. — Лишь твой сан спасает тебя от моего гнева, — хрипит Салазар, — но не думай, что я об этом забуду. Настанет день, и я припомню тебе все. В том числе и смерть моей Анхелиты. — Не питай свой гнев обидами и ложными подозрениями, брат мой, — Биторез опускает руки; голос его так же глух и раскатист, словно гром или эхо камнепада, однако Луису чудятся в нем отзвуки печали. — Я молился за твое дитя… — Молитвы ее не спасли! — взвизгивает Рамон. — Она должна была поправиться, Владыка Саддлер говорил, что плага ее исцелит! Я обещал это моей синьоре! А она умерла! Анхелита, мой ангелочек, умерла! И меня не удивит, если выяснится, что ты к этому причастен! — Дети оказались слишком хрупки — они не могут вынести всю силу Божьего благословения. А Анхелита в раю, где ей и место. — Ее место рядом со мной! — вопит Салазар; Луис различает грязные дорожки, которые оставляют слезы, катящиеся по его морщинистым щекам. — Она была такой маленькой, когда родилась… но с такой крупной головой. Моя синьора сказала, что это потому, что Анхелита очень умная. Рамон лающе смеется; Биторез молчит, слушает его, не перебивая. — Преисполнившись благодати, Анхелита должна была вырасти здоровой и сильной… а вместо этого она оставила меня, — Рамон скулит, ощерившись на священника бешеным шакалом, — ты лично благословил Анхелиту. Ты виноват, что ее больше нет, и пока я предавался скорби, ты выслуживался перед Саддлером, и делаешь это снова! — В тебе говорит горе, брат мой, — вздыхает Мендез, — оно туманит твой рассудок. Поэтому о девушке буду заботиться я. Салазар хлюпает носом, манерно взмахивает кружевным платком. — Ладно же, пусть так. Надеюсь, ты провалишься. Для тебя не впервой будет терять чужую дочь.