Самозваные святые

Саддлер улыбается, хлопает Луиса по плечу, будто старого знакомого; Краузер стоит у стены, почесывая щеку острием ножа. Огромная глыба янтаря стоит на постаменте, привлекая вниманием своими размерами и женщинами в белых одеяниях, которые помахивают бронзовыми курильницами, исходящими зеленоватым дымом. Лиц женщин не видно: их головы и лица покрывают платки, туго перехваченные на шеях. Их кажущаяся безобидность не обманывает биолога: у гаррадора зашиты веки, а он прекрасно ориентируется в пространстве, так же, как эти женщины, которые кружат вокруг янтаря, ни разу не столкнувшись и не ударившихся курильницами. Запах в комнате стоит сладковатый, тяжелый, под мантией Саддлера что-то беспрестанно шевелится; давно пора привыкнуть, но Сера, никогда не отличавшийся особой щепетильностью, морщится от сжавшего желудок спазма — Данные, которые ты мне предоставил, весьма любопытны, — Озмунд говорит с Луисом, но смотрит на женщин, скользя ладонью и щупальцами по посоху, — к сожалению, пока я не могу уделить им должного внимания, но в будущем мы к ним еще вернемся. — Да, я… слышал, что что-то затевается, — небрежно роняет биолог, сунув руки в задние карманы джинсов. Улыбка Саддлера становится шире, глаза в полутьме капюшона сияют парой бледных звезд. — Близится рассвет, а за ним наступит и полдень, когда свет Лос Иллюминадос озарит весь мир. — Я… понадоблюсь? — Сера чешет макушку, кожей ощущая взгляд Краузера; как этому типу вообще удалось пробиться в окружение Саддлера? Почему Рамон, ревнивый и жадный до власти, не попытался его сожрать? — Мне понадобится помощь каждого члена паствы, ибо это наше общее дело, — Озмунд величественно поводит рукой; женщины кружат вокруг янтаря, и дым от курильниц растекается слоями в воздухе. — Мне понадобятся несколько доз твоего препарата на случай… непредвиденных обстоятельств. Устройство так же может пригодиться, посему я благословляю работу над ним. — Вы… очень добры, — Луис изображает поклон, потому что не знает, что еще сделать. Ладонь Саддлера опускается на его голову по-отцовски мягко; босые женские ступни неслышно ступают по полу, оставляя мокрые следы — у одной из женщин по ноге сочится кровь, пачкая юбку. — Биторез сказал мне, что ты начинаешь проникаться нашей верой. Я рад. Уже вижу зарю того дня, когда смогу с полной уверенностью назвать тебя своим сыном. — Да… — Луис стоит, не поднимая головы. Глаза щиплет от дыма, под веками копятся слезы, которые Саддлер воспринимает как проявление признательности. — Это сделает счастливым не только меня, но и юную дочь, с которой вы разделите общую плоть и кровь, — Озмунд убирает руку; женщины вереницей тянутся к двери мимо Краузера; у некоторых ладони распухшие, натертые до крови курильницами. Сера будто покаянно опускает взгляд, однако сам косится на неровный скол на боку янтарной глыбы. Там камень, испещренный трещинами, крошится. Хватит одного удара, чтобы отколоть кусочек, который можно легко спрятать в кармане. — Мне нужно, чтобы ты подготовил образец. Нужна идеальная особь — меньшее я не могу предложить дочери президента Соединенных Штатов, — распоряжается Саддлер; Луис втягивает носом воздух; все оказывается намного серьезнее, чем он думал. — Могу ли я воспользоваться?.. — он указывает подбородком на янтарь и задерживает дыхание. Снова дышать получается только, когда Саддлер благосклонно кивает.