Самозваные святые

Под платками белых дев Саддлера угадываются деформированные черты их лиц; они выведены специально для нужд Озмунда, являя собой монахинь ордена Лос Иллюминадос. Цвет одежд, видимо, символизирует непорочность; об этом Луис размышляет во время возвращения в замок спустя почти трое суток. Он устал, но не хочет спать; от бродящего в крови адреналина биолога трясет; кусок янтаря, увесистый, не больше ладони, спрятан в куске ткани, обернутой вокруг живота биолога, рядом с мобильным и рацией, самым ценным, что есть у Серы. Не считая Лукреции, которая, должно быть, места себе не находит от волнения. Камень ей лучше не видеть; Луис хотел бы избавиться от него как можно скорее, потому что носить янтарь с собой это все равно, что махать сырым мясом перед носом голодного пса, однако ученый подозревает, что Ада вполне способна попросту украсть камень. Биолог одергивает куртку; нет, цепкие ручки Ады не коснутся янтаря до тех пор, пока они не окажутся в нескольких сотнях миль от Саддлера. Луис утомленно вваливается в комнату; сначала он замечает букет из трех роз в фарфоровой вазе с отколотой ручкой, а после — лицо Лукреции прямо перед собой. Под глазами у нее чернота, глаза воспаленно горят, руки плетями захлестывают его шею, сбивая дыхание Серы, который обмякает в ее объятиях; рядом с девушкой он чувствует себя так, будто вернулся домой, хотя и замок, и деревня для него чужие. — Я боялась, что что-то случилось, — прошептала Лукреция; ее пересохшие губы все в трещинках, и Луис целует ее аккуратно, чтобы не сделать больно. — Все нормально, моя красотка. Просто… пришлось кое-что сделать. Испанка гладит его по волосам. — Устал? — Безумно. До тошноты, — признается Сера; девушка берет его за руку и тянет к постели; волосы Лукреции перехвачены выгоревшей розовой лентой, рыжие разводы на черной юрке кажутся узором из вспышек во тьме. Испанка приглушенно охает, хватается за мужские плечи, когда Луис подхватывает ее на руки, приподнимает над полом и валится вместе с ней на кровать. Лукреция смеется, надрывно, будто сдерживая рыдания. — Ну-ну, полно, моя красотка. Я здесь, с тобой, — Луис зарывается пальцами в ее волосы, наслаждаясь их мягкостью и густотой, перебирает, распуская ленту; девушка прерывисто выдыхает ему в шею; ее трясет как от холода. — Что-то произойдет, — шепчет она торопливо, горячо, словно в бреду, — Саддлер говорил с нами, обещал скорый рассвет. Что это значит?.. Не понимаю… — Может, что скоро все закончится? — биолог вытягивается на постели во весь рост, полностью одетый, не снявший даже ботинок. Усталость вязнет расплавленным свинцом в мышцах, а твердость янтаря, привязанного к груди, требует вскочить и бежать на поиски Ады. Где ее носит? Биолог сделал все, как они договаривались! Разве сама она не хочет убраться отсюда? — Что… закончится? — бормочет Лукреция. Сера целует ее в недоуменно наморщенный лоб. — Для кого-то закончится. А для нас с тобой все начнется, — обещает он, гладя испанку по плечу; Луис на самом деле в это верит, потому что другого ему пока не остается, и мысленно уносится на пляж с белым песком и ласково шепчущими волнами, где так славно будет погулять с Лукрецией.