Самозваные святые

Лукреция выглядит хрупкой, но на самом деле она в разы сильнее Луиса и легко может сбросить его с себя, а то и запустить биологом в стену, словно мячом, однако девушка вминается спиной в покрывало, прижав ладони к груди, и в ее расширенных глазах Сера видит отражение собственной жажды. Ладони печет от нетерпения, а мешковатое платье Лукреции кажется недостойным ее тряпьем, от которого следует избавиться. — Прозвучит, наверное, несколько… — Луис выгибает брови, — похабно, но я вспомнил, что так ни разу и не проводил осмотр. Испанка, краснея, смеется в ладонь. — Ты что, в доктора поиграть решил? — Так я и есть доктор. Доктор наук. Диссертацию защитил, — хвастливо поясняет Сера и ниже склоняется к девушке, — а вот ты, похоже, крайне непослушный пациент. — Это… это же грешно тешить плоть, — лопочет Лукреция, — отец Биторез говорит, что душа должна быть сильнее потребностей тела… — Ну, если твое тело требует что-то конкретное, можешь смело говорить мне, — биолог проводит ладонью по ее талии, обхватывает бедро, лаская его через юбку. Лукреция хватает ртом воздух, румянец сползает за шею; Сера хочет расшнуровать платье девушки, чтобы посмотреть, как далеко забралась краска смущения. — Ты не?.. У тебя уже было?.. — несколько сконфуженно спрашивает он; разум твердит Луису, что следует потерпеть, а все остальное требует послать доводы рассудка к черту. Может, с янтарем не выгорит, и они скоро умрут. Хотя нет, не так, они с Лукрецией обязательно выживут, будут вместе и все будет просто замечательно. Толика этого замечательного ему необходима уже сейчас. — Я… уже покаялась за это, — прошелестела девушка; Луис касается лбом ее лба, ощущая дрожь испанки. Она в одиночку справилась с несколькими ганадо, а теперь трясется, будто крольчонок. — Если не хочешь… считаешь, что это неправильно или рано… — Я хочу, — подтверждает Лукреция, — это очень плохо, да? — Это чудесно, моя красотка, потому что и я хочу, — если Сера разденется, девушка увидит янтарь, а оставаться одетым в такой момент как-то неделикатно. Луис сжимает кулаки; это самая сложная его близость с девушкой, которая в самый острый момент может не то, что расцарапать ему спину — откусить голову, будто самка богомола. — Несмотря на то, что я… что я такая? — Именно потому, что ты такая. Другой мне не надо, — биолог забирается носом в копну кудрей, пахнущих пылью и полынью, — красотка моя, если бы не ты, я бы совсем пропал. Ты спасла меня. — Это ты меня спас. Я сходила с ума вместе со всеми, пока не встретила тебя. Ты напомнил мне, что все происходящее ненормально, — девушка трогает щеку Луиса, перебирает отросшую щетину, и Серу накрывает волной нежности. Черт, он же буквально увлекся… почти подопытной! Но какое это имеет значение? Лукреция — человек; гораздо лучший, чем сам Сера. — Мы с тобой не будем спешить, но я хочу сделать тебе приятное. Ты не против? — дождавшись несмелого кивка, Луис начинает медленно задирать подол ее платья. Лукреция сжимает колени, во рту биолога собирается слюна от возбуждения; он совершенно забывает о реальности и не слышит шагов за дверью.