Самозваные святые

Сера сам не ожидает, что так обрадуется Леону. Парень жив и еще не мутировал, а с его ингибитором сможет продержаться достаточно, чтобы успеть добраться до аппарата. Вовремя Луис его закончил; главное, чтобы Саддлер ничего с ним не сделал, иначе… плохо дело. Лас плагас — та еще лотерея, а победителей в ней нет. — Ты… не зевай, — роняет Луис, проверяя патроны в барабане револьвера; говорить прямо о Краузере он не решается, однако считает, что Кеннеди стоит предупредить, — мало ли, кого тут можно встретить. Леон невесело усмехается. — Да я тут уже такое повидал… сомневаюсь, что осталось что-то, способное меня удивить. — Ну, не скажи, мой верный Санчо, — зубоскалит Сера, на всякий случай отходя на несколько шагов от Леона; у него туговатое чувство юмора, парень почти не понимает шуток. — Жизнь такая штука… неизвестно, кто может оказаться за поворотом — мутант-паразит, зомби, старый знакомый… — Какой еще знакомый? — без особого интереса спрашивает Кеннеди; его арсенал куда богаче, чем у биолога, поэтому он идет впереди. — Или знакомую, — исправляется Луис, — в твоей жизни наверняка были дамы, которые оставили неизгладимый след в твоем сердце. И я не думаю, что это сеньорита Эшли. Она прелесть, безусловно, и может похвастаться очаровательной улыбкой и парой собственных баллистик, только она скорее из тех девушек, чьему отцу стараешься понравиться больше, чем ей самой, а есть такие, которых не забудешь. Как бы сам не хотел. Ада кажется Луису именно такой; гранит, а не женщина, при всей своей обворожительности; Леон бросает на ученого мрачный взгляд через плечо. — Мне сейчас не до разговоров. Тем более — личных. — А что такое? Ты стесняешься? — смеется Луис, видя, как алеют уши Кеннеди; похоже, с Адой он угадал верно; его Лукреция куда милее и проще, хотя в испанке не меньше стали, чем в подручной Вескера. Только если Лукреция подчинилась обстоятельствам, то Ада постаралась бы найти подход к Саддлеру. — Я не собираюсь с тобой это обсуждать, — отрезает Леон и вскидывает оружие, услышав писк, хрип и стрекот; Луис так же возводит курок, готовый выстрелить в любой момент, но опускает револьвер, увидев возле груды камней, завалившей ход, девушку в изодранном платье. Смоляные локоны всклокочены, из-под располосованной юбки выглядывают босые грязные ступни, руки черные от запекшейся крови, а губы дрожат в тени не смелой улыбки, стоит Лукреции узнать Луиса. Глаза испанки тут же наполняются слезами, она делает шаг к нему навстречу, покачнувшись, и замирает в нерешительности. Ноги самого биолога будто налились свинцом, совершенно неподъемные. Он хочет рассказать, как он рад, что, наконец, нашел свою Лукрецию, что скучал, что думал о ней, и что они обязательно выберутся отсюда, но хрипит только: — Ты что, мать твою, делаешь?! — когда Леон целится прямо в Лукрецию, а девушка, вместо того, чтобы, обнять Луиса, полыхает диким огнем во взгляде и скалится на Кеннеди. — Чужак… — шипит она, переступая через мертвую плагу с вырванными крыльями; рядом лежит один из шахтеров-ганадо с вырванным горлом. — Луис, лучше отойди, — просит Леон, но Луис налетает на него, хватается за ружье, уводя дуло в сторону от Лукреции.